Даниил Гранин - Человек не отсюда

• Название: Человек не отсюда
• Автор: Даниил Гранин
• Издательство: Издательская группа «Лениздат», «Команда А»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4453-0758-7

В новой книге Даниила Гранина тесно переплелось художественное с документальным. История в этих текстах становится фактом частной жизни, а частная жизнь — фактом истории. И это дает возможность каждому читателю почувствовать себя включенным в большое время. Если в своих первых, ставших культовыми для нескольких поколений, книгах Гранин учит, как менять судьбу, то теперь он показывает, как следовать ей.

Даниил Гранин (р. 1919) — классик современной литературы. Его романы «Искатели», «Иду на грозу», «Зубр», эссе «Эта странная жизнь» и «Страх», повести «Прекрасная Ута», «Сад камней», «Месяц вверх ногами», «Дождь в чужом городе» — настольные книги нескольких читающих поколений. Уже в XXI веке роман Даниила Гранина «Мой лейтенант» стал лауреатом национальной литературной премии «Большая книга» (2012).

Д. А. Гранин — почетный гражданин Санкт-Петербурга, председатель правления Фонда им. Д. С. Лихачева.

---

«На Кольской АЭС обнаружили, что из одного трубопровода толщиной в 40 мм идет пар. Вырезали дефектный участок трубопровода, отправили на контроль, и выяснилось, что какие-то „трудяги“ вместо того, чтобы заварить стык как полагается, уложили в разделку шва арматуру и залепили ее сверху. Потом такие стыки нашли и на других станциях».

А страна беднела и тощала. Начальники же доказывали, что потребление мяса, фруктов, масла, рыбы растет, все дело в том, что больше стали есть дорогих продуктов.

На цветной вкладке «Огонька» напечатали портрет новоиспеченного маршала Брежнева, главным там был тщательно выписанный голубоватый мундир со всеми звездами, медалями, орденами, отечественными и иностранными. Мундир, завешанный донизу, выглядел чудовищно. Но редактор знал, что делал. Холуйство было в цене.

Было грустно «за державу». Политика культа привела к своему фарсовому завершению, к манекену, изукрашенному всеми званиями и цацками, нечленораздельно изрекающему написанные, подсунутые кем-то пустые фразы…

По телевидению можно было увидеть сцены, казалось, немыслимые — как Брежнев награждал своего сына, как он произносил по бумажке простые фразы, в которых здоровался или прощался с приезжими главами других стран. Было стыдно и было непонятно, как можно терпеть такое. Ведь Хрущева не стали терпеть и сняли его, почему же тут терпели на виду у всего мира? Человек явно не способен был исполнять свои обязанности. Именно такое состояние устраивало окружение Брежнева, его помощников, его аппарат. Они, не жалея его, возили его в Ташкент, в Баку, подводили к микрофону… Смотреть со стороны на этого грузного, уже плохо говорящего и еле двигающегося человека было мучительно.

Странное это искусственное существование полуразрушенного человека порой вызывало сомнение — а жив ли он, кто двигает этим манекеном?

Кто же составлял окружение Брежнева, его штаб — Шелест П. Е., Суслов М. А., Кириленко А. П., Гришин, Кунаев, Черненко К. У., Пономарев Б. Многие имена уже вспоминаются с трудом, безликие, ничего не говорящие ни уму, ни сердцу. А ведь каждый из них вершил судьбами республик, отраслей, политикой великой страны, жизнью народа.

Роскошно изданные сборники их речей, однотомники, двухтомники разнились лишь цветом переплетов. Живое слово их без бумажки, написанной референтом, не звучало. А когда звучало, вызывало общее изумление. Так, например, помнится, как Кириленко, когда его награждение очередной звездой Героя Труда передавалось по телевидению (1976), обнимая Брежнева, уверенно сказал, что семьдесят лет «для нас» самый, так сказать, расцвет сил и энергии, и мы еще поработаем!

Незыблемость этого старческого кабинета, откуда никто не собирался уходить по возрасту, действовала все более тяжело.

Образованием никто из них не отличался. Гришин, первый секретарь столичного горкома, окончил техникум, Черненко, уже работая завотделом ЦК Молдавии, окончил заочно Кишиневский педагогический институт, было ему тогда сорок два года. Меня же как фронтовика поражало, что никто из них не воевал в Отечественную. Все были в полной силе, мощи, все где-то «ошивались»: в институтах, заводах, министерствах, райкомах. Единственный вояка был Л. И. Брежнев, естественно, что он и выделялся этим среди своего окружения. Были представители старой гвардии, такие как А. Н. Косыгин, которого к брежневскому окружению относить нельзя. Такие фигуры, как Косыгин, мешали Брежневу, наводили на ненужные сравнения.

