Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

«Ленин, — замечал Троцкий, — не раз возвращался к этой мысли, а нередко и к самому образу цепи и кольца. Этот метод из сферы сознания как бы перешел у него в подсознательное, став, в конце концов, второй природой его… Ленин как бы отметал все остальное, второстепенное или терпящее отлагательство… В наиболее острые моменты он как бы становился глухим и слепым по отношению ко всему, что выходило за пределы поглощавшего его интереса». Потом, по свидетельству Троцкого, порой случались диалоги:

— А ведь мы тут дали маху, — досадовал Ленин, — занятые главным вопросом…

— Да ведь этот же вопрос ставился, — возражали ему, — и это самое предложение вносилось, только вы тогда и слушать не хотели.

— Да неужели? — отвечал он, — что-то я не помню.

И, по словам Троцкого, разражался при этом «лукавым, немножко «виноватым» смехом… делая особый, свойственный ему, жест рукою сверху вниз, который должен был означать: всех дел, видно, никак не переделаешь. Этот его «недочет» был только оборотной стороной его способности к величайшей внутренней мобилизации всех сил, а именно эта способность сделала его величайшим революционером в истории».

Сам Владимир Ильич в одной из речей замечал: «Я приведу вам одну французскую поговорку, которая говорит, что обыкновенно у людей недостатки имеют связь с их достоинствами. Недостатки у человека являются как бы продолжением его достоинств…»

«Есть такая партия!» Характерный случай произошел в июне 1917 года, на I съезде Советов. Меньшевик Ираклий Церетели защищал с трибуны политику союза с либералами («буржуазией»). Он заявил, что «в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». Его перебил громкий голос Ленина из зала: «Есть!» Потом, поднявшись на трибуну, Ленин пояснил: «Я отвечаю: есть!.. Наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком».

Известная картина художника Е. Кибрика «Есть такая партия!» запечатлела этот хрестоматийный момент российской истории (как его представляли в 30-е и 40-е годы). Владимир Ильич, привстав и по-боевому сжав кулаки, задорно выкрикивает: «Есть!» Рядом, конечно, одобрительно усмехается в усы сидящий на соседнем стуле Иосиф Сталин… На смутьяна с негодованием оборачиваются со всех сторон: особенно выразителен какой-то бородач, похожий на лавочника, — должно быть, меньшевик или эсер. Вокруг видны только возмущенные или, наоборот, восторженные лица…

В действительности все было несколько иначе. Ответом на задиристую реплику Ленина был общий смех всего зала, кроме горстки большевиков (они составляли около седьмой части делегатов). «Керенщина казалась в те дни всемогущей, — замечал Троцкий. — Большевизм представлялся «ничтожной кучкой»… «Вы можете смеяться сколько угодно», — сказал Ленин. Он знал: «Хорошо посмеется тот, кто смеется последним». Ленин любил эту французскую пословицу, ибо твердо готовился смеяться последним».

Правда, в более спокойной обстановке Ленин признавал, что большевикам рано поднимать восстание. Он говорил в июне: «Наивно думать, что взять сейчас власть сумеем, а взявши, сможем ее удержать… Не нужно предупреждать событий… Выжидательная тактика — наилучшая сейчас. Время работает на нас…»

«Страна… раз в сто левее нас». Одна из постоянных тем печатных дискуссий 1917–1918 годов — отношение к народу. Народ в дни революции неожиданно открыл свое новое, непривычное лицо. Ленин такому превращению неизменно радовался: «Одна за другой разрушаются те иллюзии, один за другим падают те предрассудки, которые делали русский народ доверчивым, терпеливым, простодушным, покорным, всевыносящим и всепрощающим». «Посмотрите, — писал он еще в годы первой революции, как быстро выпрямляется вчерашний раб, как сверкает огонек свободы даже в полупотухших глазах».

Однако значительная часть интеллигенции переживала глубокое разочарование в народе. Либеральный публицист А. Дикгоф-Деренталь сокрушался в 1918 году в газете «Русские ведомости»: «Мы все ждали, все надеялись, — вот пробьет слушный час, и прекрасная фея выйдет из тайных недр народных… Час пробил… Безмолвный сфинкс зашевелился. Разверзлись веками молчавшие каменные уста. Но что услышали мы из них! Какое косматое чудовище вылезло вместо прекрасной феи!..» А поэт-сатирик Василий Князев в стихах «Народ и интеллигенция» так описывал произошедший перелом:

Познанья черпая из книжек,
Творили собственный народ,
И был приятен им, как рыжик,
Духами вспрыснутый Федот.
Опрятен, мягок, добр, воспитан,
Любил царя, был тих, учтив,
Гостеприимен, трезв, начитан
И набожно-благочестив…
И вдруг — ужасная картина:
Под топорами стонет дверь!..
Заместо ангела — скотина,
Заместо брата — лютый зверь!
«Ах!., ах!.. Какое превращенье!
Где ж добрый русский наш народ?!»
И вот уж полон отвращенья
Интеллигентный жалкий крот.

