Даниил Гранин - Человек не отсюда

• Название: Человек не отсюда
• Автор: Даниил Гранин
• Издательство: Издательская группа «Лениздат», «Команда А»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4453-0758-7

В новой книге Даниила Гранина тесно переплелось художественное с документальным. История в этих текстах становится фактом частной жизни, а частная жизнь — фактом истории. И это дает возможность каждому читателю почувствовать себя включенным в большое время. Если в своих первых, ставших культовыми для нескольких поколений, книгах Гранин учит, как менять судьбу, то теперь он показывает, как следовать ей.

Даниил Гранин (р. 1919) — классик современной литературы. Его романы «Искатели», «Иду на грозу», «Зубр», эссе «Эта странная жизнь» и «Страх», повести «Прекрасная Ута», «Сад камней», «Месяц вверх ногами», «Дождь в чужом городе» — настольные книги нескольких читающих поколений. Уже в XXI веке роман Даниила Гранина «Мой лейтенант» стал лауреатом национальной литературной премии «Большая книга» (2012).

Д. А. Гранин — почетный гражданин Санкт-Петербурга, председатель правления Фонда им. Д. С. Лихачева.

---

— Как вы смеете! — вдруг произносит она.

Старуха обрадованно поворачивается к ней.

— А кто ж они? Он не в первый раз. У него и обвес.

— Ты чего мелешь! — встревоженно гаркнул мясник. — А ну давай топай отсюда. Чтоб я тебя не видел.

По тону мясника и по тому, как Куся направился к ней, женщина, что-то учуяв, вглядывается в девочку.

— Никуда я не пойду. Я свое требую, девонька. На, понюхай, что они мне сунули, — она подносит девочке к лицу мясо, — нюхай, нюхай, не нравится?

— Ты что расшумелась? — говорит Куся, берет ее за плечи, подталкивая к выходу.

— Убери руки, бандит! Видишь, что творят? — старуха вцепилась в девочку. — Ты посмотри на них, мы со стариком в минимуме живем, и тут нас… на ком наживаетесь!

Она хватает девочку за руку.

— Частники! Нате, подавитесь своим воровством! — она сует ей в карман свой мокрый сверток. — Хапалы, на, на!

Мясник выбегает из-за прилавка.

— Ты что ж к ребенку лезешь! Ребенок при чем?

— Пусть знает!

— На тебе мяса, бери сколько хочешь. Знаю я вашу публику!

— Не надо мне ничего, — уже исступленно кричит старуха. — Подавись! Подавитесь вы все нашей жизнью ограбленной! — Она замахивается сумкой на девочку, бьет ее, бьет Кусю. Девочка пятится к дверям, открывает их спиной, выбегает.

— Эх вы, женщина, — мать называется, — бросает старухе мясник и выскакивает за дверь.

Он бежит сквозь рыночную толпу, длинный клеенчатый фартук хлопает его по ногам.

— Погоди, Аллочка, стой!.. Подожди.

Народ расступается, не понимая, почему он гонится за девочкой.

— Украла, — догадывается кто-то. — Мясо стащила. У нее из кармана торчит.

Кто-то свистит ей вслед, кто-то кричит невсерьез, озорно:

— Держи ее!

От этих криков девочка мчится не разбирая дороги, лицо у нее слепое, портфельчик она обронила, она бежит через трамвайные пути, машины гудят, пронзительный визг тормозов.

— Остановите ее!

Его не слышно, он задыхается, хрипит.

Девочка сворачивает налево, еще налево, влетает с разбегу в кучу песка на панели, где идут дорожные работы. Падает навзничь, рыдает. Когда отец прибегает сюда, у него уже нету сил, он опускается рядом с нею на песок. Он держится за сердце, потный, испуганный, слышит, как судорожно всхлипывает дочь. Не может ничего сказать ей, так охватило ему сердце.

Встав на колени, девочка замечает в кармане курточки кости, выбрасывает их с ужасом. Ее колотит, слезы возвращаются к ней, она плачет навзрыд, горько, облегченно. Отец не решается прикоснуться к ней и слушать ее плач тоже не может. Слезы и пот мешаются на его одутловатом лице. Они сидят рядышком на куче песка и плачут. Любопытные останавливаются, постояв, молча идут дальше.

* * *

Кажется, Ганди сказал, что прогресс не умножение, а разумное сокращение своих желаний. С тех пор желания умножались и умножались. Мудрость бессильна.

* * *

«Ваш прибор сгорел, защищая свои плавкие предохранители», — так объяснял мне лаборант.

* * *

Курьерша знала нас всех по имени-отчеству и по фамилии, и жен наших знала, и адреса. А мы знали только, что ее зовут Шурочка. И оказалось, что за столько лет никто понятия не имел, как ее фамилия. Когда спросили Лахтину Александру Яковлевну, то мы сказали — такой у нас нет. И вдруг она поднимается и говорит: «Это я».

* * *

Он мечтал сделать у себя в саду пантеон умершим друзьям, всем им поставить камни, памятники с надписями, с эпитафиями.

* * *

В Китае висел лозунг «Четыре зла: мыши, мухи, комары, муравьи».

* * *

«Уничтожим мышей, они мешают двигаться к счастью».

