Алексей Леонтьев - Последняя радиограмма

• Название: Последняя радиограмма
• Автор: Алексей Леонтьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1965

---

Общая протяженность предлагаемого маршрута около восемнадцати тысяч миль. Расчеты показывают, что отряд подводных лодок может преодолеть это расстояние за три-четыре месяца.

Примерный маршрут следования таков: Владивосток — Датч-Харбор (Алеутские острова) — Сан-Франциско — Коко-Соло (Панама) — Гуантанамо (Куба) — Галифакс (Канада) — Розайт (Шотландия) — Полярный…

18 Телеграмма Ольги Свиридовой капитан-лейтенанту Газиеву

Эвакуирована Ленинграда. Днями выезжаю к тебе. Считаю секунды до встречи. Целую очень. Олежка.

19 Письмо, оставленное капитан-лейтенантом Газиевым в своей квартире

Единственная моя!

Завтра мы уходим. Через час я должен прибыть в порт. Когда ты прочтешь это письмо, я буду уже далеко.

Весь этот страшный год я ждал тебя. Я не хотел верить в реальность. Я надеялся на чудо. Я всегда оставлял ключ, уходя в море. И, возвращаясь домой, молился всем магометанским и христианским богам. Но они даже всем скопом не в силах были сотворить чудо. Ты совершила его сама…

Мне страшно представить себе, как ты одна в пустой квартире читаешь это письмо. Слова сейчас бессильны. Но ты знаешь, что я не мог поступить иначе. Ты все поймешь, как всегда понимала меня.

Впереди еще долгий путь к войне, но я дойду, дойду во что бы то ни стало и рассчитаюсь за все — за нашу боль, за Ленинград, за слезы, горе и кровь…

А ты жди, Олежка, жди! У нас с тобой впереди в запасе вечность. И не одна. Моя вечность, твоя и все вечности наших детей.

На рассвете мы уходим. Только тебе, которой нет здесь, я могу сказать об этом. Жены других не знают. Они не будут провожать нас в этот поход…

До свидания, Олежка! До свидания, любовь, боль, счастье мое…

20 Из дневника Сергея Самарина

16 октября. …Ночь. Ясная, прохладная ночь осени. Рейд и сопки в белесом свете луны. Затемненный город затих, притаился, прижавшись к сопкам. На улицах ни огонька. Ветер доносит шум автомашин, идущих с потушенными фарами.

Я стою на мостике «С-716». Сейчас моя вахта. Как круто изменилась моя судьба! Не пропали даром рапорты с просьбой направить на фронт. Вот уже три недели, как я — замполит командира «С-716». Вспомнили в Москве мое подводное прошлое…

Через несколько часов мы выходим. Внизу под стальной обшивкой прочного корпуса спит команда. Сорок семь человек… Они не знают, куда лежит наш маршрут. Даже командиры. Они только догадываются, что идем далеко, очень далеко. После погрузки снаряжением забиты все отсеки. Командующий разрешил объявить цель похода лишь по выходе с Алеутских островов. Пока знают все только двое — Газиев и я. Но команда спит спокойно. Они верят нам. А мы теперь отвечаем за судьбу этих сорока семи человек.

Мы идем в неизвестное, но все понимают, что не на прогулку. И ни одной попытки уклониться от похода. Наоборот, те, кто перед выходом был болен, находился в госпитале, показали прямо чудеса выздоровления. Докторам оставалось только развести руками и… выписать пациентов. Молодому сигнальщику Феде Бакланову неделю назад вырезали аппендицит, а сегодня он уже на подлодке.

На все вопросы любопытных наши краснофлотцы многозначительно отвечают: «Океан-то Великий…»

Какая тихая ясная ночь!

Легкий шорох шагов по трапу. В круглом люке голова в пилотке. Глуховатый голос спрашивает:

— Товарищ старший политрук, разрешите подняться на палубу?

— Подымайтесь.

Сухощавый высокий матрос поднялся на палубу. Знакомый голос спросил:

— Разрешите курить, товарищ старший политрук?

— Курите.

Вспыхнул в ладонях огонек, на долю секунды осветил сухое, прорезанное рубцами морщин лицо, светлую щеточку усов. Это Шухов. Да, Константин Шухов идет рулевым на нашей «С-716».

Ему заменили тюрьму фронтом. За него поручились друзья. Настойчиво хлопотал Газиев. Он лично ходил на прием к командующему флотом и добился зачисления Шухова на свою подлодку. Бывший капитан третьего ранга Константин Шухов теперь рядовой краснофлотец.

Не могу сказать, чтобы нам было легко и просто каждый день встречаться с ним. Шухов замкнут. Он воздвиг вокруг себя строгую стену официальности. Краснофлотцы и старшины стараются не тревожить его разговорами, а со всеми командирами он подчеркнуто, по-уставному вежлив и точен в ответах.

Сейчас он молча курит в двух шагах от меня и смотрит в ночную темь, но не на лежащий за кормой город, а вперед, в море.

