Иван Петров - Томчин

• Название: Томчин
• Автор: Иван Петров
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Иван Игнатьевич Петров Томчин. Дилогия

Томчин

Пролог

Был теплый летний вечер, как говорится, к‑хмм… смеркалось[1]. Время бежит слишком быстро, век такой, и я еще не отвык от мягкого перехода в сумрак белых ночей. Жду их с апреля и в мае‑июне стараюсь никуда не уезжать из Питера. Самое мое любимое время года: хорошо бродить в этом легком сумраке по улочкам вокруг университета на Васильевском. Шаги шелестят в тишине… Либо уехать в парки Пушкина или Петродворца, и наблюдать, почти в одиночестве, сначала – розовеющие облака, парящие над кронами деревьев пушкинской поры, а потом лечь в траву и, глядя в небо, открыть душу и запустить в нее состояние отрешенности и одновременного единения с миром.

В жарком летнем городе из‑за человеческой скученности днем расстояние в толпе между людьми не более метра, а здесь всю ночь можно лежать в траве, и никто не появится вдалеке на дорожках. Вообще‑то, парки открыты только до десяти вечера, есть охрана и собаки, но на мои любимые их уголки это как‑то не распространилось. Человек в костюме за две тысячи долларов, гуляющий белой ночью по аллеям или лежащий на траве, даже издали не похож на бомжа, вот и не беспокоят.

Еще я люблю рыбалку, но и здесь мне важны не количество, величина или порода пойманной рыбы, а тишина и окрестные виды вокруг избранного водоема. Так в Эрмитаже фанаты живописи стоят у любимых полотен, часами не отрывая от них взгляда, так происходит и у меня, только вместо картины – природа вокруг, лес, вода, облака… Поэтому я не любитель рыбачить с набережных, хотя в детстве, помню, вставал, шел в пять часов к открытию метро и в шесть уже разматывал удочки. Ну, в детстве я и в парках на прудах рыбачил, родители одного больше никуда не отпускали. Счастье было. Но это все не то, народу слишком много и нет созерцания. Да, природа – природой, но клев должен быть, я все‑таки не идиот, а то бы ловил рыбу дома в ванной, в одиночестве, любуясь повешенной на стену репродукцией Шишкина или Левитана.

Люблю я жареных мелких карасей в сметане, тех, что когда‑то готовила моя тетя Маша, а так – вообще рыбу не ем и запах ее мне неприятен. Так что, рядом с водоемом желательно наличие деревеньки для ночлега и главного потребителя моего улова – кота. Некоторые хозяйки говорят, что им приятно смотреть, как ест их угощения молодой здоровый мужчина, и все такое. Вот и я люблю выложить свой улов у усов осунувшейся морды деревенского котяры и под его восторженное урчание сказать:

– Ну, зови друзей, одни не справимся.

Мне это действительно приятно – кормилец. В Пушкине у меня есть три‑четыре знакомых белки, которых я подкармливаю. Я их не очень различаю, но они меня узнают и, когда днем появляюсь на их аллеях, выбегают встречать. Вечером, после восьми, по‑моему, зверьки уже спят. Зато как занятно, когда из ветвей выскакивают эти рыжие хулиганы и начинают прыгать вокруг и ползать по мне, заглядывая в карманы. Случается, иностранные туристы, чинно гуляющие в тишине и высматривающие местную живность, чтобы показать своим детям или друг другу, хватаются за фотоаппараты и начинают ими стрекотать, вознося мне хвалу. Я тщеславен, мне это приятно, но делаю вид, что не понимаю языков, и пусть меня принимают за служителя парка, ответственного за беличью радость. Наши туристы и отдыхающие просто присоединяются к кормлению, кто и чем запасся. За время моего знакомства с белками у них сменилась пара поколений, но, видимо, я – переходящий приз. Жаль, что они так мало живут. И зимой редко приезжаю, как‑то все не удается вырваться в самый нужный для беличьего народа период. Вот всегда у меня так.

Сегодня наметил провести разведку рыбных мест в Лужском направлении. Знакомый рыбак‑любитель проговорился, расхваливая свою удачливость, и, пока он токовал, разводя руки в стороны, я осторожными вопросами вычислил маршрут от станции до рыбной сокровищницы. Сейчас сойдем с электрички и вчерне проверим, только поторапливаться надо с устройством на ночлег в ближайшей деревеньке, к девяти‑десяти совсем стемнеет и будет неудобно стучаться на постой, а я в джинсах и рубашке по ночи намерзнусь, здесь не Крым, однако. Это там я как‑то летом на пляже два месяца прожил без всяких палаток, матрасов и одеял, в дождь голову мыл, а что вы хотите – студенты! Такой народ. Дикари‑с.

