Геннадий Гор - Факультет чудаков

• Название: Факультет чудаков
• Автор: Геннадий Гор
• Издательство: Издательство журнала «Звезда»
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94214-045-6

Повести Геннадия Гора, Леонида Рахманова, Михаила Слонимского написаны в конце двадцатых — начале тридцатых годов прошлого века. Изящная фантазия соседствует в них с точно выписанной реальностью советской, набравшей силу эпохи. Знаменательно, что все три писателя в поздние годы своей жизни стали наставниками молодой «ленинградской школы» прозаиков. Двое из них — Андрей Битов и Валерий Попов — сопроводили книгу тонкими эссе о своих учителях.

---

В этот благоприятнейший день, вернувшись из комитета, генерал Бетанкур счастливо прогуливался в своем саду на Фонтанке. Было жарко. Жена с замечательно умными дочерьми жила за городом на даче, генерал находился совершенно один в саду, и уже одно это приводило его в умиление. В саду было подвешено восемь испанских гамаков, и, выбрав один из них, генерал лег по русско-испанскому обычаю вздремнуть до обеда. Но не успел он закрыть глаза, как заметил идущего к нему по аллее модно одетого молодого незнакомца, белобрысого, полнощекого и учтиво кланяющегося еще издали.

Приблизившись и принеся извинения за самовольные поиски генерала в саду, незнакомец отрекомендовался Августом Монфераном, только что приехавшим из Парижа.

— Монферан? — как бы заинтересованно переспросил генерал, борясь с дремотой. — Это ваша фамилия? Насколько я помню, во Франции есть лицей Монферан?

Молодой человек почтительно отвечал, что память генералу не изменила, во Франции действительно существует лицей Монферан и что он как раз там обучался и, посвятив себя после художественной деятельности, принял имя лицея, тогда как настоящее его имя — Август Рикар. Молодой человек затем подал Бетанкуру письмо.

Письмо было написано старинным приятелем Бетанкура, знаменитым парижским механиком и часовщиком Брегеттом. Брегетт просил Бетанкура устроить подателя сего письма на какую-либо петербургскую службу с исполнением обязанностей архитектурного рисовальщика. Глаза генерала непреодолимо слипались, но, к счастью, письмо оказалось не особенно длинным, и, прочитав его, Бетанкур сказал шутливо:

— Хорошо, я подумаю о вас во сне.

Монферан не знал, что ответить. Тогда Бетанкур повторил, отвалившись поудобнее и уже откровенно закрывая глаза:

— Мой друг, будьте уверены, во сне я позабочусь о вас еще лучше, чем наяву… Итак, до завтра…

С этим двусмысленным обещанием на устах генерал отошел ко сну, захрапев в ту же секунду, как произнес последнее слово.

Заранее приготовившись к долгому и приятному разговору с приятелем своего парижского покровителя, Монферан был шокирован, почти оскорблен этим внезапным сном. Постояв с минуту подле мирно покачивавшегося огрузшего гамака, Монферан, наконец, стряхнул с себя растерянность и решил использовать некоторые выгоды своего положения.

«Пока этот тюфяк спит, я смогу хорошенько изучить его лицо, иначе говоря, определить его характер», — решил молодой француз, не в шутку считавший себя отличным физиономистом. Мстительно усмехаясь, он не менее десяти минут вглядывался в лицо спящего Бетанкура и с удовлетворением отмечал, что это смуглое стареющее лицо дышало благородством, а потому он, Монферан, может быть спокоен за свое ближайшее будущее: Бетанкур непременно исполнит просьбу Брегетта. Однако это вовсе не означало, что Монферан должен чувствовать себя глубоко обязанным Бетанкуру. За что? Быть может, игра не стоит свеч.

На другой день, явившись к Бетанкуру, Монферан был принят им в деловом кабинете. От вчерашней садовой шутливости и сонливости не осталось и следа. Строго официально генерал объявил Монферану:

— Сударь! Я беру вас на службу к себе в комитет, предварительно назначив вам испытательный ценз до двух месяцев.

Погодя, он прибавил несколько мягче и даже как бы доверительным тоном:

— Вы приехали в благоприятное для вас время. Прошлой зимой я бы мог вас устроить, пожалуй, лишь на фарфоровый завод рисовальщиком, а для вас это было бы незаманчивой службой, не правда ли?

— О, я был бы и в этом случае бесконечно благодарен генералу! — скромно ответил молодой архитектор, а про себя подумал: «Прошлой зимой я был отлично осведомлен о том, что вы временно впали в немилость, генерал. Спрашивается, зачем бы я к вам поехал?»

