Сергей Михалков - Два брата - две судьбы

• Название: Два брата - две судьбы
• Автор: Сергей Михалков
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1884-8

Мемуары любимого детского писателя многих поколений Сергея Михалкова и его младшего брата Михаила, писателя, поэта, песенника, творившего под псевдонимом Андронов откроют для вас тайну долговечности и процветания династии Михалковых. Сергей Владимирович ярко с большим юмором рассказывает о своих встречах со многими знаменитейшими людьми прошлого века. Писатель Михаил Михалков, творчество которого представлено книгой «В лабиринтах смертельного риска» (1953 г., впервые издана на русском в 1991 г.), человек уникальной судьбы. Агент-нелегал, на равных беседовавший с Отто Скорцени, крупнейшими промышленниками и финансовыми магнатами Европы рассказывает захватывающую полную героических приключений историю своей жизни.

---

Документы были незамедлительно посланы наверх. Вскоре последовал новый звонок Генерального.

— Оказывается, Глебов защитник Москвы? Представьте к ордену Ленина.

И документы были незамедлительно посланы наверх.

В один и тот же день последовали друг за другом два указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении П. П. Глебову звания народного артиста СССР и награждении орденом Ленина. Небывалый случай!

Петр Глебов, находившийся в это время на гастролях далеко от Москвы, посчитал дружеским розыгрышем поздравление друзей, сообщивших ему эту весть из Москвы по телефону.

— Тебе присвоили народного артиста СССР! — сообщали друзья по телефону.

— Бросьте меня разыгрывать! — отвечал Глебов.

— И еще с орденом Ленина! — добавляли товарищи.

— Идите к черту! — отвечал Глебов. — Давайте спать!

Но наутро пришли уже официальные поздравления, рассеявшие все сомнения моего брата.

К концу жизни Брежнев находился в явно склеротической прострации. Продолжая оставаться на своем посту, он не мог уже общаться с политическим собеседником без заранее подготовленного текста. Он плохо слышал, еще хуже говорил. Состояние его здоровья давало повод сочинять о нем анекдоты, недалекие от истины.

В Московском Художественном театре идет премьера спектакля «Так победим!». В ложе руководители партии во главе с Генеральным.

На сцене появляется Ленин.

— Надо аплодировать? — спрашивает Брежнев у сидящего рядом члена Политбюро Тихонова.

Во время действия Брежнев поднимается и выходит в комнату отдыха. Его больше интересует хоккейный матч, транслируемый Центральным телевидением.

В это время на сцене происходит встреча Ленина с американским бизнесменом Хаммером. Эпизод уже прошел, когда Брежнев вернулся в ложу.

— Что там было? — спрашивает Брежнев у Тихонова.

— Была сцена Хаммера у Ленина.

— А Хаммер что, опять приехал? — интересуется Брежнев.

Все эти реплики Генерального хорошо слышит зрительный зал, потому что, несмотря на слуховой аппарат, Брежнев плохо слышит и потому неестественно громко говорит.

Как-то, вернувшись из Софии, где проходила детская ассамблея, я привез Брежневу медаль участника этого детского праздника и, будучи у него на приеме, вручил ему этот памятный знак.

— С какой стороны ее носить? — спросил Генеральный, рассматривая красивую медаль на голубой ленте.

— Видимо, справа! — ответил я.

— Справа у меня уже нет места, — задумчиво сказал Брежнев и отложил медаль в сторону.

Думается, места не оказалось бы и на левой стороне.

Необъяснимо быстро Брежнев утратил связи с реальностью. Наверное, потому, что по характеру он был сибаритом. Как говорится, «красиво жить не запретишь». Но когда такой личности придается бесконтрольная власть, создаются все условия для удовлетворения любых ее потребностей. А угодничество и вседозволенность окружающих как бы стимулируют безнаказанность в тех слоях общества, для которых личное благополучие превыше всего. Нарушения социалистической законности — приписки, казнокрадство и коррупция, парадная показуха, тотальный бюрократизм в годы застоя при попустительстве высшей иерархии в государственном аппарате — разъедали общество, тормозили его развитие. Здоровые же силы практически не имели возможности противостоять этой беспринципности чиновников и руководителей. Колесо истории катилось не в ту сторону. Рождалось недоверие и к тому, что провозглашалось с трибун, и к средствам массовой информации, и к руководству страной.

Перелистываю подшивки газет за последние десятилетия…

«…И слова благодарности мы прежде всего обращаем к партии, ее Центральному Комитету, Политбюро, верному ленинцу, выдающемуся борцу за мир на земле, за счастье советских людей товарищу Леониду Ильичу Брежневу…»

«…Новый подъем, переживаемый советской прозой, поэзией и драматургией за последние годы, — это результат созидательного, творческого климата, в котором живет наша страна…»

Сколько же подобной идеологической дребедени наопубликовали мы и наговорили с трибун собраний, конференций, пленумов, съездов?