…Он просто не успевал увернуться. Этот хлипкий на вид интеллигентный дедок явно не видел броска ножа спокойно стоящего чуть в стороне смуглого парня и продолжал кистевым приемом удерживать на земле двух качков, растерянно вертя головой. Напрасно. Пять лет бандитского капитализма в стране отучили даже зевак интересоваться происходящим на их глазах криминалом.

Был все тот же лазоревый вечер начала августа, около восьми, платформа электрички почти опустела, деревянный станционный магазин светился тремя окнами, а пара ларьков рядом уже закрылись, несколько бабок толпились у автобусной остановки, у входа в магазин стояли трое пыльных "жигулей" и неожиданный, пожалуй, для такой глубинки джип. Четыре быка [2], с хозяйской ленцой выбравшиеся из него минуту назад, устроили разборку с представителем ненужной прослойки [3], неудачно, по их мнению, припарковавшимся у крышуемой гигантами секса [4] денежной точки.

А мне не удалось в очередной раз вбить себе в башку, что это не мое дело… Черт! Нож пробил кисть руки, а головой я прилично приложился о бампер дедовой пятерки. Суки. Время пошло. Перекат, вырванный из моей руки клинок вошел в печень красавца с ремнем от Версаче. Какой, к черту, Версаче, о чем думаю, я на электричке приехал! Три метра – местный чингачгук получил свой нож в горло. Это я зря. Взгляд на деда. Пальчики мои на ноже. Стереть. Черт, закапался опять. Платок аккуратно набросить на кисть – потом избавлюсь. Шаг к лежащим: первому носком ботинка бью в висок. Проломил? И – дедова рука пытается пойти в захват. Дед, мне уходить надо, не мешай. Коленом, приседая, ломаю шею последнему. Смотрю на старика. Уходить надо. Бабки молча таращат глаза.

…Да, тогда мне повезло – в джипе торчали ключи, а у милиционера на платформе не оказалось телефона. А может, там нигде телефона не было, а бардак был. Год жил настороже, ругая себя – на рыбалку собрался, места посмотреть, знакомства завести, а сам? Начни я действовать сразу – и можно было бы попытаться обойтись как‑то без крови. Или, все равно – нет? Но пожилой гражданин так уверенно управился с первой двойкой парней, один из которых попытался смять его лицо своей пятерней, что я остановился и оглянулся на лениво плетущегося по плавленому асфальту перрона унылого мента. И второй раз все повторилось. Год назад так же сорвался, выручая девчонку, но ее лица не запомнил, а вот дядю Колю…

На своем кордоне в Карелии, три года спустя, он только взглянул в глаза, и мне стало понятно – узнал. На другой день, когда мы оказались вдвоем в лодке, после двухчасового молчаливого наблюдения за поплавком я услышал:

– Спасибо.

Так в мою жизнь вошел и остался в ней навсегда мой второй друг.

Бывший доцент геофака ЛГУ, бывший член сборной РСФСР по самбо в легком весе, бывший ленинградец, а теперь – карельский егерь, Федотов Николай Егорович одиноко и достойно жил на своем кордоне в прозрачном от воздуха сосновом бору на берегу серебристо‑черного озера Канаярви, вдалеке от хруста раздираемой государственной собственности, бурчания в желудках политической элиты, сытой отрыжки новых русских и громких пусканий газов, иногда – очередями – доносившихся при встречах братвы и ментов.

Народ безмолвствовал и забот дяде Коле тоже не доставлял. Редкие друзья друзей и их друзья, появлявшиеся порыбачить и послушать тишину, обеспечивали возможность не напрягаться для встреч с внешним миром. Начальство, похрюкивая, разрабатывало доставшуюся золотую жилу экспортной древесины, песчаных и гранитных карьеров, и на дядю Колю не отвлекалось. C душой было нехорошо, но поправить это не представлялось возможным – дядя Коля почти не пил. С ним можно долго молчать, мы как‑то понимаем друг друга. Нам легче вдвоем.

В тот раз он привозил под Лугу для больной жены какого‑то своего знакомого фирменные настойки, которыми потчевал всех, прибывающих на кордон. Что он в них мешал? У меня стойкая аллергия на прием любых неизвестных препаратов, ни разу не пробовал лекарство дяди Коли, но женщине помогло.

Мой главный принцип был нарушен – один из нападавших остался в живых. Я до сих пор в федеральном розыске, но реальных примет у них нет.

Наша доблестная милиция ищет меня и за предыдущее. Восемь лбов жгучим от мороза вечером на пустой автобусной остановке у СКК[5] привязались к беременной с двухлетним ребенком, а я проезжал мимо. Хулиганы. Ребенок погиб, женщина попала в реанимацию, а меня ищут за то, что последних двух добил, когда они отползли метров на тридцать в сугробы, пока я вызывал "скорую", занимался девушкой и малышом. Они тоже хотели жить и стремились к культуре. По крайней мере, ползли по заснеженному газону к СКК, концерт уже закончился, и люди должны были выходить. Слушал про это по радио.