Татьяна Мудрая - Сказание о руках Бога

• Название: Сказание о руках Бога
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Трое в Пещере. Конец света. Возникновение нового мира происходит в параллель с рассказом о странствиях и женитьбе юного купца на прекрасной женщине…

---

— Это ты прекрасно выдумал! У моей Звезды в самом деле были такие очи, они меняли цвет, как небо, в зависимости от настроения, но синий означал полноту любви.

История умалчивает то, как Странники загружались на корабль и откуда они взяли провизию и запас пресной воды — в сущности, эти технические подробности неинтересны. Разве не было у Мастера множества друзей в его собственном городе? И как устроили в трюме Варду, ее сына и верховых ослов, сделав им комфортные денники… И как сами расположились в легкой деревянной палатке, называемой «каюта», устланной коврами местного тканья — без ворса, но зато ярко-полосатыми, черно-бело-желто-зелено-розовыми, как тигр на цветочном лугу. Высокие оконные рамы насквозь просвистывал ветер, память Странников ночью всякий раз возвращала их на берег, откуда они отплыли, и снились им такие же необыкновенные сны, как и Камилю в его последнюю сухопутную ночь.

Трюм, тем не менее, заслужил особого упоминания. Денники, ящики и мешки с провиантом заняли в нем изрядную часть. Оставшееся пространcтво было вроде бы небольшим, но когда Росинант, внезапно решив показать свой характер, вздумал поразмяться, оставив за флагом Баруха и Майсару, которые кричали и топотали вослед по настилу, оно мигом раздалось до размеров хорошего караван-сарая.

На гвалт явились Камиль под руку с Мастером.

— Я же предупреждал — озорует она, — сказал Камилл. — Ну будет, Стелла, успокойся, незачем так расходиться. Загоняй этого гуляку в стойло. Если потакать всяким ишакам и лошакам, скоро не люди на них, а они на людей сядут. Вообще-то ты права — морская дорога длинная, а скакунов необходимо выгуливать, чтобы сохранили форму.

— Какая «Стелла» огромная, прямо город, — изумился Камиль. — Это ж мы ее не направим куда надо.

— Ерунда. всего-навсего тут свернутое пространство. Когда удобно — раскинется вдоль и поперек, когда надо — снова стиснется. Чего бояться? Арабы — прирожденные мореплаватели, это у них с молоком матери всосано. Они пустынножители, а пустыню, как и океан, не назовешь твердью.

— И руля я не увидел.

— Правильно. Стань на капитанский мостик — и «Стелла» будет знать, что ты командир. Куда ты захочешь — туда и пойдет и еще подcтрахуется от скал и подводных рифов. У нее глаза получше наших, видят на фарсах в темноту и на два фарсаха в глубину. Это помимо того ока, что Биккху ей пририсовывает.

Сам Субхути сидел за бортом в люльке и найденными на борту красками усердно малевал пониже названия огромный лазурный глаз с мудрым и лукавым выражением. Слова «STELLA MARIS» изогнулись над ним, как крутая бровь.

Работников и помощников было у Странников довольно, и всё равно — уминались и устраивались день и часть ночи. Отплыли наутро, в виду у половины городского населения. Солнце, едва взойдя на небо, заплескалось и раздробилось в дорожке, что шла за кормой, ветер оживил море, и крутобокий кораблик — морской конек — поскакал с волны на волну, неся в своей утробе неисчерпаемость бытия. Небо было ясное; громоздились на нем белоснежные крепости, еще не накопившие в себе громов и молний. На палубу летели шальные капли. Камиль облизал солоноватые губы:

— Сколько хвастовства у моря, брат мой. Шум, брызги, просторы — а для питья непригодно!

— Зачем это ему нужно, братишка? — отозвался Камилл. Оба стояли на носу, свесившись с узорных перилец. — Море и так внутри нас и нашего бытия. Оно солоно как кровь, а лучше сказать — кровь солона, как морская вода. Все мы вышли из моря, разве ты не слышал этого? Человек начался с соленой капли, что обросла костяком и плотью, а та прекрасная жизнь, над которой он возвышается, зародилась в глуби соленых вод и выплеснулась на полосу прибоя в пригоршне горькой влаги. Мы несем в себе Мировой Океан, который омывает сушу.

А сам Океан в это время беззлобно играл с кораблем, раскачивал его на длинной волне. День стоял теплый и ясный — блаженный день. Странники свыкались с обстановкой и нравом «Стеллы» — было ясно, что она определила себе целью пересечь большую воду и ни за какие команды от нее не отступится.

— И конечно, будем заходить на острова, — сказал Камилл. — Иначе какие мы искатели приключений?

— По-моему, мы так и ждем, когда они свалятся нам на голову, эти приключения! — проворчал Майсара. — А ведь как простенько и мило начиналось наше с Камилем странствие.

