Виктор Чернов - Русское в еврейском и еврейское в русском

• Название: Русское в еврейском и еврейское в русском
• Автор: Виктор Чернов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003

Статья, подготовлена к публикации саратовскими историками А.И. Аврусом и А.П. Новиковым. Ее автор — видный политический деятель России, лидер и идеолог одной из крупнейших российских партий — эсеров. Во время пребывания в США после Второй Мировой войны местные еврейские рабочие организации обратились к нему с просьбой написать серию статей в газету «Форвердс» с воспоминаниями о близких ему евреях, сыгравших видную роль в истории партии социалистов-революционеров. Чернов охотно откликнулся на эту просьбу, и на страницах газеты появился ряд его очерков о М. Натансоне, Г. Гершуни, М. Гоце и других, которые затем были собраны в книгу и изданы на идиш. Кроме этой книги, к сожалению не переведенной на русский язык, в архиве Гуверовского института войны, мира и революций (США, Стэнфордский университет, Калифорния) имеется много рукописей Виктора Михайловича, посвященных еврейскому вопросу. Одна из них составляет предмет публикации.

---

Виктор Чернов Русское в еврейском и еврейское в русском

7 декабря 2003 г. исполняется 130 лет со дня рождения Виктора Михайловича Чернова — видного политического деятеля России, лидера и идеолога одной из крупнейших российских партий — эсеров (социалистов-революционеров). Чернов родился на саратовской земле (г. Хвалынск), жил и воспитывался на волжских берегах (Камышин, Саратов) и на всю жизнь сохранил глубокую любовь к своей малой родине. Вынужденный большую часть своей жизни из-за преследований царских властей и большевиков провести в эмиграции, он никогда не переставал быть российским человеком, патриотом своей страны.

В то же время по жизни, по ряду направлений деятельности Виктор Михайлович и в России, и за ее пределами постоянно сотрудничал с представителями еврейского народа, многие из которых стали его друзьями и соратниками. Во время пребывания в США после Второй мировой войны местные еврейские рабочие организации обратились к нему с просьбой написать в газету «Форвердс» серию статей с воспоминаниями о близких ему евреях, сыгравших видную роль в истории партии социалистов-революционеров.

Чернов охотно откликнулся на эту просьбу, и на страницах газеты появился ряд его очерков (о М. Натансоне, Г. Гершуни, М. Гоце и других), которые затем были собраны в книгу и изданы на идиш. Но, кроме этой книги, к сожалению, не переведенной на русский язык, в архиве Гуверовского института войны, мира и революций (США, Стенфордский университет, Калифорния) имеется много рукописей Виктора Михайловича, посвященных еврейскому вопросу (одну из них мы публикуем ниже).

Надо также отметить, что в Амстердамском Международном институте социальной истории находятся многочисленные материалы о поездке В.М. Чернова в Палестину в 1934–1935 гг. (об этом мы поговорим в следующей нашей публикации).

* * *

Есть в массовом американском еврействе одна необыкновенно характерная и глубоко трогающая не одного меня черта. Это — то теплое чувство, с которым относится оно к России и всему русскому. Им запечатлены все мои наблюдения — от мелких до крупных.

Эти широкие, приветливые улыбки, когда в тебе распознают русского; это живое внимание и участливые расспросы; этот жадный интерес — что-то там теперь и чего можно ждать? Спрашивается: откуда все это. Почему продавец газет в уличном киоске, почему любой приказчик в еврейском магазине, которыми кишит Бродвей[1], так оживляется, почему у него при мысли о России светлеет лицо и загораются глаза.

Что ему судьба Москвы, которую в России он знал лишь по имени и от которой отгораживал его порог «черты оседлости»[2]?

Что ему Россия? Ведь, как ни посмотри, почему-нибудь да покинул же он ее: она к нему поворачивалась в свое время не лучшими, а самыми неприветливыми, суровыми и мрачными своими сторонами.

Ведь даже к родным своим сынам историческая Россия часто бывала как будто не родной матерью, а мачехой; что же говорить о приемных? Откуда же столько какого-то иррационального чувства к ней? Сужу не по личным впечатлениям только, которые всегда случайны и спорны. Но вот бесспорный показатель, который вам подтвердят все сведущие люди. Почему, когда дела на русском фронте идут худо, сразу падает в типически-еврейских районах газетная розница вообще, и розничная продажа еврейских газет — в частности? И почему при известиях о поправлении дел на русском фронте газеты с утра начинают, что называется, отрывать прямо с руками.

Мне вспоминается недавнее великолепное массовое собрание Арбейтерринга в Манхэтэн Центер, где более тысячи собранных со всех углов страны делегатов напряженно, порою боясь проронить слово, слушали ораторов, призывавших их к одному: жертвовать, жертвовать и жертвовать, собирать, собирать и собирать деньги в помощь России — далекой, растаптываемой железною пятою гитлеровских когорт России…

Назывались цифры, для собственно-русской колонии головокружительные сотни и сотни тысяч долларов — деловито шла разверстка назначенной для сбора суммы между разными организациями — без шуму, без рекламы, без похвальбы, так, как будто выплачивается какой-то старый, не терпящий отлагательства, долг. Кому должны они? За что?

