М. Новоселов - Николай Эрнестович Бауман

• Название: Николай Эрнестович Бауман
• Автор: М. Новоселов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1951

Книга о жизни и деятельности профессионального революционера, деятеля большевистской партии Баумана Николая Эрнестовича (1873–1905).

---

Ранним утром небольшая толпа — человек двадцать «рыболовов» — двинулась от ветеринарного участка к небольшой степной речке, протекавшей неподалеку от околицы. Впереди, заботливо поддерживая большой, аккуратно свернутый бредень, шел ветеринарный врач. За ним с наметками, не торопясь, шагали учитель и землемер. А молодежь, с веселым смехом и переговорами, шла к реке напрямик, по только что вспаханному яровому полю. Вдали, за перелеском зеленела бархатная озимь. Свежий ветер разгонял последние предутренние тучи. Когда «рыболовы» подошли к речке, Николай Эрнестович огляделся вокруг. Место было выбрано удачно: «рыболовы» расположились в небольшой лощинке, закрытой со стороны села прибрежными кустами ольхи и орешника. Если бы урядник и захотел понаблюдать от околицы села за занятиями «рыболовов», он не смог бы что-либо рассмотреть на таком значительном расстоянии.

Николай Эрнестович развернул бредень — и большое красное знамя затрепетало над свежей, черной пашней. Бауман встал на высокий пенек у обрыва речки и обратился к своим спутникам с короткой, но горячей, зажигающей сердца речью о значении первомайского праздника:

— Пока это алое знамя, как яркий огонь, как надежда нашего освобождения, взвилось только над этой тихой степной речкой и пашней! Пока наши товарищи-рабочие только небольшими, но сплоченными, сильными группами выходят в это утро приветствовать свой рабочий праздник. Но пройдет немного лет — и наше красное знамя, трепещущее на ветру, взовьется над всеми городами и селами, победно взовьется над всем миром!..

…Поздно вечером вернулись с речки «рыболовы»… Даже десятки лет спустя вспоминали участники маевки горячую речь Баумана…

Летом трудовую, полную разъездов и агитационной работы жизнь в далеком степном селе еще более оживил приезд Эльзы, любимой сестры Николая Эрнестовича. Она приехала к брату на каникулы в сопровождении одной из своих казанских подруг. Эльза привезла письма от родителей, от казанских друзей, несколько новых, только что полученных в казанских социал-демократических кругах брошюр и книг по рабочему вопросу, по политической экономии. «Приезд ее был принят восторженно всей нашей радикальной молодежью, вышел за пределы события в селе Бурасы», — так вспоминал об этих чудных летних днях Николай Эрнестович. О приезде подруг молодые ветеринары известили своих новых знакомых, в которых чувствовали возможных единомышленников: землемера, рассказывавшего Николаю Эрнестовичу горькую правду о «размежевании» крестьян с помещиками после 1861 года; учителя, исключенного из семинарии «за неодобрительное поведение»; сына дьякона из соседнего села.

Молодежь восторженно читала новинку — напечатанное в начале марта 1895 года в «Самарской газете» стихотворение М. Горького «В Черноморье» (с подзаголовком «Песня»). В этом изумительно певучем, сверкающем морем и солнцем смелом призыве воспевался храбрый сокол, которого даже смерть не могла оторвать от неба, свободы…

Девушка с необычайным волнением, проникновенно читала заключительные строки этой песни о свободе:

— «Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!..»

И Николай Эрнестович, перебивая ее, с восторгом повторял:

Безумству храбрых поем мы песню!..

Вечеринка закончилась на рассвете. Первые лучи солнца гости Баумана встретили, по предложению хозяина, бессмертной «Вакхической песней» Пушкина:

Да здравствует солнце,
Да скроется тьма.

…Быстро пролетело время каникул. Эльза со своей подругой — веселой, энергичной девушкой — стала собираться в дорогу. Возвращались они из Саратова в Казань на пароходе, и Николай Эрнестович вместе с В. Г. Сущинским поехал провожать их до Саратова. Здесь молодые люди вновь провели несколько дней в кружке Дьяковой. Проводы Эльзы и ее подруги были шумными и веселыми. Провожать их явилась на пристань чуть ли не вся «социал-демократическая колония Саратова и его окрестностей», — как шутливо называл впоследствии в одном из писем родным Николай Эрнестович молодежь кружка Дьяковой.

Глядя «а уходивший вверх по течению пароход, еле различая беленький, становившийся все меньше и меньше платочек сеетры, Николай Эрнестович промолвил стоявшему около него Сущинскому:

— Эх, брат… и нам не пора ли ехать?

