Франсуа Фонтен - Марк Аврелий

• Название: Марк Аврелий
• Автор: Франсуа Фонтен
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02787-6

Известный профессиональный политик, автор работ «Кровь Цезарей», «Из злата бронзы», «Смерть в Селинонте» и других — Франсуа Фонтен, принимавший участие в создании современной единой Европы — Евросоюза, посвятил настоящую книгу римскому императору Марку Аврелию. Задачу автор поставил перед собой непростую: показать нам императора через анализ его удивительного и своеобразного дневника под названием «Размышления». Удачно вплетая внутреннюю историю жизни, историю души Марка Аврелия в ткань повествования, его рассуждения и мысли, он создает портрет императора-философа, императора-праведника. Перед нами предстает человек, который считает, что надо любить всех людей, даже своих врагов, человек, для которого все земные соблазны — богатство, власть, роскошь, раболепие окружающих — просто не существовали в природе.

---

Язиги — те самые, что нанесли такой ущерб римской армии, — добились облегчения условий мира, навязанных им два года назад. Им позволили проезд через Дакию, чтобы возобновить связи с родичами-сарматами — несговорчивыми черноморскими роксоланами. Более того, они выставили свое условие: чтобы римляне, заключив мир с квадами, не вступали затем с ними в союз против язигов, как произошло в 175 году. Благоразумно ли было содействовать восстановлению сарматского блока на юге Европы против задунайских германцев? Оборонительная политика, основанная на смене союзников, еще надолго оставит след в истории Центральной Европы. Перебежчикам из язигов и наристов будут давать даже землю, в чем германцам всегда отказывали. Именно германцы были главной мишенью кампании «в варварских землях». Ее случайное прекращение в 180 году скрыло от нас ее конечную цель.

Мы действительно не знаем настоящих целей римлян в этой войне. Сообщения о победе 179 года (Марк Аврелий получил тогда за свое правление десятую императорскую салютацию, Коммод третью) не означали конца операции. «Я не сомневаюсь, — пишет Дион Кассий, — что Марк Аврелий, проживи он дольше, покорил бы всю страну». Капитолин в конце своего труда пишет то же: «Если бы он прожил еще год, то сделал бы эти земли римскими, провинциями», повторяя слова, сказанные по поводу событий 175 года: «Он хотел устроить одну провинцию в Маркомании, а другую в Сарматии, и осуществил бы этот план, если бы Авидий Кассий не поднял мятеж на Востоке». Эти утверждения бурно обсуждаются современными историками. Спорным получается один из ключевых для судеб Европы моментов: возможно ли было в то время осуществить и даже задумать столь амбициозное предприятие? Могла ли оборонительная, а затем контрнаступательная война превратиться в захватническую? Последующие знания о действительных силах Высокой Империи заставляют кое-кого усомниться в этом. Римлянам трудно было бы обратить в провинции земли к северу от Дуная, даже те, которые они оккупировали, — разве что истребить все местное население, жестко сопротивлявшееся чужому владычеству и, вероятно, всякому мирному устройству. Это была самая регулярная, самая тяжелая по последствиям и в то же время самая труднообъяснимая неудача римлян.

«Я клонюсь к закату»

В первую неделю марта 180 года, когда паннонские легионы готовились вступить в дело, Марк Аврелий почувствовал себя так плохо, что слег в постель. Мы не знаем симптомов этой болезни, но знаем, что прогрессировала она очень быстро. Геродиан говорит о преждевременном одряхлении, наступившем от трудов и забот. Дион Кассий поддерживает утверждение, будто этот кризис не имел ничего общего с хроническими болезнями, о которых он писал прежде (бронхитом и язвой желудка), — императора будто бы отравили злоумышленники. Понятнее, но гораздо более позднего происхождения, чем свидетельства двух современников, рассказ Капитолина: он говорит о чуме и о том, что окружающие боялись заразиться. Эта версия утвердилась в истории и согласуется с другими деталями, которые передает биограф-компилятор. Она не противоречит и двум другим: изношенный (согласно Геродиану) организм конечно же легче подвержен инфекции (Капитолин), а врачи из преданности Коммоду или по собственному почину могли сократить агонию (Дион Кассий).

Сообщение, что император умер в полном сознании и показал великолепную силу духа, соответствует и действительному, и идеализированному облику этого человека, так что можно считать описания его последних часов, особенно рассказ Капитолина, правдоподобными. Отчет того же автора о смерти Антонина, который мы читали выше, написан в другом тоне, но правдоподобна и его скромная величавость. Глубокая старость, несварение желудка, предсмертный бред, пароль «ровность духа» — в чем тут можно усомниться? Что касается Марка Аврелия, то его уход, что вполне естественно, был героическим и тревожным. «Вот что передают об обстоятельствах его смерти. Как только начался недуг, он призвал к себе сына и велел довести войну до конца, чтобы его не обвиняли в предательстве интересов Республики. Коммод ответил, что прежде всего желает избежать заразы. Отец позволил ему делать что угодно, но просил только подождать еще несколько дней, чтобы он уехал одновременно с его уходом. Затем, нетерпеливо желая смерти, он отказался от еды и питья и делал все, чтобы усилить свои страдания. На шестой день он позвал друзей, поговорил с ними, насмехаясь над бренностью всего человеческого и показывая великое презрение к смерти, сказал: „Почему вы плачете обо мне, а не думаете о чуме, которая всем вам угрожает?“ Затем, увидев, что они хотят уйти, он сказал со вздохом: „Если вы уже покидаете меня, я прощаюсь с вами и иду вперед вас“».