Сколько сольных и хоровых приветствий-поздравлений исполнили мы в честь высших партийных руководителей страны, по случаю присуждения им высоких наград, званий и премий?

Все это было! Было! В этой насыщенной призывами и обязательной для всех партийной апологетике текла наша жизнь.

Тексты основных докладов и выступлений на съездах творческих союзов, как правило, согласовывались в Идеологическом отделе ЦК КПСС, где выступающим давались рекомендации в духе последних партийных установок. И тем не менее, на съездах и форумах прорывалась живая, творческая мысль, нарушая композицию намеченного сверху сценария, вызывая недовольство представителей Старой площади. И появились, несмотря ни на что, свежие, яркие талантливые произведения, и общественное мнение оказывалось сильнее картонных идеологических догм. Судьбу этих произведений решал сам читатель и зритель

Мне сегодня неловко за многие «пассажи» в моих публичных выступлениях того «застойного» времени. Надеюсь, что делю эту неловкость со многими моими товарищами по работе в Союзе писателей, в Комитете по Ленинским премиям, в Министерстве культуры СССР. Да, все это было! Было! И не хотелось бы, чтобы это время вернулось. Хотя нельзя, как это делают сегодня новоиспеченные демократы, единым махом перечеркнуть многое, ради чего мы жили и творили в то сложное и противоречивое время.

«Серым кардиналом» партийной верхушки был М. Суслов. Его боялись, перед ним заискивали, не любили. Многие годы держал он в своих руках нити идеологического правления страной. Ни одно важное решение не принималось без его участия. Касалось ли это награждения писателя, издания его произведения, выдвижения на ту или иную должность в идеологической сфере или проведения съезда творческого союза. Он ходил в галошах и ездил с дачи в Москву со скоростью 50 километров в час, что выводило из себя следовавших за ним других водителей: они боялись обгонять члена политбюро.

…Я считал, что имя Гумилева должно быть возвращено русской поэзии. С этим вопросом я был на приеме у Суслова. Он равнодушно выслушал меня и сухо произнес: «Посмотрим, посмотрим…»

Так ничего и не было сделано, пока само время не распорядилось вернуть отечественной литературе имя великого русского поэта, а с ним имена многих других.

Профессор Рыбаков — видный стоматолог — рассказывал мне, как его однажды пригласили к Суслову, у которого заболел зуб. Усадив пациента в кресло, профессор попросил его открыть рот.

— А нельзя ли как-нибудь без этого? — спросил Суслов.

Видимо, ему казалось неприемлемым сидеть с открытым ртом перед врачом. Умер он, как известно, от тяжелого нарушения мозгового кровообращения.

Мой брат Михаил в 1950 году приехал в г. Пятигорск и навестил дом № 231 по улице Февральской, где прошло его детство и откуда он уехал девятилетним мальчиком. На крыльцо вышла женщина и окликнула его:

— А вы что здесь стоите, молодой человек?

— Я здесь жил в детстве.

— Когда же это было? Зайдите в дом.

Мой брат вошел в дом и увидел в комнате на стене портрет двух мужчин. В одном из них он узнал М. Суслова.

— Да, это он самый! — подтвердила хозяйка. — Старший брат моего мужа.

— А кто же ваш муж?

— Сапожник.

— Начальник?

— Нет, рядовой сапожник.

— Старший брат, наверное, вам помогает?

— Нет, ни разу не был у нас в семье, в этом доме.

— Как же так?

— Да так. Мы о его приезде в Пятигорск в санаторий ЦК только по газете узнаем или по радио. С тех пор, как вознесся в партии, так от своих близких отказался… Стесняется…

Этот разговор говорит сам за себя. Партийная сталинская элита изолировала себя даже от своих родных.

* * *

— Твои сочинения я знаю с детства! — говорит Михаил Сергеевич Горбачев и протягивает мне свою книжку «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», изданную в 1987 году.

На титульном листе автограф: «Дорогому Сергею Владимировичу Михалкову с чувством дружбы и уважения. М. С. Горбачев».

Мне неоднократно приходилось общаться с этим улыбчивым партийным руководителем «с человеческим лицом», встречая понимание и поддержку. Я верил в его преданность социалистическим идеалам, видел в нем убежденного партийного деятеля, взявшегося за коренные преобразования в партии, за решительные перемены в жизни советского общества. Однако в течение последующих лет, поднявшись на высшую ступень государственного и партийного руководства, завоевав во всех влиятельных международных кругах авторитет выдающегося советского лидера, Горбачев, под давлением развивающихся в советском обществе центробежных сил, начал трансформировать свои политические взгляды, покорно менять свою политическую позицию и в итоге стал в глазах народа чуть ли не главным виновником развала великой Советской державы. На каких же глиняных ногах держалась идеологическая система нашего государства, если за столь короткий срок она могла до основания развалиться, похоронив под своими обломками провозглашенные ею «коммунистические идеалы»?