— В Бурасы? — переспросил его друг.

— Нет, туда… в большой город… к настоящему делу… — тихо, но твердо ответил Бауман.

Через день они, однако, вернулись на свои ветеринарные участки. Перед отъездом в село Бауман и Сущинский разговаривали со старым народовольцем Н. Балмашовым, сын которого впоследствии убил министра внутренних дел Сипягина. Бауман с интересом вслушивался в яркие, красочные воспоминания одного из «последних саратовских могикан», пешком исходившего, агитируя среди крестьян, не одну тысячу верст. Но с обычной своей Политической прямотой и твердостью Николай Эрнестович резко оспаривал «теоретический фундамент» террора, единичных выступлений против представителей царской бюрократии.

— У царя слуг всякого ранга и калибра много, всех их по одиночке не перебьешь, — убежденно говорил Бауман, — дело не в одиночных восстаниях сел и деревень — трагедия Бездны это доказала с полной очевидностью. Бороться с царским строем и капитализмом надо не по деревням, а в городах, плечом к плечу с рабочей массой!..

С новыми мыслями, с еще более укоренившимися намерениями вернулись Бауман и Сущинский в свои села, к месту службы.

Поездки молодых ветеринарных врачей Баумана и Сущинского в Саратов, их встречи с кружком Дьяковой и беседы, которые вел Бауман с окрестными крестьянами во время своих разъездов по участку, — все это, разумеется, не могло остаться незамеченным местной полицией. Работой Баумана заинтересовался не только пристав того стана, в котором находилось село Новые Бурасы, но и сам «хозяин уезда» — исправник. Бауман вскоре по приезде в Новые Бурасы заметил, что урядник что-то слишком часто наведывается к его соседям. Нередко урядник «случайно» попадался молодому ветеринарному врачу и на проселках, интересовался, куда и к кому едет Бауман. А становой пристав прямо-таки «воспылал симпатией», по его словам, к Николаю Эрнестовичу и нередко заезжал на ветеринарный пункт «побеседовать и отдохнуть». Эти «беседы» были крайне неприятны: Бауман, с его открытым, жизнерадостным характером, не переносил столь плохо скрытой слежки и сдерживался, чтобы как-нибудь во время «беседы» не высказать становому свое откровенное мнение о полиции и ее методах «уловления душ». Но становой не огорчался явной холодностью своего невольного собеседника и настойчиво продолжал непрошенные визиты.

Урядник также все чаще мелькал перед воротами ветеринарного участка, расспрашивал крестьян, о чем беседовал с ними врач во время осмотра скота. Все эти усиленные «любезности» местных властей становились в конце концов нестерпимыми. Николай Эрнестович чувствовал, что его революционная работа будет гораздо плодотворнее в центре рабочего движения — в Петербурге. Из бесед в кружке Дьяковой и из редких писем, доходивших к нему от казанских друзей, он знал, что в Петербурге в 1893–1894 годах зародилось рабочее движение. В конце 1894 года, в связи с забастовкой на Семянниковском заводе, появились подпольные листовки. Все эти вести крайне волновали Николая Эрнестовича.

Посоветовавшись со своим другом Владимиром Сущинским, Бауман глубокой осенью 1896 года решил покинуть работу ветеринара и уехать в Петербург. Его уже давно манила дорога профессионального революционера. Ускорило это решение и то обстоятельство, что губернатор не утвердил Сущинского в должности ветеринарного врача.

Друзья подали заявления об отставке и, несмотря на уговоры председателя земской управы, твердо решили уехать. К обязанностям ветеринарного врача Бауман относился горячо, «с душой»: в архиве сохранилась благодарность земской управы «ветеринарному врачу Н. Э. Бауману за усердную и полезную деятельность на участке». Но Николай Эрнестович справедливо полагал, что его деятельность будет гораздо полезнее среди петербургских рабочих. Скромный и нетребовательный в личной жизни, молодой ветеринарный врач сумел скопить небольшие сбережения; к моменту отъезда из Бурас в Петербург у Баумана было около 500 рублей. На эти средства и решили жить оба друга в Петербурге до приискания «работы по душе».

И в октябре 1896 года Бауман и Сущинский отправились в Петербург. Перед отъездом Бауман послал Белокурову письмо с просьбой приехать к нему попрощаться. Белокуров немедленно явился и застал Баумана за укладкой вещей. Николай Эрнестович дружески простился с Белокуровым, еще раз пожелал ему «выйти на правильный путь» и с большим оживлением говорил о Петербурге, о своей будущей работе в крупнейшем городе, с сотнями больших фабрик и заводов.