Памела Джонсон - Особый дар

• Название: Особый дар
• Автор: Памела Джонсон
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Современная проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0159-1

Когда и как приходит любовь и почему исчезает? Какие духовные силы удерживают ее и в какой миг, ослабев, отпускают? Человеку не дано этого знать, но он способен наблюдать и чувствовать. И тогда в рассказе тонко чувствующего наблюдателя простое описание событий предстает как психологический анализ характеров и ситуаций. И с обнаженной ясностью становится видно, как подтачивают и убивают любовь, даже самую сильную и преданную, безразличие, черствость и корысть.

Драматичность конфликтов, увлекательная интрига, точность психологических характеристик — все это есть в романах известной английской писательницы Памелы Хенсфорд Джонсон.

---

Мама моя процветает. Цены на ее картины поднялись: за большое полотно ей теперь платят фунтов семьдесят пять — сто. А как поживает твоя? Кланяйся ей от меня. Надеюсь, ты не обуглилась — кожа у тебя такая чудесная. Извини, что пишу коротко, но голова работает плохо, да и вообще лучше обо всем поговорить, когда увидимся. Могла бы ты приехать в пятницу? Привет».

Мейзи позвонила, что будет у него в пятницу в шесть часов. Слова она выговаривала с таким трудом, словно дантист для обезболивания ввел ей большую дозу новокаина и у нее не ворочается язык.

Как сказано в Библии, «довольно для каждого дня своей заботы». Тоби этим всегда руководствовался, и все-таки теперь он заранее тревожился по поводу предстоящей встречи с Мейзи, у него еще теплилось чувство к ней, впрочем, только теплилось, не более того. И он полагал, что теперь уже вряд ли сумеет ее полюбить по-настоящему. Его по-прежнему очень тянуло к ней как к женщине — но и к Клэр тоже. Он поймал себя на том, что, готовясь к встрече с Мейзи, то и дело мысленно ведет с нею полемику, и решительно это пресек. Произнести заранее подготовленные фразы, конечно, можно, но нет никакой гарантии — да что там, ни малейшего вероятия, — что другая сторона ответит именно так, как ты предполагаешь. И он решил ничего не обдумывать наперед: как будет, так будет.

И вот Мейзи появилась в его берлоге, спокойная, ровная, и расцеловала его так же горячо, как всегда. Она и вправду сильно загорела, но это даже шло к ней. Первые ее слова были:

— Боюсь, мы все переусложнили и запутали. Ну, с нашей перепиской. Но я и вправду думала, что если не стану тебя беспокоить, ты будешь только рад.

— Странный ты выбрала способ избавлять меня от беспокойства, — возразил он. — Впрочем, теперь это уже позади.

Тоби припас бутылку вина, купил в кулинарии еды.

— Суп горячий, — сказал он, — можно никуда не ходить, поедим у меня.

— Дома ты будешь ужасно серьезный. А мне этого не хочется.

— Но у меня все основания быть серьезным. Я же писал тебе, что с диссертацией завяз совершенно — во всяком случае, я так считаю. Тиллер держится не слишком приветливо, потому что он мною недоволен. Уж лучше мне было пойти к другому научному руководителю.

Она сняла плотное пальто, под ним было платье из белого твида. И Тоби, еще не отвыкший учитывать каждый грош, невольно стал прикидывать, во сколько же ей это обходится то и дело отдавать его в чистку. (Он все еще иногда делал точно такие же выкладки, какие сделала бы мать.) Но вслух он сказал:

— Очень элегантно.

— Спасибо.

Мейзи с неизменной учтивостью благодарила каждого за малейшую похвалу.

— Весело ты провела время?

— Я же тебе писала, что мне там ужасно надоело. Груды разгоряченных тел, столько толстух в бикини. Кстати, у мамы был очень скромный пляжный ансамбль, она уверяет, что современные купальники не для нее. Право же, ее послушать, так она древняя старуха.

— А я думаю, в купальнике она выглядела бы великолепно.

За окном был пасмурный декабрьский вечер, небо обложили темные тучи, они еще не пролились дождем, но предвещали его. Тоби включил переделанную из керосиновой настольную лампу с абажуром светло-зеленого стекла, подарок Мейзи. Более сильной лампы у него не было.

— Так уютнее?

Он протянул ей стакан с вином, налил и себе. Они сидели рядом на оттоманке, широкой и красивой, но местами продавленной. Тоби обнял Мейзи за талию.

— Я тут съездил разок в Глемсфорд, — объявил он без всяких предисловий, — не столько ради Клэр, сколько ради ее папаши. — (При этих словах он почувствовал, как Мейзи вся напряглась под его рукой.) — Он говорит, что, пожалуй, сможет мне помочь, это я и имел в виду, когда писал тебе, что у меня есть кое-что на примете. Как тебе понравится, если я заделаюсь банкиром, а? Как им стать, понятия не имею, но выяснить можно.

Она пробормотала в ответ что-то невнятное.

А он все говорил — да, на этот раз в виде исключения говорил, а не слушал: нужно было ее успокоить.

— Звучит невероятно пышно. Если меня примут, то для начала, наверно, придется лизать гербовые марки — если их сейчас еще лижут, чтобы наклеить. Представления у меня об этих делах допотопные, диккенсовских времен. Но пока я ничего не предпринял. Что ты мне посоветуешь?

