Владимир КОРОТКЕВИЧ - Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

• Название: Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: ЗАО ТИД «Амфора»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00142-4

Волею случая и по произволу духовных и светских властей недоучившийся школяр Юрась Братчик принимает на себя роль Мессии. Странствуя по просторам Белой Руси со своими «апостолами», труппой жуликоватых лицедеев, он, незаметно для самого себя, преображается и вступает на крестный путь.

---

– А теперь покажите и вы свою власть, мужики! Берите их, кто за что сумеет, да гоните домой, а кого – в костёл, ибо там их дом, и спят они – видно по ним – со статуями. Эх, дуры! Не с вашей головой в словах поповских разбираться. С вашей головой – в горохе только сидеть.

Мужики понемногу стали разгонять толпу. Где охаживая вожжами, а где и растаскивая. Визг, гвалт, топот. Некоторых – по всему видать, тех, что схватились за головы, – мужья ухватили за косы и толкали под бока. Ждала их горькая чаша.

Вскоре улица опустела.

– Встань, женщина, – сказал Юрась, ибо Магдалина от слабости упала на колени. – Никто не тронет. Пойдём на постоялый двор.

И она пошла за ним – с виска стекают капли крови, руки опущены (в одной клетка). Апостолы снова расселись на ступеньках и начали наблюдать за горестным Варфоломеем.

Намочив губку во вчерашнем вине, он обмывал ей голову. На окне в солнечных лучах ворковали голуби.

– Ну, на голове только большой синяк… А тут, у виска, кожу рассекло. Ничего. Вот и кровь останавливается. Смолкой залепим – и всё…

Она вдруг заплакала.

– Вот дурочка! Брось. И шрам никто не увидит под волосами. Будешь самой красивой. Очень красивой. Красивее всех. Что ещё?

– Грудь. Дышать тяжело.

– Не ребро ли сломали?

– Н-не знаю.

Он почесал затылок:

– Раздевайся.

– ТЫ что?

– Ладно, брось дурить. Времени у меня нет. Иначе вся эта апостольская шайка снова голодная ляжет. А у жителей цыганить нельзя.

Она разделась. Он начал ощупывать бок женщины. Просто и естественно, словно перед ним был Тумаш или Иуда.

– Цело, – наконец сказал он. – Разве, может, маленькая трещинка. Сегодня достанем носилки – будем тебя дня два нести. Пойдём, видимо, на Вильно. Бежать надо.

– Откуда носилки?

– Не твоё дело. Одевайся.

После он погладил её по плечу.

– По голове опасаюсь. Вот уж как заживёт… За что у вас там драка была – не моё дело. Но умница, девочка. Смелая. Так уж их трепала! Ну, ложись, приди в себя. И успокойся. Мы их в случае чего…

Он ушёл. Некоторое время она сидела молча. Звучно заворковали голуби. Им было хорошо в лучах солнца, свет которого для нее чуть было не померк навсегда. Ничего. Всё обошлось. Теперь нужно увидеть Ратму.

Она действовала машинально, как всегда. С Лотром не шутят. Это дыба, и велье, и расплавленный свинец во рту, а там и костёр… Голуби… Значит, записка. Она достала маленький свёрток тоненькой бумаги, очинённое воробьиное перышко, инкауст[113] в кожаной чернильнице и начала писать кириллицей: «Эяжъпоърнэёсмэрэъуфцхурмопоънмлпсцфэдоэяунацыщмсяэцугсрныорьцнррюёл…».

Это была «литорея за одной печатью», древний белорусский шифр[114]. Магдалина писала им быстро и ловко. Сама собой двигалась рука. Мыслей не было. Словно какая-то запруда стояла перед ними. Словно палка попала в колесо и застопорила его.

И вдруг она вспомнила теплоту человеческой спины у своей груди. Сначала только её. Эта спина была не похожа на все прочие тёплые спины. А она помнила их множество.

Она крепко, до боли обхватила руками голову и сидела так некоторое время. Потом ударилась лбом о подоконник. И ещё. Ещё. Единственная большая капля крови упала на пергамент. Женщина скомкала его.

Лилась кровь. На колах, в пыточных, на улицах. Много крови.

Женщина думала ещё некоторое время. Потом открыла клетку, привычно – лапки между пальцами, большой палец на крыльях – вынула одного голубя и подбросила в небо. Тот затрепетал крыльями в голубизне, покружил и полетел на северо-запад.

С другим голубем пальцы не сладили, словно потеряли сноровку. Он забил крыльями, вырвался наконец и устремился за первым.

Третьего она просто вытурила из клетки, выпустила, как женщины выпускают птичек на Великдень.

…Три платочка превратились в точки, исчезли за горизонтом. С минуту она думала, не стоит ли открыть всё Христу. И устрашилась.

Знала: не тронет пальцем, но не простит никогда. И есть ещё Лотр, который рано или поздно поймает Христа, а теперь и её. Он устроит ей велье не на сорок, а на восемьдесят часов, порвёт жилы и всё же сожжёт живьём.

Она чувствовала себя преступницей. Только так! Ни гордости, ни благодарности не было в душе – только собачья униженность. Она исполнила бы всё, что бы ни приказал ей кардинал. Но только не это.

«Пусть грабит, пусть плутует, пусть даже повесит самого Лотра или покусится на Папу – я не могу… Я не могу выдать этого человека».

Варфоломей скалил редкие жёлтые зубы над своими бутылочками:

– Вот товар! Вот святой товар! Навались, у кого деньги завелись!

Апостолы с Христом сидели сбоку, грелись на вечернем добром солнышке.

– Неужто не поверят? – спросил Неверный Тумаш.

– Всему поверят, – мрачно сказал Христос.

– Хорошо, если бы поверили, – мечтал Гаргантюа-Иаков. – Кажется, Валаамову ослицу съел бы. Бывало, на озере налимов напечёшь, да юшка из окуньков…

Тумаш недоверчиво крутил головой:

– Но вера же… Вера, она…

Христос разозлился:

– И охота тебе говорить. Ну, вера, вера! Балаболит. А в Писании давно о ней сказано, что вот… если будешь иметь веру величиной с горчичное зёрнышко и скажешь вон той Замковой горе перейти сюда – она перейдёт.

– Ну, с зёрнышко у меня есть.

Он уставился на башни, напрягся весь и зажмурил глаза. Потом раскрыл их – гора была на месте.

– Хреновину городишь, отче.

– Нужно практиковаться в вере, – проговорил Христос.

– Ладно. Постараюсь.

Молчали.

– Что Анея? – шёпотом спросил Раввуни.

– Нич-чего. Неизвестно где. Даже последние слухи заглохли. Сегодня пойдём на север, в Вильно. Всё равно – иголка в стогу.

К Варфоломею подошёл богато одетый мещанин. Взял бутылочку, встряхнул:

– Да она у тебя пустая.

– Не болтай, не болтай, говорю, бутылки, – взял его на испуг лицедей. – Несчастья хочешь? Я т-тебе дам, пустая!!!

И этого тона, а ещё больше трагической маски лица, мещанин действительно испугался.

– А в ней что?

– Вздох святого Иосифа Аримафейского. Что он вздохнул, ещё когда Христа распинали.

– И во всех – вздох?

– Вздохнул сильно.

– А… от чего помогает?

– От запоя, – вдохновенно соврал актёр. – От охмеления.

Мещанин подумал малость, отсчитал деньги. После поколебался и… пошёл в корчму.

– Клюнуло, – сказал Пётр.

Минут через двадцать из корчмы выскочило с десяток пропойц, пьянчуги быстренько купили по бутылке и вернулись в питейное заведение.

Ещё через полчаса некий человек, по виду слуга духовного лица, купил бутылочку и в переулке передал её давешнему клирику – «мёртвой голове».

– Эг-ге, – оскалился Юрась. – Ну, х-хорошо. Теперь я вам покажу… И как святой службе нас отдавать, и камни, и всё.

Через какой-то час пошло и пошло. К Варфоломею валил и валил народ. И дорога у людей была единая: Варфоломей – корчма.

Под вечер город нельзя было узнать. Напоминал он поле страшного побоища. Люди лежали повсюду: на порогах, на улице, в окнах. И это было страшней татарского нашествия, когда вырезали Новогрудок под корень. Даже после татар так страшно не было.

Каждый лежал там, где застигла его вражья сила. В кучах и поодиночке, ничком и навзничь.

И воистину некому было плакать, ибо все в копне бездыханно лежали. Ибо чересчур понадеялись на силы свои и на могущество нового святого патрона.

Спал привратник в воротах. Спала стража на башнях. Даже воевода Мартел спал, бормоча во сне:

– Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну.

Первой воспользовалась этим Магдалина. Просто, как в свой дом, прошла в замок к единственному трезвому жителю города, Радше. Ей почему-то вовсе не хотелось идти к нему, и всё же она пошла. Она жалела этого юнца, помнила про всё. И разве он не заплатил свободой за то, что упорно желал только её?

К сожалению, нельзя было выпустить его. Ключник заперся в темнице и налакался уже там. Но она говорила с Ратмой через решётку на дверях, говорила, что вынуждена идти дальше за своей целью, но обязательно вернётся. И плакала. А он (лицо его было словно из кремня) сказал ей, что слышал, как её сегодня хотели убить за него, что никто не принудит его к браку, что он будет ждать.

…А в темноте вздохом святого Иосифа Аримафейского воспользовались и собравшие его.

С мехами они ходили из костёла в костёл, из часовни в часовню, из церкви в церковь. По пустому, словно вымершему городу. И мехи их становились всё тяжелее и тяжелее.

Грабили подчистую. За попытку выдать палачу, за попытку потом убить, за то, что суеверно надрались, а сами повсюду кричали о трезвости. Грабили так, чтоб назавтра не с чего было причаститься. Иконы, оклады, дарохранительницы, лампады, деньги из тайников и сокровищниц, драгоценные камни. Сдирали всё. Пугливый мордач Андрей аж стонал, что погонятся.