Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

«Свидания» через окно. Ко времени пребывания Владимира Ильича в тюрьме относится такой романтический эпизод. Он сильно скучал по своим товарищам, увидеть которых не мог. Отношения его с Надеждой Крупской были в это время уже чем-то большим, чем простая дружба. Племянница Ленина Ольга Ульянова замечала: «Надежда Константиновна красивая была… У нее была огромная русая коса».

«В одном из писем, — вспоминала Крупская, — он развивал такой план. Когда их водили на прогулку, из одного окна коридора на минутку виден кусок тротуара Шпалерной. Вот он и придумал, чтобы мы — я и Аполлинария Александровна Якубова — в определенный час пришли и стали на этот кусочек тротуара, тогда он нас увидит. Аполлинария почему-то не могла пойти, а я несколько дней ходила и простаивала подолгу на этом кусочке…»

«Венчается раб Божий Владимир…» Три года ссылки В. Ульянов отбывал в сибирском селе Шушенское (Шуша) Минусинского уезда Енисейской губернии. «Село большое, — описывал место своего наказания Владимир Ильич, — в несколько улиц, довольно грязных, пыльных — все как быть следует. Стоит в степи — садов и вообще растительности нет. Окружено село… навозом, который здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом».

По пути в ссылку, впервые увидев Саянские горы, Ульянов в порыве романтического настроения написал первую строчку стихотворения:

В Шуше, у подножия Саяна…

«Дальше первого стиха ничего, к сожалению, не сочинил», — признавался Владимир Ильич.

В 1898 году в Шушенское прибыла его невеста — Надежда Крупская. Она была ссыльной по тому же делу. Когда она приехала, то не обошлось без розыгрыша. Вернувшись с охоты домой, Владимир Ильич удивился, что в его окошке горит свет. Хозяин объяснил, что это накуролесил один их знакомый: явился пьяным, все книги разбросал. Разгневанный Ленин быстро взбежал на крыльцо… «Тут я ему навстречу из избы вышла», — вспоминала Крупская.

10 июля 1898 года «рабов Божьих Владимира и Надежду» обвенчали в местной церкви. Перед таинством венчания, как и полагалось в таких случаях, невесту и жениха исповедали и причастили; во время церемонии они трижды обошли вокруг алтаря… Для церковного обряда требовались кольца, и один из ссыльных изготовил два обручальных кольца из медных пятаков. Правда, в среде революционеров колец носить было не принято, и позднее супруги их не надевали. Потом, когда они жили за границей, это порой вызывало недоразумения. В Лондоне сомнения по этому поводу высказывала хозяйка квартиры, где они поселились. Социал-демократ Николай Алексеев вспоминал: «Смутило мистрисс Ио (такова была фамилия хозяйки квартиры) отсутствие у Н.К. обручального кольца. Но с этим последним обстоятельством ей пришлось примириться, когда ей объяснили, что ее жильцы — вполне законные супруги, и если она толкует отсутствие кольца в предосудительном смысле, то подвергается риску привлечения к суду за диффамацию»…

По рассказу Крупской, до свадьбы Владимир Ильич часто пел ей романс Даргомыжского «Нас венчали не в церкви, не в венцах со свечами…». А после бракосочетания изменил репертуар и стал петь арию из оперы «Пиковая дама» — «Я вас люблю, люблю безмерно, без вас не мыслю дня прожить…».

«Все нашли, что я растолстел за лето». Питался Владимир Ильич во время ссылки совсем неплохо. Крупская так описывала их быт: «Дешевизна в этом Шушенском была поразительная. Например, Владимир Ильич за свое «жалованье» — восьмирублевое пособие — имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья — и то считалось, что дорого платит. Правда, обед и ужин был простоват — одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест — покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь и для Владимира Ильича, и для его собаки… В общем, ссылка прошла неплохо».

Сама Надежда Константиновна была не очень хорошей поварихой, в чем откровенно признавалась: «Хозяйка я была плохая». «Мы с мамой вдвоем воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. Потом привыкла».

«Я тоже вроде принцессы «Соломенные лапки», — говорила она, — за что ни возьмусь, все из рук валится».

Крупская с иронией замечала, что умеет сносно стряпать только горчицу. «Но Владимир Ильич был неприхотлив, — замечал С. Багоцкий, — и ограничивался шутками, вроде того, что ему приходится слишком часто есть «жаркое», имея в виду подгоревшее вареное мясо».

В сентябре 1897 года Ленин писал матери: «Здесь тоже все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все питерские болести побоку!»