Либеральный журнал «Новый Сатирикон» изображал произошедший раскол так: на карикатуре нарком просвещения Луначарский, облаченный во фрак, в пенсне, тщетно пытается засыпать «пропасть между народом и интеллигенцией». Он мечет в эту пропасть книги и всевозможные предметы высокого искусства: картины, бюсты, античную женскую скульптуру… На другом берегу пропасти возвышается мрачный бородатый детина с топором. И пропасть между ними бездонна…

На рисунке Алексея Радакова тот же бородатый мужик (только пока без топора) беспробудно спит, держа в руке огромную бутылку водки. Из-под его туши пытается выползти придавленный им хлипкий интеллигент в очках. Подпись гласила: «Народ — это большой ребенок, и долг интеллигенции вынянчить этого ребенка» (Из речей на митингах)»…

Отвечая на подобные мнения, Ленин писал в мае 1917 года: «Боязнь народа — вот что руководит этими руководителями страхов и ужасов. Бояться народа нечего». Тогда же он объяснял одному из вождей либералов Василию Маклакову: «страна» рабочих и беднейших крестьян, уверяю вас, гражданин, раз в 1000 левее Черновых и Церетели, раз в 100 левее нас. Поживете — увидите». Слова Ленина звучали почти как оправдание: получалось, что большевики не торопят историю, а только стараются не отстать от ее бешеного темпа. «Volentem ducunt fata, nolentem trahunt, — писал он, — по-русски это значит, примерно: сознательный политик идет впереди событий, несознательного они волокут за собой».

Этот же довод он использовал и позднее. По воспоминаниям М. Горького, глава советского правительства однажды, доверительно понизив голос, сказал ему: «Ну, а по-вашему, миллионы мужиков с винтовками в руках — не угроза культуре, нет? Вы думаете, Учредилка справилась бы с их анархизмом? Вы, который так много — и правильно! — шумите об анархизме деревни, должны бы лучше других понять нашу работу. Русской массе надо показать нечто очень простое, очень доступное ее разуму. Советы и коммунизм — просто».

«Разве я спорю против того, что интеллигенция необходима нам? — риторически спрашивал Ленин. — Но вы же видите, как враждебно она настроена, как плохо понимает требования момента? И не видит, что без нас она бессильна, не дойдет к массам. Это — ее вина будет, если мы разобьем слишком много горшков».

Известно афористичное изречение Ленина о дворянах-декабристах 1825 года: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа». А в течение всего XIX века, по Ленину, русские революционеры становились все ближе и ближе к народу, пока в 1917 году наконец не слились с ним воедино…

Владимир Ильич очень любил ловить с уст простых людей или в толпе какие-то случайно слетевшие меткие реплики. Так он замерял настроения в обществе и очень доверял этому своему «барометру». Ленин объяснял: «Подслушивать — это одно, а прислушиваться — совсем другое. Подслушивание некрасиво, и недостойно порядочного человека, а прислушиваться необходимо всегда и всюду… Часто бывает так: прослушаешь несколько ораторов и не можешь ни с одним согласиться, а сбоку услышишь только одну фразу и убедишься, что ораторы напрасно занимали время, доказывая свою правоту. Учитесь слушать, прислушиваться и тут же делать выводы…»

Прислушиваясь к репликам простых людей, Ленин старался расслышать в них «голос истории». И ему хватало смелости записывать «выводы» из того, что он слышал, хотя у некоторых от ужаса перо выпадало из рук…

«Грабь награбленное!» Один из самых ярких лозунгов, подхваченных Лениным со слов простых людей, — его знаменитый призыв «Грабь награбленное!». В январе 1918 года Ленин говорил: «Прав был старик-большевик, объяснивший казаку, в чем большевизм. На вопрос казака: А правда ли, что вы, большевики, грабите? — старик ответил: Да, мы грабим награбленное».