Татьяна Мудрая - Мириад островов

• Название: Мириад островов
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Роман сюжетно связан с циклом «Меч и его Люди», но в него не входит. Действие происходит вскоре после женитьбы короля Кьяртана («Король и Лаборанта») но до событий «Камня Большого Орла» и посвящён молодости Барбе Дарвильи, сына кузнеца Брана.

---

— Прибудем — своими глазами увидишь. Я и то лишь прикидываю. Зачем предварять? — неизменно отвечала подруга.

«Увидишь». Вот ещё странно: с тех самых, довольно давних пор Галина не рисковала на себя смотреть в зеркало. Разве что уголком глаза. Своего рода рефлексия суеверия.

«А ведь сорок дней и те давно прошли».

С этой мыслью девушка однажды вечером, будто бы желая сменить бельё, вывернула ту из перемётных сумок, где, как помнила, оказалось содержимое малого кофра. Сам кофр в перипетиях куда-то задевался, как многие ненужные Галине вещи. Или, возможно, был продан Орри потихоньку от неё.

И вот в руку ей легло то самое запретное зеркальце. Овальное, с рукоятью, удобно легшей в руку. Лицо сначала пришлось рассматривать по кусочкам, а потом отставить стекло на вытянутой руке подальше: круг стал овалом, русые волосы модного в Рутене (тьфу, России и за рубежом) серо-серебряного оттенка завились на висках, носик чуть вздёрнулся, задорно этак, и покрылся веснушками. Глаза как были цвета волос, так и остались, но выделялись на покрытых загаром щеках куда резче. Губы вроде бы стали ярче от вольного воздуха, пухлее — или просто упрямей по выражению. Подбородок и щёки ближе к ушам оделись лёгким пушком, тенью шкиперской бородки. Смотри-ка, и не написано на лице никакой тоски и хворобы. Хотя разве те отблески и отражения, что отбрасывает от себя магическое стекло — именно отбрасывает! — разве по ним можно судить о том, кто есть ты?

Вот расфилософствовалась…

— Что — нравишься сама себе? — Орихалхо подобралась со спины, потёрлась носом о шею Галины. — Говоришь — красива? Говоришь — способна пленить мужчин? Моя светлая.

— Да какой была, такой и осталась. Не дурнушка, но и не хорошенькая. Что ты всё повторяешь, — Галина чуть сморщила нос, опустила зеркало. — Светлая да светлая. Такая масть даёт какие-то преимущества в Сконде?

— Сразу ухватила жеребца за задние копыта, — Орри зашла спереди, улыбнулась. — Практичная женщина. Да, тебя в тамошних городах и весях будут оценивать раньше всех нас. Хоть на первый взгляд их там не отличишь от западных уроженцев, но у ал-илламинэ, тамошних главных женщин, есть легенда о прародителях.

— Когда ты так начинаешь, это значит, что тебе хочется поделиться сказкой.

— Разумеется. Вся ночь впереди — неужели посвящать её одному сну? И одним ласкам?

— Да я, собственно, и против и одной этой двоицы. Но ладно.

Обе уселись на кошму, подоткнули под себя разбросанные подушки.

— Вот ты, Гали моя, верно понимаешь. Скондский Амир Амиров перед королём Кьяром — не, так сказать, второй из равных, не подмандатный владыка.

— Это ты потому говоришь, что король у нас в древности был первый из равных? — Галина чуть наморщила лоб. — А позже кардинал Ришелье сносил герцогские и баронские фамильные гнёзда, чтобы подчинить их своему Людовику Тринадцатому.

Возможно, Орри не поняла всей конкретики, но на суть дела отозвалась:

— Да наш Кьяртан с его Советом — вовсе не абсолютный владыка. Такого бы вертдомская земля не потерпела. Просто его голос многое значит, и свою долю в торговых и воинских делах наш король имеет. Буде случатся эти воинские дела: банда какая-нибудь заведётся или твои соотечественники чересчур понагличают. А вот Амир Амиров…

Она сделала паузу.

— Амир и вообще выборная должность. Распорядитель без права наследования. И дело его, грубо говоря, — связывать всё со всем в Сконде.

— Республика под маской монархии? Ха. Под паранджой?

— Нет. Скорее то, что у вас в Рутене именуется Халифат Праведных. Слово великого амира — всё равно последнее. Но это пока его чтут как достойнейшего. В Кьяртане чудно смешались все царственные крови Вертдома, в том числе и малая толика скондской, но он владычествует в Сконде не по праву, а для чести. Амир Амиров кладёт свою печать поверх остальных печатей, наш Кьяртан — в точности рядом, но уголок амирской всё-таки захватывает. А теперь слушай, отчего такое повелось.

