Владимир Бондаренко - Лермонтов: Мистический гений

• Название: Лермонтов: Мистический гений
• Автор: Владимир Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03638-3

Прошли столетия с того дня, когда у горы Машук был убит великий русский поэт, национальный гений Михаил Юрьевич Лермонтов. В новой книге о нем, пожалуй, впервые за 200 лет рассказано о мистических корнях поэта, идущих от его древних предков, и содержится столько интригующего, что она наверняка заинтересует и маститых литераторов, и самого широкого читателя.

Исследование известного критика и публициста Владимира Бондаренко, в отличие от многочисленных беллетризированных семейно-бытовых биографий, затрагивает важнейшие проблемы бытия и раскрывает основу жизненной позиции Лермонтова, сурово противостоящего и светской власти, и духовной, и нормативно-бытовой. Нужен ли был властям такой вольный поэт? Почему современники поэта считали дуэль убийством, а иные современные лермонтоведы оправдывают Мартынова? Почему молчание о причинах гибели Лермонтова затянулось на целых 30 лет? Василий Розанов писал о «вечно печальной дуэли», Владимир Бондаренко — о «вечно преступной»…

Автор резко выступает против всех мистификаций и сплетен о поэте, для него Лермонтов во всех своих противоречиях, при всей сложности характера — прежде всего, величайший национальный русский гений, очень рано осознавший свою трагическую миссию.

---

Вряд ли в первой половине XIX века, да еще в среде офицеров Гвардейского корпуса, забывались семейные связи: в то время члены одного лермонтовского рода просто должны были быть очень близки. Наверняка молодой корнет Миша Лермонтов встречался со своим старшим родственником и мог слушать его рассказы о Наполеоновских войнах.

Их отцы были кузенами, они были троюродными братьями Лермонтовыми. Даже на основании этого факта можно предположить их знакомство. Присмотримся к этому дальнему родственнику именно по лермонтовской линии поближе. Как пишет историк Александр Смирнов:

«1812 год. Мичман Лермонтов в строю Гвардейского флотского экипажа участвует в Смоленском сражении. Затем следует Бородино. Экипаж флотских гвардейцев после битвы уменьшился почти наполовину. Михаила Лермонтова хранил Бог. Через село Бородино протекает речушка Колоча. 30 матросов-гвардейцев вызвались под командой мичмана Лермонтова прикрывать отход арьергарда наших войск через эту речушку. Дождались, пока по деревянному мосту прошли последние русские егеря. Затем пробежал французский линейный полк. И только тогда матросы подпалили заложенные под мостом пороховые заряды! Авангардная часть наполеоновской армии была уничтожена. А на груди у отчаянного мичмана засверкал новый крест, уже офицерский — орден Святого Георгия IV класса…»

Вполне мог молодой корнет Михаил Лермонтов называть своего старшего (на 22 года) троюродного брата и дядей. «Скажи-ка, дядя…»

По крайней мере, они вполне могли беседовать о Бородинском сражении.

Заодно брошу еще одну шпильку в адрес новоявленных «подлинных отцов» поэта — чеченца, еврея или крепостного кучера. Смирнов опубликовал и портрет лермонтовского родственника. Поразительное сходство. Глаза, овал лица, губы, да и сам профиль головы удивительно схожи. Да и характеры у обоих — лермонтовские.

Читаем далее у Смирнова: «Михаил Николаевич Лермонтов участвовал в сражениях под Бауценом, при Кульме. Был ранен. Входил с победоносной русской армией в покоренный Париж. Воевал ветеран и с турками. В 1828 году брал штурмом черноморскую крепость Варну. За доблесть был произведен в чин капитана второго ранга и отмечен боевым орденом Святой Анны.

Михаил Николаевич не стал „сухопутным моряком“…»

После завершения войн командовал боевыми кораблями, под его началом совершал дальние плавания фрегат «Россия». И только в середине 1830-х годов, уже капитан 1-го ранга, начал служить в Петербурге, вот в эти годы он и мог регулярно встречаться со своим юным родственником, рассказывая ему о битвах морских и сухопутных. В 1848 году М. Н. Лермонтов был произведен в вице-адмиралы и назначен командиром порта и губернатором Свеаборга. Скончался Михаил Николаевич Лермонтов в 1866 году в Петербурге в чине полного адмирала флота.

Такое развитие бородинского стихотворения под влиянием разговоров с М. Н. Лермонтовым вполне могло бы быть. Шестая книжка «Современника» с «Бородино» была одобрена цензурой 2 мая. За это время вряд ли Лермонтов добрался из Москвы до Кавказа, написал стихотворение и успел отослать его в журнал. Скорее всего, идея обновить свое прежнее «Поле Бородина», написанное в 1830 году, возникла в Москве, как раз готовившейся отмечать 25-ю годовщину сражения. Тут и пригодились беседы с троюродным братом, одним из героев Бородинского сражения.

