Томас Фланаган - Год французов

• Название: Год французов
• Автор: Томас Фланаган
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Роман известного американского писателя Томаса Фланагана рассказывает об освободительном движении ирландского народа на рубеже XVIII–XIX веков. Глубокое знание истории Ирландии, ее экономического и политического положения помогло писателю создать правдивое и достоверное произведение о важном этапе борьбы этой страны за независимость.

---

Утро выдалось прохладное, сыпал мелкий дождь, лицо покрыла изморось, не спасла и широкополая шляпа. По тропинке взобрались мы на Острый холм. Кучками стоявшие люди провожали нас взглядами. На вершине, у башни, мы остановились, повернулись на восток. Какой-то человек грубо схватил меня за руку и выкрикнул что-то по-ирландски, слов я, конечно, не понял. Да, то, что представилось моему взору, было достойно внимания мятежников.

Насколько хватал глаз, простиралась полоса огней, неистовых и ярких, словно маяки, в беспорядке рассыпанных по округе. Поначалу я так и подумал — удивительно, что они не гаснут под дождем. Однако потом заметил, что над Слайго ясное небо и дождя там нет.

— Это армия? — спросил я. — Это бивачные костры?

О’Доннел в негодовании, точно я сказал нечто оскорбительное, повернулся ко мне.

— Не понимаю, — продолжал я, — зачем им жечь костры?

— Зачем им жечь костры? — напустился он на меня. — Зачем костры?! Да вы что, ослепли? Они поджигают всякую лачугу на пути, а какие беды людям чинят, одному господу известно.

Я понял: он прав. Сразу неровная цепь огней увиделась мне в истинном значении. Я мысленно повторил столь несвойственную ему фразу «беды людям чинят» — должно быть, средь его единоверцев ее произносили в молитвах.

Вновь мне крикнул что-то человек, хватавший меня за руку.

— Он говорит, через час-другой и Киллала вся запылает еще пуще. И он прав! Что, скажете, не прав?!

Я сосчитал огни.

— Тридцать, а то и больше пожарищ.

— Мудрено ли, — продолжал О’Доннел, — соломенную крышу запалить. С юга на нас идет одна армия, с востока — другая. — Он потер кулаками лицо: — Господи, что же делать! Доводилось ли вам, господин Брум, видеть подобное? — Он сокрушенно потряс головой. — Спрятаться негде, в любой канаве найдут.

— Вам, господин О’Доннел, остается одно, — сказал я.

— Сдаться в плен, что ли? — Он кивнул на пожарища. — Думаете, эти люди станут брать в плен?

— Попытайтесь, — сказал я, — не выступать же вам против целой армии?

Он тряхнул головой, повернулся и пошел прочь с холма. Я поспешил следом. Раз, услышав за спиной взрыв стенаний, обернулся и увидел, как занялась еще одна лачуга. Казалось, воздух напоен злобой и ужасом, а влажная безжизненная и душная пелена окружает со всех сторон.

— К полудню, — вел свой рассказ Баррет, — мы увидели обе армии: одна шла из Каслбара, другая из Слайго. Красных мундиров — тысяч десять. А спасенье нам одно: в море.

— Это вы уже говорили, — перебил его офицер. Он устал писать, и, очевидно, сама работа казалась ему малозначимой. Но генерал Тренч потребовал отчета о намерениях и действиях мятежников, чтобы пополнить им свое донесение. — Значит, О’Доннел решил послать парламентария с белым флагом.

— Да, именно так. — Он выслал Магуайра и шестерых всадников, а с ними заставил поехать и капитана Купера.

— С каким приказом ехал Магуайр?

— Он должен был передать англичанам, что мы сдаемся и чтобы нам сохранили жизнь, в противном случае мы перебьем всех йоменов.

— Вот, значит, каково было ваше намерение? Перебить всех йоменов?

Баррет смешался.

— По-разному говорили, одни — так, другие — эдак. По-моему, это злодейство — убивать безоружных.

— Именно, — сухо согласился офицер, — а как считал О’Доннел?

Солдат поднес ему кожаную флягу.

— Намеревался ли он убить йоменов? — уточнил офицер.

Я подался вперед, ибо вопрос этот не выходил у меня из головы. Баррет заметил это и обратил свой ответ ко мне.

— Мы все судили-рядили, что Магуайру сказать англичанам, а о том, что будет после, не думали.

— Однако генерал Тренч не принял их капитуляции, верно? — обратился я к офицеру.

— Откуда мне знать? — запальчиво бросил тот. — Мне ничего не известно. Да и какое сейчас это имеет значение? Магуайра пристрелили. Вот и все.

— Пристрелили, когда он ехал с белым флагом, — поправил я.

— Как закричал О’Доннел, когда Магуайр упал наземь! — воскликнул Баррет. — Мы ж на вершине Острого холма стояли, оттуда все как на ладони. Магуайр и один из его людей упали, Купер пришпорил лошадь и понесся к англичанам, выкрикивая на скаку свое имя и звание. Мы тогда поняли, что о нашей сдаче в плен они и слышать не хотят. Что никакого… — как это сказать, когда просят милости?

— Помилования, — подсказал офицер, — никакого помилования мятежникам не будет.

— Вот именно, — кивнул Баррет. — Когда мы это поняли, даже О’Кейн лицом как бумага стал. Потом как выхватит шпагу да гаркнет: «Ну, сейчас уж мы этим сукиным детям устроим!»

