Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

• Название: Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: ЗАО ТИД «Амфора»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00142-4

Волею случая и по произволу духовных и светских властей недоучившийся школяр Юрась Братчик принимает на себя роль Мессии. Странствуя по просторам Белой Руси со своими «апостолами», труппой жуликоватых лицедеев, он, незаметно для самого себя, преображается и вступает на крестный путь.

---

– Идите, – сказал он остальным. – Я догоню.

Подождал, пока друзья не скрылись за поворотом, и осторожно пошёл к человеку. Мягкая трава заглушала шаги. Какая-то птичка, названия которой он не знал, свиристела в листве. Так ему удалось встать почти за спиною сидящего.

Иуда не ошибся. Беглец, предавшая падла Матфей, сидел и пересчитывал деньги. И тогда Раввуни громко сказал:

– Во дни царя Соломона был в Иерусалиме некто, кто трахнул в храме, ибо динарий обещали ему.

При первых звуках голоса Матфей вскинулся. Глаза его были белыми от страха.

– Ты?!

– И явился к ним, явился в Эмавее, и многие не верили, что он… Н-ну?!!

Матфей успокоился. Нахально высыпал деньги в кошель и спрятал его:

– Пасть закрой… И знаешь, вали ты отсюда, агнец. Выбрался, так веселись. А то как дам и… Чудес не бывает. Голову сложишь.

Иуда видел, что Матфею не по себе. Миловать его, однако, не собирался. В общем предательстве была и его лепта.

Он рыкнул так, что Матфей растерялся:

– Ты что?.. Ты что?

Белые, как у собаки, зубы Иуды хищно оскалились.

– Кто-то сказал: Иуде Евангелие не положено. Кто-то у меня Евангелие спёр и испохабил.

– И не положено. По Писанию.

Иуда надвинулся на него:

– А по жизни? По моей? И по твоей, смердящий хорь?

– Писание.

Иуда был божественно ироничен:

– А тридцать сребреников? Они же, согласно Писанию, мне принадлежат, а не тебе.

– Иди получи. Кто мешает?

– По Писанию, слышишь? – Лик Иуды был страшен. – Дав-вай цену предательства!

И он сделал то, чего в обычном состоянии не смог бы сделать: взял Матфея за грудки и поднял. Мытарь закинул кошель в мох. Челюсти его дрожали. Иуда с силой швырнул его на кучу хвороста. Подобрал калиту, положил в карман.

Вытирая мхом руки, сказал:

– Ну вот, теперь всё по Писанию. Евангелие – у Матфея, деньги – у Иуды. Вставай, а то я что-то не понимаю, где у тебя задница, а где лицо. Так, молодчина. Отныне можешь, между прочим, говорить, что не ради денег предал, а по убеждению. А теперь – вали. Люди тебя убьют. Жаль, у меня нет времени. Дурные, как дорога, разумного судят.

Иуда догонял своих и бурчал сам себе под нос:

– Вот теперь я понимаю, почему один печатник вместо «бессмертия души» ошибочно набрал да и тиснул три тысячи раз «бессмертие дупы»[140]. Это он такую вот неистребимую паскуду имел в виду.

Глава 53 ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

…И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику… Имя сей звезде Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Откровение Иоанна Богослова, 8:10,11.

За доброту, за состраданье нам

Господь воздаст вам щедрою рукой.

Висим мы бесконечной чередой.

Над нами воронья хохочет стая.

Пьёт гной из глаз.

И вы в наш страшный час

Не смейтесь же над нами, умоляем,

А помолитесь Господу о нас!

Ф. Вийон. Баллада повешенных.

В ту ночь убили не всех. Схваченных убивали постепенно, на основе твёрдой законности, но с надлежащей неуклонностью и жёсткой добротой. Ибо лучше отсечь гангренозный член, чем позволить умереть больному.

Днём и ночью ревели в подземельях меха и лязгали клещи. Граждан, захворавших антоновым огнём вольнолюбия и чистой веры, после допроса выводили и карали смертью на Воздыхальном холме, на скрещениях улиц или на Лидской дороге. На смерть каждого аккуратно составлялась бумага. Акт.

Мещане и мужики в пыточных обречённо молчали. Жизнь потеряла для них ценность в тот самый момент, когда они утратили привычный простор, смолистый аромат пущи и пашню, золотящуюся рожью и ячменём.

Целыми днями стража ходила по домам, вынюхивая крамолу, хватала людей и тащила в большой судебный зал. Пытали по одному, но приговоры выносили пачками, не слишком разбираясь, что к чему. Узники молчали, и оговоров не было, зато лютовали, подавая лживые доносы, шпионы и стукачи. И оттого по городу катилась лавина арестов. Забирали отцов у детей и детей у отцов, мужа – от жены, парня – от любимой. Весь Гродно не спал по ночам. Люди лежали и смотрели бессонными глазами во тьму. Пружина лживого доноса могла ударить каждого в каждую минуту.

