Татьяна Мудрая - Мириад островов

• Название: Мириад островов
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Роман сюжетно связан с циклом «Меч и его Люди», но в него не входит. Действие происходит вскоре после женитьбы короля Кьяртана («Король и Лаборанта») но до событий «Камня Большого Орла» и посвящён молодости Барбе Дарвильи, сына кузнеца Брана.

---

— Это у тебя-то неразборчивые?

— А как же! Вечно с другими путаешь. Или других — со мной.

Весна сменилась щедрым летом, расцвеченным удивительными красками. Галина отыскала себе дело, куда более приятное, чем ходить за больными и выздоравливающими, и не требующее таких умений: следить за детьми. Были они здесь одновременно свободолюбивы и покладисты, шумны, но не назойливы, разумны без вредности, лет с двух начинали выпасать себя сами. А Лес не позволял им вредить себе и ему самому слишком сильно.

Орихалхо помогала хирургам и к тому же упражнялась во владении оружием вровень с Рауди, к которому постепенно возвращалась если не прежняя сила, то ловкость и увёртливость.

И вплотную к этой лесной идиллии стояла другая — море, где в этот сезон не было сокрушительных бурь, — и все же грозное и дышащее опасностью.

Дни стекали наземь тонкой струйкой осенней листвы, а ночи звенели хрустом льдинок, затягивающих колеи и промоины, когда у Галины начались роды. Первым заметил это мужчина — его теперь укладывали с краю, чтобы помешать будущей матери свалиться с края ложа, пускай и невысокого.

— Черт, подо мной мокро, — вскочил и ругнулся. — Или я во сне по-детски согрешил, или ты, будущая мамаша, свои воды проворонила.

Со стороны стенки поднялась Орихалхо:

— Волчара, ты что? Ей ещё по-людски месяца полтора дохаживать!

— Ну, тогда прежде времени рожает. Гони к повитухе, поднимай.

В акушерках на Острове числилась Тахина, Тахи, женщина без лекарского образования, но с немалым практическим опытом. Насчёт будущего младенца Галины она явно знала куда больше, чем будущая мать.

— Всё ладно, — проговорила она, едва откинув кожаную занавесь. — Дитя мелкое да юркое идёт, не беда это — удача.

— Какое там идёт? Схваток и то не чувствую, — пожаловалась роженица.

— Будут тебе схватки, — фыркнула Тахи. — И правильные осады городов тоже вскорости предвидятся. На-ка, выпей горечи. И не кривись, голубка ты наша почтовая — терпи. Больно кувыркаться была горазда. Как турман в воздухе.

Что там была за гадость, Галина, распростертая на ложе, понять не успела: внутренности от неё будто стиснули в кулак, а потом начали отпускать палец за пальцем.

— А, вот теперь работай как следует.

— Спорынья, что ли? — проговорила рутенка. — Запрещено же.

— Не любопытствуй. В Рутении, может статься, и красные грибы запретили, а для вещих снов ой как хороши. Добавлю ещё про масло здешнего кедра и привозного мускатного ореха.

Опять сдавило, как в тисках. Снова распустило, как желе на тарелке.

— Старайся. Быстрее, — отчего-то без прежней шутливости в голосе проговорила повитуха.

— Не могу. Схватки. Н-не потуги.

— В кого ты такая учёная удалась, — Тахи поспешно ополаскивала руки, Орихалхо подносила утирку, слегка ошеломлённый происходящим Рауди стоял литым монументом.

Потом всё как бы затянулось дымкой. Галина ещё чувствовала чью то руку поверх живота, другую — внутри.

А потом её вырвало — всем телом и изо всех дыр.

И раздался звонкий вопль.

— Тоже скажете — недоносок, — услышала она, едва очнулась. — Все, что полагается, на месте. И ноготки, и волосики тёмные, курчавые, и сосать уже просится. Вон какие губки — птичьей гузкой. Подложить, что ли.

— Только не к груди. Бесовы рожки ей ни к чему, да и молозиво не подошло, — деловито проговорила Орихалхо.

— Умнее меня хочешь быть, ага?

— Давайте сюда, — кое-как пробормотала родильница.

— Да погодите, — вмешался Рауди. — Вы сначала мамашу-то обмойте и смените под ней простыни. Мелкой и у меня на руках тепло.

Галина хотела сказать, что ему трудно будет удержать младенца такими немощными руками, но посовестилась.

И настиг её счастливый сон.

Безымянная дочка Галины, судя по всему, намерена была хорошо укорениться в жизни. Сосала грудь истово, кричала во всю силу лёгких, спала во все завёртки и устраивала под собой море. Оттого пришлось затащить в крошечный домик лишнюю кровать, с высокими бортами на манер далёкого Запада. Впрочем, малышка не реже, чем у матери, спала рядом с отцом.