«Пока есть, кто мешает, происходит движение к счастью».

* * *

На съезде депутатов председательствовал иногда Нишанов, это было очень весело, мы записывали за ним его фразочки вроде «Проблем у нас полный рот».

Улыбка

Наша жизнь резко отличается от европейской. Улыбчивость — она ведь располагает к общению. У официанта улыбка это пролог к «приятному аппетиту». Допустим, в немецкой пивной официант перекинется шуткой, поболтает. Демократичность не исключает уважения к посетителю, не уничтожает дистанции.

Пересекая границу, я попадал в европейское тепло иного нравственного климата. Беспричинная улыбка появляется на губах как знак привета. Краски становятся ярче, жизнь человечнее.

Собственно, что нам мешает улыбаться друг другу?

Вряд ли какая-то статья, обращение уговорят людей улыбаться. Нужно воспитание, нужен пример, нужна культура общения. Мне почему-то кажется, что культура Петербурга могла бы сделать его улыбчивей. Ему вовсе не идет быть хмурым городом, слишком он для этого красив.

Разумеется, в Штатах улыбка рекламная, показная, резиновая улыбка, показатель благополучия, хочешь не хочешь — улыбайся. На всех фотографиях белозубая, жизнерадостная, она плавает над всей Америкой, сама по себе, единая, многомиллионная, подобно улыбке Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес».

Европейская улыбка, она для меня выглядит естественней, в ней больше воспитанности, меньше принуды. Допустим, еду я в метро, случайно встречусь взглядом с кем-то и получаю в ответ улыбку, короткую, небольшую. Что она означает, да ничего особенного, просто знак приветливости. Нет, пожалуй, что-то еще — открытость человека, дружелюбие. Меня это ни к чему не обязывает, разве что к встречной улыбке. Но, как я чувствовал, собственная ответная улыбка — это всего лишь легкое движение лица, оно не бессмысленно, оно порождает во мне некоторую приятность моего настроения.

В магазине, в баре, в гостинице, в банке, в самолете вас встречают с улыбкой. Называйте ее дежурной, называйте ее служебной, все равно это располагает к вежливости.

Честно говоря, подобное поведение я считал особенностью западного мира, необходимой принадлежностью конкуренции, так привлекают, мол, к себе покупателя, клиента. При капитализме приходится как-то зазывать. Мы были свободны от этой коммерческой необходимости. Но вот она появилась, и что? Да ничего.

Куда ни придешь — хмурые лица, серьезность, равнодушие. В московских гостиницах, где приходится останавливаться, ни разу меня не встретили с радостью. — «С приездом!» — хотя казалось бы…

Я уж не говорю о наших присутственных местах, какие они все там озабоченные. В лучшем случае тебя встречают нетерпеливо, или не скрывая утомленности, а то откровенно угрюмо — «как все надоели». Улыбки здесь не дождешься.

Магазины вроде начали конкурировать, но и там редко появляется ощущение, что тебя ждали, что твоему появлению рады. Недавно пришлось покупать мне обои в большом специализированном универмаге. Попросил продавца показать образцы. Начал он, как водится, с дорогих, по 500–600 рублей за рулон. По мере того как я искал подешевле, лицо его скучнело, начиная с двухсот рублей его интерес попросту исчез, я перестал его интересовать. Так что приветливость, она пока что зависит от покупательской способности.

Говоря о нашей неулыбчивости, слышишь обычно, нам, мол, не до улыбок. У нас кругом грубости, хамство, что же, мне хамят, а я буду улыбаться, с какой стати? Начну улыбаться, меня за придурка примут, чего это лезу со своей улыбкой, мы что, с вами знакомы? На что вы намекаете, что вам надо и тому подобное.

Когда-то меня поразила система японского общения. Там улыбка — обязательный элемент знакомства, разговора. Сперва она казалась приторной, но очень скоро я ощутил в ней красоту, она выступает как украшение жизни, улыбка украшает лицо, значит, и человека. Значит, и все вокруг подобно цветению вишни, солнечному свету и прочим улыбкам природы.

Жизнь наша существенно изменилась. Как бы там ни было, мы стали куда более открытыми, поубавилось ксенофобии, прибавилось европейскости, но по-прежнему мы выглядим хмурой страной. Нам для себя хватает юмора, хватает веселья, а вот улыбчивости — не хватает.

* * *

В Исаакиевском соборе Петербурга отец Андрей Кураев читал слушателям свою проповедь. Читал, пользуясь микрофоном, слышимость получалась плохая, половину проповеди, а то и больше, слушатели не могли разобрать. Между тем Исаакиевский собор, несмотря на свою величину, был тщательно рассчитан строителями на обычный голос. Мне рассказывали, что добивались этого, устанавливая в куполе специальные горшки, то было особое мастерство искусных акустиков. Нынешние хозяева собора все это позабыли. Или не хотят знать. Вручают всем микрофон, не представляют себе, что можно выступать без микрофона, особенно в таком большом церковном помещении. Это любопытный пример нашего невежества и беспамятности.

Из письма ко мне Виктора Правдюка

…В центральном архиве Министерства обороны хранится секретная папка, куда занесены «расстрелянные лично маршалом Жуковым и его охраной солдаты и офицеры».