Не спали и заточенные в подземелья под восточным нефом замка. У этих всё было определено, и они могли бы спать, но над ними всю ночь горланила песни пьяная стража: срывала на пленных свой недавний смертельный перепуг. Временами, отворив двери в подземелье, где после пыток лежали пластом, не в состоянии шевельнуться, ломаные люди, стражники измывались над ними, ревя что-то наподобие «Песни о хаме»:

Что против копий – косы у хама?
Вот вам Эдем, что хотели добыть:
Виселица, как Эдемская брама:
С радости в небе сучите ногами.
Мы – властелины ещё от Адама,
Вы – от Адама ещё рабы.

Многие лежащие во тьме втихомолку плакали. Не потому, что должны были умереть, а от унижения.

И потому все молчали, даже умирая на дыбе. Так велико было их общее мужество, что ужасались и люди святой службы.

Босяцкий понимал, что главное сейчас – добиться отречения от Христа. Пусть под пыткой вспомнит о действительной, истинной догме, тогда остальные запросто хрустнут в хребте. А это значит: Братчика надо пытать изобретательней, страшней и дольше, нежели всех.

Долго препирались, кто должен судить. И решили, что хоть подсудимый и мирянин, судить его будет духовный суд, поскольку он преступил установления Церкви.

Босяцкий подсказал и то, как снять с Церкви большую часть вины за наказание смертью. Во Франции в подобных случаях Церковь отдаёт преступника в руки прево. Братчика после осуждения также следовало передать для исполнения приговора городскому совету, сиречь бургомистру Устану. Пусть пачкается он.

Когда капеллан келейно решал этот вопрос с Лотром, тот даже пожалел, что член ордена, коему поручено дело веры, с таким лёгким сердцем собирается бросить свое братство. Иронизировал:

– Ну какой ты будешь рыцарь Иисуса? Неизвестно ещё какой. А тут же ты на своём месте. И не возлюбят же тебя твои теперешние братья. Предатель, скажут. Увидел, что первенство теперь не за нами да и переметнулся.

– Наплевать. Я живу для будущего. – И вдруг Лотр увидел, как помрачнели всегда спокойные и даже доброжелательные глаза Босяцкого, был в них теперь какой-то обречённый, безразличный холод, словно человек восстал из могилы. – Живу… А в конце концов, живу ли? Что-то говорит мне, что могу умереть. И нужно ли что-то делать, когда тут случилось такое? Этот лже-Христос – предупреждение. Не может быть будущего, если по миру шляется такая сволочь, как Братчик.

– Ну-ну, – не на шутку испугавшись, сказал Лотр. – Успокойся.

– Я спокоен.

И однако, он не был спокоен. Что-то произошло с душами людей. Никогда он не видел такой неколебимой закоренелости. Мечник Гиав Турай, двадцать часов вися на дыбе, безостановочно не читал, а скорее выкрикивал – от нестерпимой боли – искусительные места из Писания (дорого дала бы святая служба и вообще Церковь, чтобы их там не было), целые куски из посланий искренних отцов Церкви (лучше бы и посланий этих не было, ибо они обличали рясников), а также из явно еретических книг. Начитан был в делах веры и ереси.

Стоило зажмурить глаза, и вот оно: подземелье, дыба, на ней висит нагой, неестественно вытянутый – носки ног повёрнуты друг к другу, – до синевы чёрный человек и в мигании огня выкрикивает страшное послание кёльнского архиепископа Готье к папе Николаю, провозглашение ереси для многих людей – от Саламанки и до границ княжества Белорусско-литовского. Ереси, несмотря на то, что Готье искренне и догматично веровал.

…Огонь. Человек, висящий десять часов. Крик.

– Судишь? По какому праву?! Праву большинства, праву совета?! Совет твой состоит из таких же продажных, развращённых людей, как и ты сам… Тиран трусливый, носишь имя раба рабов и применяешь предательство, доносы, используешь золото и сталь, чтобы быть паном панов… Как ты назовёшь клир, воскуряющий фимиам твоему могуществу, воспевающий твою власть? Как ты назовёшь этих медноголовых… эти исчадия ада, у которых сердца из металла, а чресла из грязи Содома и Гоморры? Эти служители созданы, чтобы ползать перед тобой. Имя тебе – Сатана.

Выкрикивал… Выкрикивал… Крики эти ночами стояли в ушах.

…Перед тем как карать смертью людей – карали колокола. Заменили колокол на Доминиканской звоннице, провинившийся притащили на Старый рынок, где лежал уже низринутый городской колокол, и раскалёнными щипцами вырвали обоим языки, чтоб не кричали о тревоге. Не набат надо бить, когда в город, пусть даже и под покровом тьмы, входит законный хозяин, святая вера.