И, разумеется, с Орри. Та в самый первый день совершила некий загадочный обряд: отцедила у подруги несколько капель молозива и натёрла ими басселард. Пояснила:

— Теперь всё для тебя завершено. Три жертвы принесены: крови, семени и молока. Видишь, как нефрит заиграл жемчугом и перламутром?

— И что дальше? Право, теперь, когда ты сотворила симпатическую магию, мне станет неловко использовать кинжал для уничтожения.

— Он создан не для того. Это талисман для благополучного зачатия и родин.

— А они уже совершились. Знаешь что? Подержи его пока у себя, ладно? И вообще распорядись. Как бы мне не начать бояться этого…хм… амбивалентного артефакта. В смыле работающего на обе стороны.

Всё было бы хорошо. Два обстоятельства беспокоили Галину: кожа дочери упорно сохраняла странный красноватый оттенок, с которым родилась. И Рауди, едва отойдя от хвори и получив на руки желанную игрушку, начал тяготиться островной идиллией. Он постоянно донимал обеих своих дам россказнями о своих подвигах, со слезой в глазу отзывался о побратимах, переломал о чужие головы и плечи уйму писчих тросточек и непрестанно пачкал все попадающиеся ему на глаза клочки бумаги и пергамента чернилами — тренировался в чистописании.

Наконец, женщины не выдержали. Объявили отцу Малдуну, что собираются, наконец, вернуться, что долг зовёт и труба трубит. Рауди практически излечен, а новорожденная… Что ей станется на коротком пути и тихом море?

Решение было самую малость авантюрным, но в конце-то концов, те так уж мало ребятишек сплавляли по водам в бочке, ларце или корзинке. Пригнали здешний катамаран — чуть покрупнее того, что доставил на берег Рауди. Девочку укутали покрепче, на всякий случай взяли с собой пару спасательных плотиков из коры местного пробкового дуба, уселись — и парень с веслом отчалил от вечнозелёных берегов.

И снова пела хрупким голоском, навораживала им путь сердоликовая окарина…

Чудеса, как решила про себя Галина, продолжались. Вода — она погрузила в неё руку — оказалась тёплой, будто в рутенском августе, на море царил полный штиль, как в дни Гальционы («и внуков ждёт Эол», вспоминала она стихи Бунина), а девочка спала всё время пути.

Оттого рутенка почти не удивилась, увидев, кто встречает их у самой кромки солёной воды: двое скондцев в белых с золотом чалмах и алых обтяжных кафтанах и некто обряженный в почти такое же, но изысканно-чёрное, черноволосый и девичьи гибкий. Только вот без лютни по прозвищу «Ал-Лауд», «Славная».

— Барбе! — крикнула Галине еще с борта лодки и без оглядки ринулась на мелководье. Добежала, расплёскивая ногами воду, протянула руки…

Тот отстранился от объятий, улыбнулся как-то рассеянно:

— Высокая инья Гали, мы трое здесь не по дружбе, но по делу. Дело это крайне тяжкое. Я вызвался стать во главе комиссии, чтобы сказанное не упало на тебя подобно топору. И коли уж ты первая подошла к нам, пусть разговор состоится прямо сейчас. Без промедления.

Авантюра шестнадцатая

— Барбе, что там за экстрим… прости, спешка такая. Прямо не сходя с морской гальки разговор вести собрался? Под сенью обрыва?

Он блеснул ярко-синими глазами:

— Верно. Куда пристойней — в здешних моих покоях. То, что сделано, никакой волной не смоешь.

Позади них гвардейцы Амира Амиров (ну да, точно они) объяснялись с Волком и Орри, которые тоже выбрались на сушу: вроде бы не впопыхах, как она. Один довольно ловко принял малышку из рук Рауди, другой с очень серьёзным выражением показывал морянке куда-то в сторону от верёвочной лестницы. Вроде бы затевалась дискуссия, но ничего не было слышно.

— Пока эти соображают, что делать с твоими спутниками, идём ко мне, инья, — Барбе дотронулся до рукава неказистой одежды рутенки, показал на узкие ступени.

Они оказались ещё и скользкими от недавнего прилива, Галине с её выучкой и то пришлось цепляться за трап обеими руками: но Барбе, к её удивлению, поднялся точно таким, как и спустился. Даже прядки не выпало из-под аккуратного тюрбана, расшитого серебром.

Они вошли не через главный вход, известный женщине, а через узкую дверцу, романтично затянутую диким виноградом — рос повсюду, ученики не поспевали скашивать, и не торопился опадать. Попали в подобие широкого колодца с гладкими стенами и далёким верхним светом — и тотчас направились вниз по ступеням, закрученным наподобие улитки. Факелов здесь не было никаких. Знакомое Галине хитроумное устройство, состоящее из множества расположенных под разными углами зеркал, передавало вниз свет солнца, луны и звёзд. Когда световой колодец отказывался работать из-за густых облаков, ученики прихватывали с собой свечу или фонарь.