Во что обходится Победа

Однажды, было это давно, тридцать с лишним лет назад, я возвращался из Кубы и застрял в Амстердаме. Меня пригласил тогдашний посол СССР Пономаренко быть его гостем в ожидании рейса на Москву. Два дня я провел с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко. Первый вечер он водил меня по городу, расспрашивал про мою солдатскую войну, присматривался ко мне. Во второй вечер разговорился сам. В годы Великой Отечественной он руководил партизанским движением. Должность его называлась — начальник Центрального штаба партизанского движения. Будучи близок к Ставке Верховного, встречаясь с командующими фронтов, он много узнал. Попав в Голландию, он начал работать над историей Великой Отечественной войны. Поставил он себе задачу совершенно необычную по тем временам, я бы сказал, крамольную, поэтому взял с меня слово помалкивать. Он рассматривал историю военных операций с точки зрения потерь воюющих сторон. Оценивал действия наших армий, командующих по потерям, которые они несли. Успех продвижения, с учетом того, во что это обошлось — убитыми, ранеными. При таком подходе, как убедился Пономаренко, совершенно иначе выглядят наши прославленные полководцы.

Признаюсь, подобные рассуждения поразили меня. Всю войну, а я провоевал почти все четыре года, я провел в твердом убеждении, что защищать рубеж надо до последнего человека, не считаясь с потерями, двигаться вперед, наступать надо любой ценой. Главное было выполнить приказ, не важно, что это будет стоить.

И после войны мы все годы жили, упоенные Победой, оценивать же ее в жертвах считалось чуть ли не кощунством. Когда Булат Окуджава пел:

Нам нужна одна победа,
Одна на всех,
мы за ценой не постоим… —

в этом была великая правда той нашей поры, так мы продолжали думать, поскольку наши генералы, наши начальники потерь не считали, Победа все спишет и, как нам доказывали, она, мол, окупит любые потери. Сейчас упрекают Окуджаву за эти строчки; но те, кто воевал, те пели и допевают эту песню с гордостью. В том-то и ужас был, что мы, солдаты, которыми жертвовали, которых бросали в бой не считая, мы принимали эту подлую арифметику как неизбежную.

Не знаю, дописал ли П. К. Пономаренко свою историю войны, какова судьба ее. По-моему, она не дошла до печати. Но с того часа я по-иному стал видеть собственную войну, пусть малый ее участок, извилистую трассу моего отступления, а потом и наступления. Увидел совсем по-другому своих ротных, своих комбатов, полковников, геройских командиров, увешанных орденами, упомянутых в приказах Верховного, некоторые отодвинулись в тень, уступили место совсем другим командирам. Тем, кто берег солдата, воевал хитростью, жалел людей, а не снаряды.

1991

* * *

И женщины, и мужчины были крутом того самого призывного возраста, когда обязательно примериваются друг к другу и когда возникают неслышные призывы.

* * *

Если б я знал «до» так же, как моя жена знала «после»!

* * *

Тот, кто понимает, как надо писать, на самом деле этого не понимает. А тот, кто не знает, как надо писать, тот понимает.

* * *

Он сидел смотрел телевизор, потом явился, спрашивает, где мама.

— Ушла в магазин.

— Что ж ты мне не сказал, что она уходит.

— А зачем?

— Я бы поплакал.

Языческие радости!

Эта девка скважина

Ханурик

Смердюк

Смефуечки

Мудошлеп

Шмара

Фря

Шалава

Баба с яйцами

Слаба на передок

Паскуда

Стервец

Шлепало

Небольшое насекомое, то, что в нашем ухе изготовляет букву «Ж».

Трава, деревья и все, что движется между нами в зеленой шерсти земли.

Чурка долбаная

Спирт технический — «хищенка»

«Я люблю тебя, жизнь,

Но не знаю, что это такое»

Рапортун

Хмырь

Он сечет

* * *

Как-то я разговорился с Дорой Абрамовной Лазуркиной, имя хорошо известное в шестидесятые годы. Участница Октябрьской революции, просидела в лагерях свои семнадцать лет. Это она на XXII съезде партии предложила вынести из мавзолея Сталина, ибо он «грубо нарушал ленинские нормы…». Съезд принял ее предложение. Разумеется, все это было заранее с ней оговорено, во всяком случае она пошла на это, а вот когда друзья сообщили ей, что следователь, который избивал ее, пытал, издевался над ней, жив-здоров, благоденствует и хорошо бы подать на него в суд, организовать показательный процесс на всю страну, чтобы осуществилось хоть какое-то возмездие, чтобы какая-то справедливость предстала перед тысячами безвинно осужденных, тех, что возвращались из лагерей, — не согласилась. Таких процессов не было, одни боялись связываться с органами, прокуратурой, другие вернулись сломленными, хотели лишь покоя. Лазуркина же была исполнена боевым духом. Все данные для успешного процесса имелись, но Лазуркина подавать в суд отказалась. Я спросил ее — почему?

— Потому что на таком процессе пострадает авторитет нашей партии, — твердо заявила она.

И ничто не могло переубедить ее, ни разоблачение культа, ни беззакония не поколебали ее веры в правоту дела партии Ленина. Такая религиозная истовость владела ею.

* * *

Считается, что Гоголь знал Россию. Да откуда? Значительнейшую часть своей жизни, в годы расцвета своего таланта, жил он в Италии, а если знал Россию — разве что Петербург да Москву. И вот что примечательно, этого ему хватало, его проникновению в русскую жизнь, причем в провинциальную жизнь. Шло это не от изучения материала, а каким-то своим особым путем, пробивалось через тропы, ведомые его гению. Возможно, глубокое знание предмета — оно порабощает. Гений извлекает правду из малого. Да и не только гений, талант — он тоже не требует «ближе к жизни», эта близость часто мешает. Об этом хорошо писал Варлам Шаламов.