Если вспомнить, что эта знаменитая картина принадлежит кисти заведомо слабого художника, можно прийти к мысли, что она навеяна гораздо более глубоким источником, нам неизвестным. Как можно немногословнее описать волнующий момент, когда душа стоит на пороге небытия? Марк Аврелий назначил друзьям свидание — но где? В Космосе, о котором он часто говорит, но не дает никакого понятия — ни физического, ни духовного? Видно, как он медлит на пороге бездны. Ему не терпится умереть, но он со вздохом говорит окружающим: «Если вы уже покидаете меня…» Это свидание — одна из самых неприятных его недомолвок: он отправляет друзей за собой, только чуть попозже. Если бы он был фараоном — конечно, велел бы замуровать их в своей гробнице. Он же, в сущности, говорит им: «Во мне смерть, бегите от меня — только не слишком быстро». О бренности человечества он говорит с жестокой тоской, именуемой безразличием. И, как мы сейчас увидим, император оставил крайне двусмысленное завещание.

Когда его спросили, кому он поручает сына, он ответил: «Вам, если он того достоин, и богам бессмертным». Фраза звучит благородно, но скрывает огорчительную безответственность. Собственно, он просто сбывает Коммода на руки друзьям. «Бессмертные боги» — это все равно что случайность. Так что серьезно полагаться можно было только на Помпеяна, Авфидия Викторина и Пертинакса, но им тоже не удалось избежать беды. Невозможно доказать, но мы можем поверить таким словам Капитолина: «Утверждают, будто он желал смерти с того дня, когда увидел, что сын его будет таков, каким явился впоследствии». И это тяготило его до конца. «В тот же день (после разговора с друзьями) ему стало хуже. Он принял у себя только сына, но и его отпустил, чтобы тот не заразился». Современник — Геродиан — слышал то же самое: «Как только он почувствовал, что конец близок, то занимался только сыном: тому было тогда не более шестнадцати лет, и император боялся, как бы сын, предоставленный самому себе, не забыл добра, которому его учили, и не предался разврату». Дион Кассий, настаивающий, будто императора («как я знаю из верных источников») отравили, говорит еще: «Незадолго до смерти он велел воинам почитать своего сына, чтобы никто не поверил, что сын ускорил его кончину».

Так мы никогда и не узнаем: поторопил ли Марк Аврелий свою смерть сам, прибегли ли врачи, угождая его сыну — то ли преступному, то ли жалевшему отца, — к эвтаназии. Согласно Диону Кассию, он ушел из жизни с фразой в духе Плутарха: «Дежурный трибун спросил у него пароль, и он ответил: „Повернись лицом к восходящему солнцу, ибо сам я клонюсь к закату“». Таким образом, армия должна была узнать о новом главнокомандующем. По Капитолину, император умер не столь помпезно: «Оставшись один (то есть отослав Коммода), он накрылся с головой, как будто желая уснуть, и ночью испустил дух». Это было 17 марта 180 года. Упорная, но восходящая к поздним источникам традиция утверждает, что это произошло в Виндобоне (Вене). Сейчас больше склонны верить Тертуллиану, современнику событий: закат Марка Аврелия случился в Сирмии.

Мы не знаем, умер ли он от той самой всеобщей чумы, которая все еще уносила жертвы, или от другой заразной — либо мнимо заразной — болезни. Физические и моральные силы сопротивляться смерти иссякли, но он мог бы и хотел протянуть хотя бы до конца начатой им кампании. Мельтешение друзей, постоянное появление Коммода около его ложа — свидетельство большой растерянности. Согласно Аврелию Виктору, сын жестко ответил отцу, заклинавшему продолжить войну до победного конца: «Чтобы закончить дело, надо иметь силы. Мертвый ничего не закончит», — давая тем понять, что прежде всего ему надо бежать от заразы и вернуться в Рим.

Впрочем, Геродиан утверждает, что императора при смерти беспокоили не столько качества наследника, сколько риск положения при неразрешенной германской проблеме. Речь на смертном ложе, которую историк вложил в его уста, апокрифична, но если смотреть на нее как на выражение тревог современников, она становится правдой. «Германцы на границе — всегда опасные соседи. Он покорил еще не все их племена. Некоторых он убедил войти с ним в союз, других победил, прочие укрылись в лесах. Только его присутствие сдерживало их». Его смерть не побудила противника тотчас перейти в наступление, а мир, спешно заключенный Коммодом, не поставил под угрозу границы только потому, что германцы были выведены из боя. Римляне теперь давили на них, так что понятно искушение Марка Аврелия и старой гвардии Императорского совета развить инициативу. Но его наследники не оценили риска и вернули ситуацию к непрочному перемирию, которым был мнимый мир 175 года. В один прекрасный день все началось заново.