— Подразумевая пленных йоменов?

— Да, йоменов. — Баррет положил было руки на колени, но тут же воздел их к оплывшей, мерцающей свече. — Ох, ноженьки, мои ноженьки, что с ними сталось!

В который раз я воззвал к нему, дабы вдвоем помолиться господу и испросить прощения грехов наших.

Офицер, смутившись, положил перо и отвернулся. Баррет глубоко и горестно вздохнул.

— Ферди приказал мне собрать людей, отвести их на милю по дороге и ждать остальных. Я с этим быстро управился, люди хоть и ожесточены, но многие и напуганы. Да и самого-то страх берет. Вышли мы из города, и, что сталось с пленными йоменами, я не знаю. Ничего не видел.

— А О’Доннел и О’Кейн вернулись. Они пошли к крытому рынку и велели вывести заключенных. Верно?

— Говорю же вам, что не знаю, куда они пошли, что приказали! — В неровном свете глаза казались темными, взгляд — уклончивым.

— О’Доннел сначала зашел ко мне, и мы беседовали, — вступил я.

— Вот как? — изумился офицер. — Не припомните ли, что он говорил?

— Отчего же, припомню, — кивнул я.

Он стоял передо мной, пошатываясь, в руках бутылка с моим бренди.

— Вот вы говорите: не проливайте напрасно чужую кровь, — начал он. — А думаете, зачем они сюда пришли? Чтоб нас убить, будьте уверены.

Я не нашелся что ответить.

— Похоже на лисий гон, — продолжал он. — Загнали и уничтожили нас под Лонгфордом, теперь сюда заявились, чтобы добить.

Я не мог понять, почему сейчас, когда его люди готовятся к бою, он стоит и разглагольствует передо мною.

— Безумная это затея, от начала до конца, — говорил он. — Так ее Оуэн Мак-Карти окрестил, хотя и его, как и нас, это безумие не миновало. Не помню уж, с чего началось, только задолго до того, как пришли французы. Они лишь запалили фитиль, а порох-то был уже наготове.

— Мне вас утешить нечем, — сказал я. — Они, конечно, должны были принять вашу капитуляцию. Бедный Магуайр… вот беда-то… Хотите, я сам выйду с белым флагом…

Он лишь покачал головой.

— Бой не затянется. Скоро город снова будет вашим.

Моим он никогда не был. Ни его люди, ни поля, ни холмы окрест. И сейчас он не мой.

О’Доннел поднял бокал, выпил залпом, поперхнулся.

— Я, наверное, уже не вернусь, — сказал он, — разве что приведут, чтоб вздернуть. Ох, безумие говорить такое.

— Господин О’Доннел, — начал я, — и я лично, и все мы в этом доме благодарим вас за гуманность, все мы тому свидетели. Не сомневайтесь, мы доведем это до сведения армейских чинов.

Он невесело улыбнулся.

— Очень любезно с вашей стороны. — И повернулся было к двери, остановился, вытащил из-за пояса пистолет. — Я оставлю его вам. Все-таки спокойнее. — Положил смертоносное орудие на стол и вышел.

Застыв, смотрел я на закрывшуюся за ним дверь, потом перевел взгляд на стол. Я никогда не держал в руках пистолета и не знал, как из него стрелять, разве что нацелить да нажать курок. Я поднял его, подержал на ладони — надо же, какой тяжелый, — положил на стол и подошел к окну.

Тогда-то я и увидел, что во двор из крытого рынка выволокли человек пятнадцать-двадцать пленных в красных мундирах и белых штанах — то была форма йоменов, хотя и изрядно запачканная. Они сбились тесной кучкой, пряча глаза от окруживших их мужчин и женщин. Дождь пошел сильнее. Вдруг от толпы отделился человек с пикой наперевес. Резким быстрым движением он вонзил пику в живот йомена. На мгновенье изумленная толпа замерла, слышались лишь предсмертные вопли несчастного. Под тяжестью его тела пика склонилась к земле, но мятежник не выпускал ее из рук. Так и стояли они рядом, ухватившись за древко пики, одинакового сложения, могучие, рослые, но вот йомен рухнул наземь, и пика вырвалась из рук убийцы.

Мне со второго этажа павший йомен был виден лучше, нежели мятежники по краям толпы. Прижавшись головой к окну, я закрыл глаза — так малыши жмурятся в страхе, надеясь, что все ужасное сгинет навеки, исчезнет в недрах бездонной памяти. В толпе снова закричали по-ирландски, слов я не понимал, и посему крики пугали еще больше. Глаз я так и не открывал. Вот раздался второй вопль, протяжнее первого, но такой же тонкий, почти нечеловеческий, так визжат свиньи на бойне. Огромным усилием воли я открыл глаза. В соседней комнате послышался шум, несомненно, и там приникли к окну застывшие в ужасе лица. Как описать чувства, переполнявшие меня?! Меньше всего в ту минуту думал я о себе, служителе господнем. На моих глазах других людей лишили божьего дара — жизни, и лишили злодейски. Необъяснимым образом дождь вмешался в ход моих мыслей. Под унылым осенним дождем, словно за пеленой небытия, гибнут люди, и кровь их течет по загаженной мостовой. Меня же от этого дождя защищает оконное стекло. Я увидел, как сквозь толпу пробирается О’Доннел, отшвыривая людей с дороги. А в середине двое уже схватили очередного йомена и принудили его встать на колени, изображая молитву.