Владимир Рыбин - Трое суток норд-оста

• Название: Трое суток норд-оста
• Автор: Владимир Рыбин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Машину хотела купить...

- У вас на три машины хватит. Нет, матушка, это жадность. Поглядите, до чего она вас довела!..

- Лечиться-то недешево, - сказала тетка, не сводя со следователя испуганных глаз.

- Лечение у нас бесплатное.

- Это только грипп бесплатно лечат. А путевка на курорт сколько стоит?

- Теперь не будет ни путевки, ничего. Все у вас конфискуют.

- Почему все-то, почему? - истерично закричала она. - Тут и мои деньги, кровные, заработанные!..

- Сколько вы зарабатывали? Сто десять?

- Семь лет работала. Сколько будет за семь-то лет?..

- А разве вы ничего не покупали за это время? Как же вы жили? Вот и посчитайте, какой ущерб нанесли государству.

"Ат-та-та! - подумал Сорокин. - Моралист, неисправимый моралист. Таких, как эта тетя, перевоспитывают страхом, а не убеждениями. Пилюли помогают только вначале. Если болезнь запущена, без хирургической операции не обойтись... Да и в самой ли тетке дело? Она носитель инфекции. Социальной инфекции. Ее надо изолировать, не тратя время на нотации. Чтобы не заражала других жадностью, обманчивой верой в возможность легкой жизни за чужой счет. Есть, наверное, такой вирус, вызывающий ненасытную жадность. Должен быть. Иначе откуда эта болезнь души человеческой?.."

- А чего я сделала государству? - с вызовом сказала тетка, подавшись вперед. Теперь она смотрела на следователя не растерянно, не испуганно зло. - Что я, воровала, как другие? Может, торговле мешала? Дак я продавала платки, каких и не бывало в ваших магазинах, еще мохер, жевательную резинку. Люди благодарили, потому что купить-то больше негде. Я помогала торговле, которая сама-то не умеет. Мне спасибо сказать надо...

За стеной громко захохотали. Тетка быстро повернулась на смех, готовая ругаться, но увидела закрытую наглухо дверь: за стенкой смеялись по какому-то другому поводу. И оттого, что некого было ругать, она вдруг опала, оплыла вся, словно кусок пластилина у печки.

- Но при всех этих "благодениях" вы себя не очень-то забывали.

- А кто себя забывает, кто? Вы, что ли?

- На сегодня хватит, - устало сказал следователь.

Когда женщина ушла, он еще минуту сидел неподвижно, не глядя на Сорокина.

- Извините, Виктор Иванович, - сказал наконец, не поднимая глаз от бумаг.

- Да, брат. Вам бы воспитателем быть.

- Не понимаю я их! - воскликнул следователь, растерянно пожимая плечами. - Сколько работаю, а не понимаю. Ведь жалко же ее. Вы бы видели, какая в девках была! А теперь - кожа да кости. Извела себя и всех извела жадностью. Это же медленное самоубийство!..

- И хорошо, что не понимаете, - сказал Сорокин. Он встал и пошел к двери. - А Братика надо бы поискать. Все-таки ниточка...

В коридоре он столкнулся с начальником уголовного розыска майором милиции Коноваловым.

- Мне сказали, что вы пришли. Я вас ищу, ищу, - обрадованно говорил Коновалов, пожимая Сорокину руку и нагибаясь. Его называли дядей Степой, и сколько Сорокин помнил, Коновалов при встречах со старшими начальниками всегда стеснялся своего роста.

- Ладно, ладно, - говорил Сорокин, входя в его кабинет. - Ты мне лучше столик поставь. Вот тут, скажем.

- Мой, пожалуйста.

- Твой не годится. Скажешь потом: во всем виноват тот, кто сидел за столом начальника.

- Виктор Иванович!

- Ладно, ладно. С этой минуты мы с тобой - сослуживцы, а стало быть, уж извини, придется на "ты". Так что поставь-ка столик. Твой помощник может вот тут сидеть?

- Конечно, товарищ подполковник! Сейчас и организуем.

Он вышел, и уже через минуту дверь отворилась, и в нее втиснулась широкая спина молодого парня, втаскивающего стол.

- Лейтенант Сидоркин, - представил его Коновалов. - Инспектор нашего уголовного розыска.

- Будем знакомы, товарищ Сидоркин.

- Он у нас самый везучий.

Сорокин с любопытством взглянул на лейтенанта. Хотел пошутить, что это, мол, по традиции - везение, потому что лейтенанты Сидоркины, как и майоры Пронины, - любимые у всех сочинителей детективов. Но только усмехнулся про себя, сел и удовлетворенно поерзал на стуле.

- Что ж, товарищи, поскольку я теперь член вашего коллектива, давайте проводить совещание...

II

Писать заметки в стенгазету для инспектора таможенной службы Головкина было сущим бедствием. А тут приходилось писать для городской газеты, и он ходил по истоптанной ковровой дорожке кабинета и никак не мог придумать начало.