После ближайшего воскресенья Монферан приступил к исполнению обязанностей архитектурного рисовальщика. Бетанкур, вначале не возлагавший на него особенных надежд, скоро был вынужден составить о нем более приличное мнение. Монферан оказался не только хорошим рисовальщиком, но и проектировал довольно непринужденно, и Бетанкур поручил ему для пробы (вне конкурса «настоящих» архитекторов) набросать вчерне проект перестройки Исаакиевского собора. Собор этот, построенный еще при Екатерине и Павле, не нравился своим видом государю и к тому же начал разрушаться из-за неправильной осадки стен и сводов.

Монферан нарисовал двадцать четыре рисунка, представлявшие вид будущего собора в различных вкусах. Тут все можно было найти: китайский, индийский, готический, византийский стиль, стиль эпохи Возрождения и, разумеется, чисто греческую архитектуру древнейших и новых памятников.

Бетанкур преподнес монферановский альбом государю, прося удостоить выбором один из рисунков. Нельзя было не восхищаться искусством рисовальщика, и Александр на время оставил у себя альбом.

На другой день Бетанкур с каким-то таинственным видом подозвал начальника своей канцелярии и наедине вполголоса сказал ему:

— Напишите указ придворной конторе об определении Монферана императорским архитектором с жалованьем из сумм кабинета.

Начальник канцелярии изумился и не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Да какой же он архитектор, он отроду ничего не строил, и вы сами едва признаете его чертежником.

— Ну, ну, — отвечал Бетанкур, — так и быть, помолчите о том и напишите указ.

Указ был написан, а после подписан самим государем.

Начальнику канцелярии было не трудно заметить, что генерал Бетанкур сам пребывал в некоторой растерянности. Очевидно, желание государя возвысить безвестного Монферана казалось ему слишком поспешным и недостаточно обоснованным. Генерал не хотел признаться перед собой, что неожиданная удача Монферана навела на горькие мысли его самого, стареющего франко-испано-русского инженера… Кроме того, ему претила художественная беспринципность Монферана, он искренно недоумевал, как мог архитектор, убежденный художник, представить ему и государю на выбор двадцать четыре разнородных и прямо противоположных по стилю проекта одного и того же здания. Выходит, что Монферану решительно все равно, в каком стиле сочинять и строить…

Размышляя таким образом, Бетанкур, однако, не выказал своих сомнений перед Монфераном и, поздравив его, пригласил на обед. А там, за шампанским, он снова поздравил француза, желая судить по его виду — загордился ли молодой человек или знает пока свое место.

После обеда, когда удалились дамы и остались они вдвоем с Монфераном, Бетанкур приказал подать еще вина и завел свободный артистический раз говор об архитектурном искусстве, с тайною мыслью — подстрекнуть Монферана к высказываниям. Все было рассчитано как нельзя более искусно, по мнению Бетанкура, и Монферан как нельзя более естественно (по мнению Бетанкура же!) попался в растянутые сети… Монферан, по-видимому, опьянел немного и, когда генерал спросил его, какой из двадцати четырех рисунков более по душе ему самому, он напыжился и сказал:

— Все двадцать четыре рисунка мне одинаково дороги, ибо исполнены они все моею рукою с одинаковым прилежанием и искусством… — Тут голос его дрогнул, и он умоляюще посмотрел на генерала. — Не осудите меня, генерал… Я жажду признаться вам в своей необыкновенной страсти…

Бетанкур насторожился и поощрительно наполнил бокал Монферана. Тот перегнулся весь к Бетанкуру и страстно заговорил:

— Поверьте, я с детских лет раздираем противоречием. С одной стороны, я всего более люблю рисовать миниатюры, с другой стороны, всего более желаю воздвигнуть когда-нибудь гигантское сооружение, чудовищных, необыкновенных размеров здание, вавилонскую башню! И мне теперь кажется, генерал, что я примирил наконец мои разноречивые желания, Я понял, что, нарисовав с истинным удовольствием двадцать четыре рисунка Исаакиевской церкви в различных стилях, я могу теперь с такою же вдохновенною радостью строить в любом из этих стилей, лишь увеличив в натуре здание в сто тысяч раз… Я понял, что суть только в увеличении. Любую миниатюрную модель можно увеличить в сто тысяч раз, и здание будет подавлять своим титаническим величием, как раньше оно умиляло изяществом крохотных форм. Таков новый, открытый мною закон архитектурного искусства!

Бетанкур глядел на молодого француза и про себя радовался своей хитрости, развязавшей язык гостю.

Монферан опять перегнулся к нему и, взяв в руки бокал, заговорил несколько изменившимся голосом:

— Вы — инженер, вам ведомы и подвластны все тайны механики. Для титанического собора нужно добыть и вознести гранитные скалы. Вы понимаете меня, генерал? Мы будем строить вместе. Вы придумаете гениальные машины, вы будете строить, а я стану у вас учиться, чтобы после сменить вас и прославить ваше имя!