— Если это тебе подходит, что ж… — Голос ее звучал глухо, как у чревовещателя, казалось, он доносится откуда-то из отдаленного угла комнаты. — Не мне об этом судить.

Он поцеловал ее.

— Вот и надулась. Не надо. Ну что ты?

— Ничего. Поступай как знаешь, дело твое.

— Но немножко все-таки и твое. Я к тебе, знаешь ли, привязан.

— Что-то я больше этого не чувствую.

— Малыш, оставь ты этот тон трагической актрисы. Не из чего делать трагедию, честно говорю. А ну, допивай живо, потом нальешь себе еще, а я тем временем накрою на стол.

— Я сама накрою.

Мейзи высвободилась из его объятий. Она знала, где что лежит, и он не без раздражения смотрел, как она снует по комнате, безошибочно выдвигает нужные ящики, достает тарелки из кухонного шкафчика, который отдала ему мать. Видно было, что у нее подступают слезы, но она твердо решила их сдержать. Да, теперь ясно, разрыв необходим, но рвать надо не сразу, а спускать на тормозах — чем медленнее, тем лучше. Для нее будет легче, если он станет отдаляться постепенно, время от времени будет спать с нею, но все реже, пока отношения прекратятся сами собой. На душе у него было не слишком весело, но почти никакой вины за собой он не чувствовал: не оборви она переписки на несколько месяцев, все, возможно, сложилось бы совсем по-другому, в этом ему удалось себя убедить.

— А как Клэр? — спросила она, стоя к нему спиной.

— Жива-здорова. Такая, как всегда. А вообще-то невредно бы ей устроиться куда-нибудь на работу.

— Я от своей отказалась. Но могу в любое время вернуться. Охотников на нее, конечно, нет.

Стол уже был накрыт, и Мейзи как будто овладела собою. Со свойственным ему оптимизмом Тоби решил, что ее несколько утешил небрежный тон, которым он говорил о Клэр.

— Назад поедешь сегодня?

Нет, ответила Мейзи, ей вовсе не улыбается два часа вести машину в темноте, он же знает. Придется переночевать у сестры. Тоби одобрительно кивнул, ему нравилось ее опекать.

— Голодна? — спросил он.

— Да так, не очень.

Но за еду она, как всегда, принялась с аппетитом. И он поспешил отогнать забавную мысль (его покоробило от собственной черствости), что будь Мейзи приговорена к смертной казни, она и от последнего завтрака получила бы удовольствие. Глядя, как она ест, он приободрился. На мгновение поверил, что самое худшее позади. Мыть посуду он ей не позволил: он неизменно подчеркивал, что она гостья, и когда-то ей это нравилось. Тоби отнес тарелки в тесную кухоньку, потом, прихватив недопитую бутылку, снова подсел к ней на оттоманку.

Мягко светила круглая зеленая лампа.

— А ведь это мой подарок, — сказала Мейзи.

— Неужели ты думаешь, я забыл?

И вдруг у нее вырвалось:

— Ой, поговорим мы наконец или нет?

Он помедлил с ответом.

— Только не сейчас, лучше не надо. Нам так хорошо, так уютно, правда? Ну, ты мне прислала довольно крученое письмо, я ответил тем же. И давай позабудем об этом. Расскажи мне про Ямайку.

Но в мозгу его уже зазвучал сигнал тревоги: она хочет проникнуть в его мысли, а он допускает такое лишь до известного предела. Надо сейчас же лечь с ней постель, решил он, так удастся хотя бы оттянуть черный час объяснения. И при этом он, как ни странно, с небывалою остротой ощутил, до чего же она хороша в своей золотистой прелести. Он встал, чтобы зажечь верхний свет, а то как бы одинокий огонек зеленой лампы не пробудил в нем былых чувств. Потом снова сел на оттоманку и принялся ласкать Мейзи. Обычно она горячо отвечала на его ласки, но сейчас оттолкнула его с несвойственной ей резкостью. Потом заговорила, и в голосе ее были властные нотки.

— Тоби, нельзя увиливать до бесконечности. Будем мы продолжать наши отношения?

— А почему же нет? Что-то я не совсем понимаю.

— Потому что обстоятельства изменились. Я смотрю правде в глаза. И всегда смотрела. Именно это тебе и не нравится во мне, — добавила она с незаурядной проницательностью.

— Мне нравится в тебе все.

— Чем это кончится?

— Малыш, а не кажется ли тебе, что говорить о конце рановато?

— Нет, не кажется. Своим письмом я выдала себя с головой. А вот ты себя ничем не выдал. Ни разу. И если я когда-нибудь тебя невзлюблю, то именно за это. Я сама поставила себя в невыгодное положение, и это непоправимо. Показала тебе, как много ты для меня значишь. А ты показал, как мало я значу для тебя.

— Успокойся, — бросил Тоби, — все это ерунда.

— Нет, не ерунда. — Слезы стояли у нее в глазах, но все еще не проливались. — Ты меня не любишь, а я тебя люблю. Легко ли сделать такое признание! Мама сказала бы, что это унизительно, но она просто не понимает.