— Я слышала, что его дед Ортос имел девочку от простой скондки. И когда она выросла, Моргэйн-отцеубийца…

— Да, мейсти Эстрелья вышла за сына Ортовой королевы Библис прямо на эшафоте. За миг до того, как ему с величайшим почтением и бережностью отрубили голову. Уединиться после венца им было позволено, чтобы сделать законным плод, по всей видимости зачатый будущей королевой несколькими днями раньше. Но ты не особо вникай в обстоятельства — таких вещей ваши рутенцы не жалуют, считают греховным смешением крови. И речь сейчас пойдёт вовсе не о них.

Орри слегка вздохнула, настраиваясь на былинный лад.

— Рассказывают у нас на островах, что давным-давно коренные скондцы рождались куда больше похожими на ба-нэсхин лицом и телом, чем ныне, и были смуглы и прекрасны. В те времена самое большое их племя похвалялось перед всеми, что некий ковчег с духами, летящий по воздуху, приземлился в его степях и принёс ему вышнее благословение. Чтобы укрыть его, построили те люди большие города за мощными стенами, а в них и вовне — храмы в виде креста, глубоко врезанного в скалы. Такой храм может разглядеть во всей красе только сильная птица — орёл или кондор. А ещё они возвели узкие обелиски, похожие в одно и то же время на дерево ель и на многоярусные башни — так выглядели их дворцы и укреплённые замки. Для чего было сотворено такое — неизвестно. Магия, пожалуй.

После того решил господин этой страны, что имеет он священное право нести новый свет другим на остриях клинков, стрел и копий и что будут его люди на этом пути мало уязвимы, ибо свет этот — от господина всех господ. Вторгся со своими войсками в окрестные земли, где жили в ладу нохри, иллами и люди Матери, и покорил их. Стал насаждать свою веру и вытеснять другие. А оттого запустел и притих Сконд, и жители его окраин, изнурённые войной, совсем обнищали. Король же не много о том ведал: беженцев к нему не допускали ни на бросок камня, ни на полёт стрелы.

А надо сказать, что был король Кахва ещё молод и не имел супруги, ибо питал неприязнь ко всем женщинам в мире. Лишь убивать и состязаться в силе — со зверем ли, с человеком — любил он во всём белом свете. Каждый день рано поутру выезжал Кахва из ворот своего укреплённого дворца, окружённого рвом, на охоту, и всякий раз окружали его самые блистательные из придворных, а впереди его коня поспешали борзые или гончие псы, взятые псарями на длинную сворку.

И вот однажды псы не захотели бежать далее опущенного моста. Они рванулись с поводка, звонко залаяли, замахали поднятыми хвостами и сгрудились у какого-то свёртка, довольно грязного с виду.

— Эй, назад! — крикнул один из охотников и стал оттаскивать гончую. Так же поступили и другие. Свёрток развернулся наподобие большого ёжа в серых иглах лохмотьев — и глаза нищенки встретились с глазами короля, который в это время как раз поравнялся со слугами.

Это были совсем обыкновенные светло-голубые глаза, которые светились не более кожи, похожей цветом на снятые сливки, и пепельно-льняной пряжи волос, небрежно скрученных в косу и перекинутых на высокую грудь. Тело юной девушки так же тихо сияло изо всех дыр скудной одежды, коей были длинная туника, подпоясанная витой верёвкой, и плащ с капюшоном, И то, и другое скреплялось массивными оловянными фибулами — туника на левом, плащ на правом плече. Насчёт пояса не скажу, но третья застёжка стискивала конец косы. Ноги девицы были босы, руки сложены крест-накрест на сосцах лани или серны. Все три сдвоенных части тела имели совершенную форму.

— Как ты хороша собой, — произнёс Кахва. — Назови нам своё имя.

— До сегодняшнего утра меня звали Пенелофон, — ответила нищенка.

— А что изменилось с тех пор? — спросил король.

— Я встретила короля, — ответила нищенка. — Ведь ты правда король? И, говорят, наш новый владыка щедро дарует новые имена всему, что или кого ни встретит на пути.

Манеры Пенелофон были настолько просты и непринуждённы, а речи так по видимости наивны, что Кахва, которому изрядно приелись тонкие ужимки его придворных дам и в той же мере хитрая увёртливость чужих буржуазок и селянок, почувствовал, что нечто сладостно перевернулось, ухнуло в голове, сердце, а после — и кое в чём пониже. Тогда, вдохновлённый созвучием имени незнакомки с именем героини Гомера, вспомнил он стихи рутенца Одиссея, обращённые к царевне Навсикае. Неизвестно, откуда они взялись у нас, но это мелочь, Итак, король продекламировал:

— Много я видел народов, впервые такую встречаю,
Не знаю, кто ты: дитя ли богов или девушка смертных.
Но коль жилицу земли повстречать судили мне боги,
Благословен будь отец твой с матерью благородной,
Благословенны и братья…

Дальше он помнил нечётко, а потому сделал выразительную паузу.

— Все они в полной мере благословлены твоим царствованием, о князь земных царей, — учтиво промолвила нищенка, заполняя собой неловкое молчание, — ибо ныне вкушают утехи рая.