Светает. Я взглянул на часы. Через пять минут пора давать на лодке звонки подъема. Из люка легко, одним движением поднялся Газиев.

— Спишь, комиссар? Почему не даете подъем?

Комиссаров уже несколько дней как нет, я — замполит, но Газиев упорно не хочет расставаться со словом, рожденным четверть века назад, в боях гражданской войны.

— Время не вышло, товарищ командир! — ответил вахтенный начальник, штурман Вихров.

Я показал Газиеву светящийся циферблат часов. Командир тихо рассмеялся.

— Не терпится мне. Все боюсь, вдруг какой-нибудь большой начальник отменит поход.

Шухов загасил папиросу и бесшумно скрылся в люке. Газиев проводил его взглядом, вопросительно посмотрел на меня.

— Выходил покурить.

— Значит, тоже не спал. — Газиев вздохнул. — Хотелось бы поговорить с ним по душам… Так не подпускает. Каменный, черт! — Командир снова взглянул на часы. — Ну, давай, вахтенный, подымай народ!

Через час к борту подошел катер. Командование бригады обходило подлодки, уходящие в поход.

В нашей крохотной кают-компании собрались командиры.

Старший помощник Нефедов, щеголеватый москвич штурман Саша Вихров, совсем юный, пришедший на лодку сразу после училища командир минеров Сердюк, немногословный, угрюмый инженер-механик Тимофей Иванович Богунов. Все такие разные, непохожие один на другого люди. Даже поднятый Газиевым тост каждый пьет по-своему. Вихров лихо опрокидывает свой стакан, старпом конфузливо крякает после стопки, Богунов равнодушно пьет пайковое вино, как воду, а лейтенант Сердюк, закашлявшись, тщетно пытается скрыть выступившие на глазах слезы…

Мы стоя выпили за Родину, за победу.

Газиев на секунду скрылся в своей каюте. Вернувшись, он поставил на стол большую темную бутылку.

— Последняя. Из довоенного отпуска привез. Берег для встречи жены.

Газиев разлил по стаканам густое темно-рубиновое вино.

— У нас в горах его называют «кровь земли»…

Поднял стакан.

— Теперь…

— Погодите, — остановил его комбриг. — Позвольте сегодня без тамады. — Он обвел нас взглядом. — Счастливого плавания, друзья!

— Удачи остающимся! — добавил я.

Комбриг кивнул.

Вино было терпким на вкус, чуть отдающим горечью осенних виноградников. Таким вином нас угощали крестьяне в Пиренеях.

Мы поставили на стол пустые стаканы.

— Присядем перед дорогой, — сказал полковой комиссар.

Мы сели вокруг стола. Минуту молчали. В глазах Газиева возбуждение сменилось тоской. Наверное, вспомнил жену.

Наконец комбриг поднялся. Встали и мы. Командир бригады обнял Газиева.

— Ну! Ждем вестей! Знаю, не подведете!

— Постараюсь. — Газиев поднял глаза, тихо произнес: — Товарищ адмирал, просьбу не забудьте.

— Не беспокойся, встретим, устроим, все будет как следует. Не бойся.

Газиев вскинул голову.

— Одного боюсь — вернуться без победы! А остальное все не страшно.

Комбриг шагнул ко мне.

— Ну, писатель…

Мы тоже обнялись.

— Завидую я вам, черти! — негромко сказал мне на ухо полковой комиссар.

Катер ушел.

На мачте флагмана взвился сигнал «С якоря сниматься».

Загремели цепи выбираемых якорей. За бухтой, в море, вставало солнце. Расходился туман, обнажая сопки. Осень — лучшее время в наших краях. Чистое, червонное золото окаймляет белый камень зданий. Таким и запомнится всем нам наш город…

В кильватерном строю отряд выходил из залива. Наша лодка поравнялась с последним маяком.

— На фалах! — командует Вихров. — Позывные поднять!

Моряки, как правило, не знают тех, кто зажигает маяк или подымает сигналы на наблюдательном посту. А между тем эти люди первыми встречают корабль, возвращающийся из плавания, и последними провожают уходящих в море. Вот и сейчас красный с белым кружком «ответный» вымпел, вздрогнув, поднялся под клотик мачты на острове у выхода из залива. А следом за ним взвился сигнал «Желаю счастливого плавания».

Спасибо, незнакомый друг!..

26 октября.

А волны и стонут, и плачут,
И бьются о борт корабля…
Растаял в тумане Рыбачий,
Родимая наша земля…

Это песня североморцев. Радио донесло ее до наших краснофлотцев. Песню часто пел под гитару сигнальщик Федя Бакланов. И она полюбилась ребятам. Сейчас чей-то печальный голос напевает ее в соседнем отсеке. Мне кажется, что, несмотря на грохот двигателей в кормовых и носовых отсеках, в лодке гнетуще тихо. Люди примолкли. Ни смеха, ни шуток, ни обычных розыгрышей. Ребят можно понять — первая потеря в начале похода, за тысячи миль от фронта.