Владимир Лебедев - Ачайваямская весна

• Название: Ачайваямская весна
• Автор: Владимир Лебедев
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

Авторы книги — этнографы, проведшие ряд лет в экспедициях на Северной Камчатке, Ее население — чукчи — до настоящего времени сохранило многие черты традиционной культуры оленеводов. Нынешние камчатские чукчи живут в отличных поселках, учатся в современных школах и институтах. При этом они не утратили народные обычаи — старинные красочные праздники, обряды, правила отношений друг к другу.

---

Владимир Лебедев, Юрий Симченко Ачайваямская весна

Круглый камень

Вездеход снаружи являл собой грозное зрелище. Отовсюду торчали стволы ружей — и одноствольные, и двуствольные. Когда-то, очень давно, кто только сюда не ездил! Привозили, конечно, и оружие. Ценность для местного населения оно представляло огромную. Поэтому старики никогда не выбрасывали ружей, даже если те ни на что и не годились. В свое время они, а может быть их предки, за них столько уплатили, что выбросить; конечно же, рука не поднималась. Давно и замки поломаны, и патронов таких сыскать невозможно, а ружья все-таки живут.

Вот и сейчас здоровенный парень Ятгиргин, устраивая себе на крыше вездехода сиденье, заботливо укладывает тульскую двустволку двенадцатого калибра. В двух местах на стволах поставлены самодельные стяжки — скобы, приваренные довольно грубо. Цевье обмотано проволокой, ложе украшено выразительной жестяной заплаткой. Чувствуется во всем заботливая, но к подобным работам не привыкшая рука, и отнюдь не рука мастера.

— Что не сменишь, Ятгиргин?

— Зачем менять, — застеснялся парень, ласково оглаживая старое оружие широченной ладонью, — еще поживет, постреляет… Эту двустволку мне отец подарил. Я из нее стрелять учился. Я из нее попаду хоть спросонья, хоть на бегу, хоть как… Привык. Я ее понимаю… Новое купить — просто. К другому ружью когда еще приспособлюсь…

Ятгиргин сделал на двустволке кое-какие приспособления. Внизу к ней прикреплен самодельный шомпол, на концы стволов надет кожаный чехольчик, чтобы снег не попадал. К чехольчику пришиты два длинных ремня. Ремни завязаны за скобу, предохраняющую спусковой крючок.

— Можно посмотреть ружьишко?

— Берите, — бурчит Яnгиргин с явным неудовольствием.

Чудо! Стволы отдраены на совесть. Сияют. Смазаны строго по армейскому уставу. Неусыпная забота прямо бросается в глаза. Для Севера такое дело — редкость. Обычное положение — оружие век не чищено. Так заведено у самодийцев — ненцев, энцев, селькупов или же у нганасан. Даже у таких природных промысловиков, как эвенки, редко кому в голову приходит чинить или же чистить оружие. Можно, конечно, найти старые кремневые или же пистонные флинты, которые имеют следы починки, да и то самой простой. Нынче люди удивительно легко расстаются со своим охотничьим снаряжением. Да и ухаживают за ним менее ретиво. То ли оружия стало много, то ли по цене доступно оно каждому. Во всяком случае заботливое отношение чукчей к ружьям выглядит чуть ли не особой чертой характера.

Ружья торчат и из окон кабины. Стало быть, на охоту рассчитывают и водитель с зоотехником.

— Все, что ли? — спрашивает Ваня, водитель нашего экипажа.

— Все! — отвечает Ятгиргин.

— Тогда — вперед!

Мотор взревел. Мы ринулись через задний борт в кузов.

Только теперь стало ясно, кто едет, а кто провожает. Вместе с нами в кузове оказались двое стариков, женщина средних лет и совсем молодая пара. Провожающих осталось значительно больше.

В кузове тесновато. Понемногу разбираем свои вещи й укладываем их. Под низ идут шкуры, спальные мешки, рюкзаки с одеждой.

У заднего борта стоят привязанные бочки. Одна — с бензином, другая — с маслом. Они постоянно передвигаются, приплясывая. Только начинаем обертывать их шкурой, как они сдвигаются или же, напротив, разъезжаются, намереваясь отдавить руки. Наконец на них набрасывают оленьи шкуры, и места возле них, только несколько минут тому назад считавшиеся самыми неудобными, становятся наиболее комфортабельными. Вездеход идет по снежному участку. Алмазная пыль клубится за кормой, оседая на одежде праздничными блестками. Мои очки быстро покрываются снежной пленкой, и смотреть становится трудно. Но постепенно все устраиваются поудобнее, кладут повыше ноги и пристраивают что-нибудь под голову. Теперь самое время или спать, или же заниматься каким-либо делом. В кузове совсем и не холодно. Можно и рукавицы снять. Достаем свои бумаги — выписки, сельсоветовские документы.