Я, видевший правые русские газеты, здешние и привозные, пышущие злобой к современной России за то, что она терпит существующий режим, и не скрывающие самого цинически-откровенного, озлобленного пораженчества, — я хотел бы пристыдить тех, кто эти газеты пишут и кто их читает: придите поучиться у евреев достойному человеческому отношению к вашей собственной родине. И не вздумайте отмахиваться привычной и жалкой, как «похлебка для бедных», фразой: евреи и большевики — одно и то же, знаем мы, откуда идет эта отзывчивость, это сочувствие… Ибо, побывав на таком митинге, вы убедитесь, что за самыми ничтожными исключениями, все собрание дышит одним чувством: «мы на все сто процентов против большевиков и на все сто процентов — за помощь России!»

Нет, вовсе не большевикам — как воображают себе иные, а ВСЕМ русским передовым, прогрессивным, народным, рабочим направлениям и партиям еврейский народ дарил, не скупясь, лучших своих сынов. И посмотрите: как легко и свободно входили они в русское освободительное движение, до чего с ним срослись, сроднились. Скажу больше: до какой степени оказывались они в нем на месте, как неполны и незавершенны были бы без них коллективные партийные жизнеописания соответствующих партий.

Попробуйте только представить себе кадетов без Гессена[3] и Винавера[4], большевиков без Троцкого[5], плехановцев без Дейча[6] и Аксельрода [7], меньшевиков без Мартова[8], Абрамовича[9] и Дана[10], эсеров без Григория Гершуни[11] и Михаила Гоца[12]!

Вы можете здесь, в Нью-Йорке, познакомиться с «союзом русских евреев», по своему происхождению и сердцевине тесно связанным с прежним парижским «обществом русско-еврейской интеллигенции».

Присмотритесь к нему, вдумайтесь в его коллективную психологию. Вы не найдете в нем ни тени сомнения, что и наименование союза, и особая сила его сцепления — не случайны.

Трудно себе представить, чтобы такой же необходимостью и естественностью образовались такие же союзы или общества французско-еврейской, немецко-еврейской, польско-еврейской интеллигенции.

Да они и не образовались, об их образовании никто и не помышляет. Почему? Разве отдельные евреи-интеллигенты самой высокой квалификации не вростали и в другие великие мировые культуры, не исключая германской?

Достаточно вам вспомнить такие имена, как Гейне[13] и Берне[14] в прошлом, как Эйнштейн — в настоящем. Но нет, или, если угодно, «ТО, ДА НЕ ТО». Вглядитесь в самое глубочайшее существо взаимоотношений Гейне и Берне с современной им Германией. Если хотите, их можно даже назвать немецкими патриотами: они болеют всеми болями германского народа, они хотят быть, говоря словами самого Гейне, быть барабанщиками его армии прогресса. И все же, вся их любовь — какая-то особая, надрывная, трагическая, — говоря словами русского поэта, «ненавидящая любовь».

А Эйнштейн? В германском мире он стоял одинокой горной вершиной духа, холодно-снежным Монбланом. В других странах мыслящий еврей постольку прилеплялся к чужим культурам, насколько отлеплялся, отодвигался и от еврейства, и от национальной стихии вообще, денационализируясь и космополитизируясь. «Zur Judenfrage» Карла Маркса — бессмертная иллюстрация этого. В России же более, чем где бы то ни было и чаще, чем где бы то ни было, еврейский интеллект приникал к родникам русской культуры, не только в ущерб своему еврейскому естеству, но даже наоборот: чем более им проникаясь и его углубляя, тем интимнее сроднялся с культурою русской.

Самое национальное по замыслу из еврейских движений, сионизм, в своем Палестинском воплощении — дело рук более всего русских пионеров, русских халуцим; недаром во время споров о языке рабочей Палестины один из крупнейших палестинских сионистов, Усышкин[15], выдвинул было даже странно, как абсурдно звучащую дилемму: «иврит о русит»[16].

Недоумение здесь законно: сионизм есть безоглядно-смелая попытка возврата к историческим первоисточникам еврейской жизни; это — временный уход еврейства как бы целиком в самого себя; а в этом смысле, казалось бы, все заимствования равно «наносны»; все не только языковые, но и всякие иные — идейные, культурные, морально-психологические «руситы», не менее, чем такие же «германиты». В чем же дело? Вглядимся пристальнее.

Идиш — это еврейское противоядие франкфуртского «германита» трехсотлетней давности — язык существенно городской и местечковый.

А сионизм — это своего рода еврейское народничество, еврейская тяга к природе; тяга к «поэзии земледельческого труда» чуть не по Глебу Успенскому, тяга к деревенско-трудовому опрощению чуть ли не по Толстому, только с напряженно-страстным, захлебывающимся упоением Достоевского вдобавок. Читатель понимает, что не споры между сионистами и противниками их меня сейчас занимают; я рассматриваю на тех, как мог бы рассматривать на других, лишь отсветы «русского на еврейском и еврейского на русском». В их многочисленности и глубине — я вижу факт, значительность которого до сих пор недостаточно взвешена, а социально-историческое происхождение — почти не продуманно. Пробел этот должен быть заполнен, и, конечно, будет заполнен.