«Кусаются, окаянные, и мешают». Сильно раздражали Ульянова сибирские комары. «Владимир Ильич очень не любил комаров, — писал его брат Дмитрий. — Один комар укусит, он сразу же: «Фу, комары кусаются». Терпеть не мог тех мест, где есть комары… Ему скажешь: «Это ведь безвредный комар, это кулекс». — «А мне все равно — кулекс или нет, все равно кусаются, окаянные, и мешают».

Владимир Ильич даже попросил родных прислать ему в ссылку лайковые перчатки. «Никогда я их не носил ни в Питере, ни в Париже, а в Шушушу хочу попробовать — летом от комаров… Глеб (Кржижановский. — А.М.) уверяет меня, что здешние комары прокусывают перчатки, — но я не верю. Конечно, уж выбирать надо перчатки подходящие — не для танцев, а для комаров».

«Завел себе свою собаку». В ссылке Ленин, как и прежде, любил различные физические упражнения и забавы. «По утрам, — писал Г. Кржижановский, — В.И. обыкновенно чувствовал необычайный прилив жизненных сил и энергии, весьма не прочь был побороться и повозиться, по каковой причине и мне приходилось неоднократно вступать с ним в некоторое единоборство, пока он не уймется при самом активном сопротивлении с моей стороны». Летом Ленин часто отправлялся поплавать в Енисее, иногда, по его словам, даже дважды в день. Его письма родным изобилуют описаниями охоты. В октябре 1897 года он писал:

«До сих пор преобладали осенние деньки, когда можно с удовольствием пошляться с ружьем по лесу. Я и зимой, вероятно, не оставлю этого занятия. Зимняя охота, например, на зайцев не менее интересна, чем летняя, и я отношу ее к существенным преимуществам деревни».

«Охотой я все еще продолжаю заниматься. Теперь охота гораздо менее успешна (на зайцев, тетеревов, куропаток — новая еще для меня охота, и я потому должен еще привыкнуть), но не менее приятна. Как только вывернется хороший осенний денек (а они здесь нынешний год не редки), так я беру ружье и отправляюсь бродить по лесу и по полям… Беру хозяйскую собаку… Завел себе свою собаку — взял щенка у одного здешнего знакомого и надеюсь к будущему лету вырастить и воспитать его: не знаю только, хороша ли выйдет собака, будет ли чутье».

Щенка Владимир Ильич назвал Пегасом. Однако затея с его воспитанием не удалась — щенок отчего-то погиб. В декабре 1897 года Ленин сообщал: «Помню я, Марк как-то писал мне, — не достать ли де охотничью собаку в Москве для меня? Я тогда очень холодно к этому отнесся, ибо рассчитывал на Пегаса, который так жестоко мне изменил. Теперь я бы очень сочувственно отнесся, конечно, к подобному плану, — но, по всей видимости, это чистая утопия, и овчинка не стоит выделки. Перевозка дорога невероятно».

Фантастическая затея с перевозкой охотничьей собаки через всю страну, конечно, поражает воображение. Н. Вольский замечал, что эта «прихоть… подходила больше к лицу какого-нибудь старорежимного помещика-охотника, из тех, что описывал Тургенев, чем к ссыльному социал-демократу». (И не случайно Владимир Ильич от нее отказался.)

Потом он завел себе другую собаку, рыжего шотландского сеттера-гордона, названную им Дженни, или попросту Женькой. «В.И. сам дрессировал своего сеттера, — писал М. Сильвин, — и, как человек системы, выписал даже для этого специальное руководство». Крупская вспоминала эту собаку — «прекрасного гордона… которую он выучил и поноску носить, и стойку делать, и всякой другой собачьей науке». Но самого Владимира Ильича его воспитанница не вполне устраивала. Он писал: «На куропаток нужна (осенью) хорошая собака, — моя же Дженни либо молода еще, либо плоха. Зимой куропаток больше ловят в «морды», вентера и петли»…

Неудивительно, что в фольклоре 70-х годов относительное благополучие ленинской ссылки отозвалось таким ядовитым анекдотом:

«Зима. Сибирь. Метель, темный вечер, по полю мчатся три тройки с бубенцами. На первой тройке — цыгане, песни поют, веселятся. На второй — женщины, все в песцах, соболях, жизни радуются. Подлетают к постоялому двору, из третьих саней вылезает маленький мужичок в огромной шубе. Ему навстречу выбегает хозяин, с низким поклоном протягивает поднос. На подносе — хрустальный графинчик с водочкой, хрустальный бокальчик. Барин выпивает графин из горла и трактирщику по голове пустым графином — хрясь!