Здешний сельсовет называется Ачайваямским — по речке, возле которой стоит центральный поселок. Сельсовет относится к Олюторскому району Камчатской области. Олюторский район располагается на восточном берегу Камчатки. А где находится Камчатка, каждый знает, даже плохой ученик, которого «ссылали» на заднюю парту за леность. Коренное население Ачайваямского сельского Совета представлено чукчами, эвенами и коряками. Большинство коренных жителей по официальным документам — чукчи. Их около 330: 150 мужчин и 180 женщин, 69 семей. Эвенов только 35 человек: 15 мужчин и 20 женщин, 9 семей. Коряков — 7 человек.

Территория эта ранее, столетие тому назад, была искони корякской, а большинство в наше время здесь составляют чукчи. Откуда они здесь? В самом деле, люди, которые считают себя ими, чукчи ли по происхождению? В этнографии имеется достаточное количество примеров, когда забывалась истинная национальная принадлежность и приписывалась совершенно другая. Примеров множество.

Еще около сотни лет тому назад этнографы застали сам процесс «превращения» одних народов в другие. Не так уж давно, по сибирским масштабам, на Колыме и Индигирке некоторые группы тунгусов (эвенков) перенимали юкагирский язык, юкагирскую культуру и многие считали себя юкагирами. Самым непонятным в этой истории было то, что в других местах юкагиры, как самостоятельный народ, постоянно уменьшались в числе, сливаясь с соседними народами, часть за частью высвобождали собственные кровные земли. Эти земли заселялись другими. Мелкие юкагирские стойбища все более и более плотно окружались иноплеменниками. Это, естественно, ускоряло процесс ассимиляции. То девушки юкагирские шли замуж за представителей иных народов, то парни юкагирские брали себе жен других национальностей. Этот процесс как лавина: чем дальше, тем скорость выше и разрушения мощнее.

И на фоне таких общих «разрушительных» явлений мельчайшие группы юкагиров окрашивают в юкагирские краски более крупные группировки тунгусов. Почему?

Однако к нашему времени эвенков (тунгусов) стало больше, чем было, а юкагиров осталось только три сотни человек с небольшим.

Есть и другой пример, правда, несколько иного толка. В наше время на реке Таз, в ее верховьях, имеется солидное число северных селькупов. Эти люди официально значатся селькупами, считают себя селькупами, говорят на селькупском языке и сохраняют различные элементы действительно селькупской духовной культуры. Стоило только проследить происхождение каждой из нынешних селькупских фамилий, как выяснилось, что предками их были вовсе и не селькупы.

Нынешние фамилии произошли в основном от ненцев, энцев, кетов, тунгусов и хантов. Однако большой уверенности в том, что незначительное число остальных фамилий и являются селькупскими, нет. Создается такое впечатление, будто в этом месте разные по происхождению люди в результате смешенных браков дали начало новой народности — селькупы. Их язык и некоторые другие элементы культуры, отличающие один народ от другого, совершенно самобытны.

Наконец, есть еще пример того, как возникают совсем новые народы. На Таймыре и прилегающей к нему с юга территории живут долгане. А всего только семь-восемь десятков лет тому назад никакого народа долган в природе не существовало. Здесь коренными жителями были нганасаны и энцы. Жизнь у нганасан и энцев прежде не была сладкой. Когда русские в XVII веке пришли на Таймыр, центр Таймыра — «земля Пясидцкая» была столь же таинственной и опасной, как Центральная Африка для европейцев во времена Ливингстона. Русские сборщики дани — «ясака» — с сокрушением писали о том, что к этой самой Пясиде подступиться невозможно. Она еще долго для всего мира оставалась «терра инкогнито».

Все же за две сотни лет на эту землю проникли кое-какие переселенцы. С юга пришли русские по Енисею. Их в этих местах стали звать «сельдюки» за то, что они промышляли много пресноводной сельди — ряпушки. Из таежных дебрей выходили на Таймыр эвенки и оседали там. С востока шли отдельными семьями и целыми группами семей якуnы.

Настоящей близости с хозяевами этой тундры не возникло, хотя и не было вооруженных столкновений. Однако нганасаны не сближались ни с русскими, ни с тунгусами, ни с якутами.

Для русских, якутов и тунгусов соседи оказались настолько чужими, что они нашли больше общего между собой, чем с ними. Среди русских, тунгусов и якутов на Таймыре появились смешанные браки так быстро, что уже при жизни одного поколения они восприняли единый язык — диалект якутского, стали называть себя по одному из эвенкийских родов — «долганы», а в культуре чего только не унаследовали — от христианства до шаманизма, от пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке» до тунгусской легенды о небесном охотнике.