Собственно, его настроение было куда более благодушным, чем он хотел показать — ибо сразу же обнаружил поблизости от жилого помещения чистенькую кухню, по определению Камилла — «камбуз», где готовить еду было легче легкого: сама режет, сама чистит, сама жару поддает. И животным не нужно было задавать корма — он поступал по мере потребности, знай себе хрупай в уютной полутьме обширного трюма.

Ближе к вечеру, когда солнце стояло еще высоко, на горизонте встал первый остров: плоский и издали сияющий, как золотое блюдо. Когда кораблик стал вблизи и Странники спустили шлюпку, они увидели, что остров до самых краев зарос пшеницей. Колосья от спелости пригибались к воде и роняли в нее зерна, которые ниспадали с легким шорохом. Каждое было размером с крупную жемчужину. Шустрые, круглобокие грызуны: суслики, бурундуки, тушканчики, — споро растаскивали и раскатывали их по норкам, хоронили в землю. Деловитый писк, возня, постукивание сухих стеблей наполняли окрестность.

— И урожай же тут — скоро острова не хватит, — заметил Майсара. На его с Камилем родине засевались небольшие клочки вблизи гор, и здешнее расточительное великолепие потрясло его до самых печенок. — Земля аж изнемогает. Из любой норы весной целый сноп прорастет.

— Верно. Заполонило всю землю, — Мастер сложил узкие ладони ковшиком, и округлые золотые бусины ссыпались в него, мгновенно заполнив горсть. Поднес ко рту, надкусил одно. — А и сладка здешняя пшеница, братья мои! Жарить и то не обязательно: разотри в руках, сдуй шелуху и ешь.

Барух повторил его жест.

— Да, поистине сладкое зерно — точно сон о родине, Камилл.

— Ты верно понял. На твоей земле в годы первых судей росли именно такие злаки, и длилось это до тех пор, пока вы давали полям отдыхать от вас в седмицы и юбилейный год.

Они оба, мечтательно щурясь на горизонт, стояли по пояс в хлебах, наполненных вечерним светом, и держали друг друга за руки.

— Уд-Рест, один из островов блаженных у скандинавов, — говорил иудей. — На нем растут еще цветки Солнца, в человеческий рост, с прямым грубым стеблем и венцом ярко-желтых лепестков на голове, и синие-синие, пятилепестковые и с зубчатой коронкой, цветы владык-василевсов.

— В камбузе этом, — как бы между прочим заговорил Майсара, — веялка и зернотерка имеются. И даже малая пекарня, чтобы те, кто совсем заелся, могли печь себе свежий хлеб и пышные лепешки вместо сухарей и галет месячной давности.

Это был поклеп: корабельный хлеб в особых прозрачных завертках был свежий, как будто вчера испекли. Конечно, вчера — не сегодня…

— Трюм наш ведь бездонный, — прибавил Камиль.

Его брат обернулся с улыбкой:

— Что, думаете, как набрать зерна для нашего путешествия?

— Сил всё равно не хватит.

— Если захотели — то хватит, — азартно сказал Субхути. — Ведь не один я умею чертить пути в воздухе и командовать ветром. Попробуем?

Легко веющий бриз оборотился маленьким смерчем. Поле заколыхалось. Между смерчиком и палубой корабля дугой протянулось нечто радужно переливающееся — полукруг высоко изогнутого моста, торжественная арка, световод. Колосья вытянулись, обратились кверху; зерно, шелестя, втянулось в него и струей ниспало в открытый навстречу люк.

— Надеюсь, она догадается растянуть свое вместилище, — озабоченно сказал Майсара. — Животных как бы не засыпало: а то придется им проедать себе выход.

— Не беспокойся, она ведь умница, — Камиль, как и все Странники, не стоял изумленным столбом, а работал. Собирали зерно горстями в расставленную одежду и подкидывали навстречу живому смерчику. Постепенно они вошли в азарт и даже стали насвистывать какую-то немудрящую песню.

Грызуны от перепуга замерли; вытянулись столбиком у своих жилых нор и подземных закромов, глядя на пришлецов с немой укоризной.

— Жадюги, — рассмеялся Камилл. — Ведь у самих уже на две зимы и три лета натаскано. Верно я говорю, хвостатики?

Мышь-полевка, каряя и с темной полоской по хребту, взобралась по его джинсовой штанине и храбро уселась на подставленную ладонь, свесив хвост шлейфом, прихорашиваясь и поводя усами.

— Мыша, вас тут никто не обижает? И большие птицы не прилетают? Ах, никакие. Значит, бывают всё же, иначе б вы спросили, какие-такие птицы… Да нет, мне надо не какую попало, а самую-самую. Ну конечно, для вас они все огромные и страшные, все набивают зерном полный зоб и улетают. Но одна из них…

Тут Камилю, что стоял к нем всех ближе, почудилось, что среди этого шутливого монолога прозвучал крошечный голосок: