Надежда Чертова - Большая земля

• Название: Большая земля
• Автор: Надежда Чертова
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00458-0

«Большая земля» — самостоятельная часть романа «Пролегли в степи дороги».

Действие романа «Большая земля» охватывает сорок лет жизни степной деревни — от русско-японской войны до весны 1943 года. В нем живут и действуют представители нескольких поколений крестьян, в частности семья Логуновых, где «золотым корнем» рода является Авдотья, народная поэтесса, о которой М. Горький сказал: «Надо, чтобы вопленица Авдотья Нужда спела отходную старому миру».

---

Авдотья пошла было в сени, но остановилась и пристально взглянула на сына. Тонкие стиснутые губы, четкая линия скул, горячая и глубокая синева глаз, как и тогда, в памятную ночь перед мобилизацией, остро напомнили ей покойного мужа Силантия. Только теперь Николка стал строже и взрослее.

Часть третья Большая земля

Глава первая

Николай проснулся на рассвете и сразу вспомнил: сегодня они с матерью навсегда покинут свою избенку. Отъезд был решен, пятиться назад уже нельзя — этого не допустил бы Степан Ремнев. Бывший пастух, затем солдат и красноармеец, после ранения возвратившийся в родное село, Степан сбил несколько бедняцких дворов в общую семью и назвал ее коммуной. Председателем коммуны «Луч правды» избрали Николая.

На первом же собрании коммунаров Николай принял от Степана бумагу, в которой было сказано, что уездный исполком закрепил за коммуной право владения землей и хуторской усадьбой бывшего хлеботорговца Аржанова.

С этой минуты началась для Николая новая полоса жизни. И, лежа сейчас в постели, глядя на мать, укладывающую в старенький сундук разный домашний скарб, он тревожно думал о том, как же сложится на аржановском хуторе их новая жизнь. Ремнев сумел сговорить в коммуну даже старого утевского валяльщика Климентия и глухого кузнеца Ивана Потапова: мастера были куда как нужны в деле. Хотелось Ремневу заполучить еще усердного работягу, бывшего бедняка, а ныне хозяина Ивана Корявого с женой и четырьмя дочерьми-подростками — это была бы целая артель сильных и безотказных землеробов. Но никакие уговоры не могли поколебать Ивана: всего третий год пошел, как получил он от Советской власти полный земельный надел, и ему еще в охотку было впервые в жизни держаться хозяйской рукой за плуг, сеять и обмолачивать собственную свою пшеничку.

Безо всякой пользы побывал Ремнев и у Якова Хвоща. Хвощ поначалу загордился, заважничал, упомянул даже, что ему, мол, довелось пострадать за Советскую власть, когда был он схвачен и выпорот казаками. Но едва дошел разговор до коммуны, сразу слинял. И Степан не стал особенно настаивать: небольшая это была потеря — Хвощ, потому что считался он мужиком пустоватым и мотливым.

Аржановский хутор был Ремневу хорошо известен — там он служил в пастухах. После того батрачил в других местах; дома, в саманной родительской мазанке, ему приходилось бывать только от случая к случаю. За год до войны с Германией женился. Невесту сосватал сам. Его Таня тоже была батрачкой и столько успела хлебнуть горя, что пошла за Степана без оглядки. Как раз незадолго до женитьбы Ремнев выучился у одного прохожего старичка класть печи. На первых порах дело пошло: сложив десятка два печей, Степан скопил немного денег и поставил на задах улицы Карабановки саманную хатенку. Но тут грянула война — и Татьяна вышла провожать мужа, держа на руках новорожденного сына. Так, с малым дитем, она и осталась в непросохшей хате, на нужду и слезы.

С войны Ремнев вернулся одним из первых. Но, прожив дома не больше недели, ушел к Чапаеву, с которым — так в народе говорили — познакомился еще в окопах. Во второй раз вернулся, и уже окончательно, вскоре после гибели Кузьмы Бахарева. Пришел он в выгоревшей шинельке и на костылях. Только самые близкие друзья знали, что в Красной Армии стал он большевиком. Местным богатеям было это невдомек, — решив, что Ремнев недолго проболтался в красном отряде и не успел набраться «вредного духа», они согласились, чтобы его выбрали председателем сельсовета. Но вскоре пришлось им убедиться, что допустили они обидную промашку: Степан на первой же сходке объявил, что надо немедленно переделить землю и запахать старые, дедовские межи, чтобы беднота получила вдоволь плодородных участков, зеленых лугов и пастбищ.

Разъяренный богатей Дегтев закричал на сходке:

«Мы тебя старостой… то бишь председателем поставили, а ты бандитничать?»

Ремнев встал против Дегтева грудь в грудь, и все поняли: он сказал твердое слово и богатеньким объявлена война.

На покойного Кузьму Бахарева Степан был не похож. Тот иной раз робел, а Ремнев с первых же шагов наметил цель и пошел к ней прямо, не сгибаясь и не оглядываясь.

Заняться собственным хозяйством он не удосуживался. На дворе, правда, завелась лошадь, но ненавистники загнали ее, спутанную, в канаву, и она переломала ноги. После того купил корову. Воры ухитрились обуть ее в лапти и бесшумно увести со двора. Все думали тогда: не вытерпит Татьяна, уйдет от неудачливого мужа. Но Татьяна пошла по избам сговаривать баб в коммуну, и в Утевке поняли, что Ремнев и его жена стоят заодно…

Тут мысли Николая прервались, потому что Авдотья, закончив укладку, резко хлопнула крышкой сундука. Виновато оглянувшись на сына, она неслышно прошла в передний угол, легким движением сняла с иконы расшитый рушник, потом постояла перед темными ликами и осторожно повернула иконы к стене.

«Все, — решил Николай. — Надо собираться».

Он оделся и, пока мать, возясь с последним их завтраком, гремела ухватами возле печи, вышел во двор.

У ворот стояла новая телега, в сарайчике беспокойно топотала лошадь — первая лошадь во дворе Логуновых. У Дилигана и Мариши Бахаревой лошади ночевали прямо у изб, там даже и сарайчиков не было. Впервые увидели лошадь и в тесном дворе Гончаровых. Вместе с бумагой на аржановские земли Степан Ремнев пригнал из волости несколько коров с телятами и шесть лошадей: вся эта живность, да еще плуги, бороны и сеялки были выделены коммуне «Луч правды» из реквизированного барского добра.

Со странным чувством стесненности и легкой печали Николай пошел в сарайчик: скоро он в последний раз прикроет за собой скрипучую дверь родной избы, где был рожден, где полюбилась ему Наталья, где столько мечталось о собственной хозяйской судьбе. Что-то ждет его? Сладит ли он с делом председателя коммуны «Луч правды»?

…Через час они с матерью, позавтракав и посидев на узлах, торопливо погрузились. Николай сначала сидел на возу один, потом, притворив за собою плетневые ворота, вышла со двора и взгромоздилась на телегу Авдотья. Николаю почудилось, когда он тронул лошадь, мать украдкой перекрестилась.

Коммунары должны были съехаться у кизячной ямы, где поставлен был деревянный, выкрашенный в красный цвет памятник Кузьме Бахареву.

Сюда уже подходил народ. У самого памятника, успевшего выцвесть от дождя и солнца, стоял, опираясь на подожок, Левон Панкратов. Седеющий, но все еще могучий, с лицом, словно бы выдолбленным из потемневшего дуба, бывший староста смотрел на суету проводов с таким тоскливым презрением, что Николай, перехватив его взгляд, торопливо отвернулся. За спиной у Левона галдела кучка баб. Среди них выделялась тучная Семихватиха. Белобрысая молодайка, как в кликушеском припадке, кричала:

— Соли нету!.. Ситцу нету!.. Карасину нету!

— С лучиной по старине живем! — вставила Семихватиха. — Видно, конец свету приходит. Народ, гляди-ко, вовсе с корню сдернулся!..

«Тебя с твоих сундуков не сдернешь!» — сердито подумал Николай и стал высматривать в толпе Ремнева.

Степан стоял, о чем-то толкуя с Корявым. Мужики — коммунары и некоммунары — сгрудились вокруг и слушали внимательно и в то же время будто безучастно. Споря с Корявым, Степан то и дело оглядывался на деревню. Когда же со знаменем и гармонистом впереди вышел из деревни отряд дружинников, или чоновцев, как их теперь называли, Ремнев обернулся к Николаю и взмахнул рукой.

Тот уже знал, что делать: расшевелил лошадь вожжами и вывел свой воз на дорогу. За ним выехал Павел Гончаров, у которого на телеге среди разного скарба сидели жена Дарья и двое белоголовых мальчишек. Третьим встал Дилиган. Без нужды засуетились возле лошадей, поправляя хомуты и седелки, валяльщик Климентий и кузнец Потапов. На последней подводе согнулась нахохлившаяся, окруженная ребятишками Мариша, вдова Кузьмы Бахарева.

Весь обоз вытянулся на дороге. Чоновцы с винтовками и охотничьими ружьями построились, потеснив толпу, у дощатого памятника. Настал час расставания. Степан взобрался на телегу и громко заговорил:

— Товарищи! Мы собрались у памятника погибшего за народ Кузьмы Бахарева, чтобы торжественно проводить в путь наших земляков. Теперь они будут жить и трудиться коммуной под названием «Луч правды»…

Он неторопливо рассказал утевцам о ста десятинах земли, полученных коммуной, о чистосортной пшенице, которой они засеют поля, о разных льготах, ссудах и кредите, определенных для коммун Советским государством, — словом, обо всем, что должно задеть за сердце каждого хозяина, если тот не был, скажем, Дегтевым или Клюем… Но Ремнев вспомнил и об этих людях:

— А те, кому встанет поперек горла наша первая коммуна, — тут голос Ремнева зазвенел, — те пусть крепко запомнят: к старой жизни возврата нет. Нет и не будет!