- Что знают люди о таможне? - спрашивал начальник, наставляя его на "писательский подвиг". И сам отвечал: - Ничего не знают. Борьба с проникновением через границу контрабандных товаров? Это ж толика. Главное, из-за чего у нас голова болит, - внешнеторговые грузы. Поцарапают при погрузке какой-нибудь агрегат, кого ругают? А маркировка, упаковка грузов? Ящики сбиты не по правилам, буквы не того размера, как полагается... Не мы делаем, но мы виноваты, что отправили.

Говорить Головкин и сам был мастер. Но не писать. К тому же такую статью, в которой на двух страницах надо было сказать все.

Он подошел к столу, нерешительно написал заголовок "Что такое таможня?". И сразу засомневался в необходимости предавать огласке все таможенные секреты и, зачеркнув написанное, решительно вывел другое "Ответственность за контрабанду".

"Контрабанда - это незаконный вывоз или ввоз товаров и иных ценностей через государственную границу СССР. Она наносит большой экономический и политический вред. За контрабандную деятельность предусмотрена уголовная и административная ответственность. Уголовная ответственность наступает за незаконное перемещение товаров или иных ценностей через государственную границу СССР, с сокрытием предметов в специальных хранилищах, либо с обманным использованием таможенных и иных документов, либо в крупных размерах, либо группой лиц, организовавшихся для занятия контрабандой, либо должностным лицом с использованием служебного положения..."

Головкин перечитал написанное, поморщился и решительно зачеркнул все.

- "Либо, либо", - передразнил сам себя. - Сплошная уголовная ответственность.

"За скупку и продажу валюты и валютных ценностей, - вновь начал писать он, - если стоимость предметов незаконной сделки не превышает 25 рублей по официальному курсу Государственного банка СССР, ответственность наступает по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 25 марта 1970 года. В тех случаях, когда незаконная сделка с валютой и валютными ценностями превышает эту сумму, виновные наказываются по статье 88 Уголовного кодекса РСФСР как за нарушение правил о валютных операциях..."

- Тьфу ты, как наваждение! - выругался Головкин. - Контрабандой занимаются единицы, а рычим на всех. Ну и что? - возразил он сам себе. Пусть все знают, чем это грозит...

В дверь постучали, и Головкин обрадовался, узнав по стуку своего давнего друга контролера пограничного КПП прапорщика Соловьева.

- Ты-то мне и нужен, - воскликнул Головкин, подбегая к двери. - Что, по-твоему, - таможня? Наше оружие - закон? А закон - это меч, какой стороной ни ударь, отсечешь, верно?..

- Вроде бы, - улыбнулся Соловьев, привыкший к напористой разговорчивости друга.

- Суть правовой пропаганды сводится к тому, чтобы люди знали законы и понимали необходимость их нелицеприятности и безжалостности. Так ведь? Закон не может быть ватным. Это был бы не закон, а самое настоящее беззаконие. Таможня не должна брать на себя воспитательные функции. Для этого есть партком, баскомфлот, другие общественные организации. Таможня как пограничная застава на экономическом рубеже страны. Впрочем, и на политическом тоже...

- Ты не забыл? "Аэлиту" отправляем, - спокойно прервал его Соловьев. - Ваши уже собрались, тебя ждут.

- Вот черт! - выругался Головкин. И заулыбался облегченно. - Ладно, потом напишу...

"Аэлита" совсем не соответствовала своему изящному названию. Это был низкосидящий широкоскулый сухогруз, заставленный контейнерами по самый мостик. Только ядовито-охряные принайтованные к мачтам стрелы кранов, резко выделяясь на фоне сочного голубого неба, напоминали тонкие руки, молитвенно воздетые ввысь.

В тот самый момент, когда Головкин подумал об этих стрелах-руках, у него и появились первые признаки беспокойства, знакомые по другим осмотрам судов.

Это чувство появилось у него только на третьем году работы инспектором. Конечно, были и знания и опыт, но именно смутное душевное беспокойство, как ему казалось, было главным, что наводило на след.

Взять хотя бы тот случай с итальянцем. Вполне приличный был итальянец, да к тому же еще и "чиф" - старший помощник капитана. Встретились они в проходной, перекинулись всего парой слов, а у Головкина так зазудело, что спасу нет. Пригласил в досмотровую комнату, посадил напротив и стал беседовать о том о сем. И "чиф", который только что вел себя как барон - медлительно и надменно, вдруг переменился: закашлял, зачесался, словно ползали по нему полчища тараканов. Но как ни шуми, а все бывают минуты тишины. В одну из таких минут и услышал Головкин тихий шелест. Словно и в самом деле где тараканы шевелились. Не выдержал, позвонил начальнику, попросил дозволения на личный досмотр. Когда снял итальянец штаны, то все и увидели на ногах кольца из нанизанных на веревочки часов.