Полемика по поводу этого блестящего стихотворения продолжается до сих пор. Наша либеральная интеллигенция не желает отмечать достоинства стихотворений, проникнутых державным патриотическим чувством. Нынешние «перестроечные» историки и саму Бородинскую битву ставят под сомнение. Их корежит всё, употребление поэтом слов «бусурманы» или «драгуны», «уланы» и даже ворчащие старики. Мол, не было в войсках тогда мусульман, и не было никаких «драконов»-драгун, не было тюрок-улан. И не могла мешать ядрам гора кровавых тел.

Во-первых, искать дословное историческое подтверждение той или иной битвы в художественной литературе бессмысленно. Даже если бы Лермонтов и сам участвовал в этой битве, в стихах он бы создал лишь художественный образ. Не надо изучать биографию Наполеона по «Войне и миру», не надо изучать Бородинскую битву по стихам Лермонтова, а Полтавскую битву по стихам Пушкина. Хотя и саму Полтавскую битву те же либеральные историки ставят нынче под сомнение. Может быть, и Сталинградской битвы не было? И Берлин мы не брали в 1945 году?

Во-вторых, то, что под «бусурманами» подразумевались в те времена любые иноверцы, тоже общеизвестно. Нечего искать загадочных тюрков или мусульман. Уланы и драгуны тоже известны, как те или иные военные подразделения, искать вместо драгунов или уланов неведомых «драконов» или «тюрков» могут только завзятые скептики и нигилисты, отрицающие ценность самой лермонтовской поэзии. Их рассуждения вне поля серьезных обсуждений. Тогда и лермонтовская эротическая «Уланша» — тоже какая-то турецкая девица.

Когда некто Сергей Худиев пишет, что «…теория „исторической основы“ не принимается большинством экспертов, поскольку для ее обоснования нам пришлось бы сначала обосновать историчность Полтавской битвы, что для всех (кроме кучки патриотов-фундаменталистов) представляется непосильной задачей», когда он же сомневается и в Бородинском сражении, а гениальное стихотворение Лермонтова считает слабым подражанием немецкой «Песни о нибелунгах», я бы советовал такому автору вообще не приближаться к русской поэзии.

И надо ли поверять алгеброй гармонию? Когда Пушкин писал, что поэзия должна быть слегка глуповата, он, скорее, не свои стихи, предельно законченные и совершенные, имел в виду, а стихи таких поэтов, как Михаил Лермонтов. Характерен такой пример из жизни Лермонтова. Принес он издателю «Отечественных записок» Краевскому свое ныне знаменитое стихотворение «Есть речи — значенье» (1839). Издатель уличил его в незнании грамматики: «Из пламя и света / Рожденное слово…» Правильно писать «из пламени». Поэт задумался, пробовал чем-то заменить, не получалось. Решил печатать, как есть, пусть и «неграмотно». Об этой волшебной звукописи и написано стихотворение.

Есть речи — значенье
Темно иль ничтожно!
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирскова
Из пламя и света
Рожденное слово…

Поэтому пусть буквоеды отыскивают у гениального поэта разного рода исторические или смысловые небрежности, они ничтожны по сравнению с тем волнением, которое вызывают лермонтовские стихи у всех, кто хоть немного чувствует и красоту русского слова, и величие замысла в целом.

Меня в стихотворении «Бородино» поражает, скорее, глубочайшее проникновение молодого Лермонтова в характер русского солдата, его яркая героизация русской истории. Не случайно же, как к последнему аргументу, к тексту лермонтовского «Бородино» прибег президент Владимир Путин в период своей предвыборной кампании 2012 года:

«В этом году мы будем отмечать двухсотлетие со дня Бородинской битвы, и как не вспомнить Лермонтова и его Чудо-богатырей? Мы помним эти слова еще с детства, со школы, помним этих воинов, которые перед битвой за Москву клялись в верности отечеству и мечтали умереть за него. Помните, как они говорили? И Есенина будем помнить, будем все помнить наше величие. Так вот, вспомним эти слова:

„…Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!“
— И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали».

Не собираюсь погружаться в политическую риторику. Но само по себе то, что политический лидер, когда припекло, вспомнил слова из классического стихотворения, лишь подтверждает историческое и литературное значение лермонтовского шедевра. Это ли не высшее проявление гениальности, то, как один из самых одиноких и неприкаянных гениев, во многом сосредоточенный на самом себе, погруженный часто совсем в иную неземную, демоническую сторону мира, вдруг обращается к предельной народности, сливается своими ощущениями жизни с душой простого солдата. И согласуясь со всей святой простотой народной жизни, с естественностью батарейца на Бородинском поле, он легко преодолевает свой личный индивидуальный восторг перед гением Наполеона, свое восхищение перед великой энергией французского полководца.

Забил заряд я в пушку туго,
И думал, угощу я друга!
Постой-ка, брат, мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!

Легко и просто от гордыни одинокого демона, от певца стихийной воли Михаил Лермонтов переходит к христианской всеобщности, к чувству народного самосознания. Этим всепроникновением в разные сферы мира и при жизни своей поэт поражал своих читателей, от императора Николая I до Белинского или Булгарина. Как перейти пропасть от Максима Максимыча к Печорину, от «Бородино» и «Песни про… купца Калашникова» к «Демону» и «Мцыри»? Как в одном молодом человеке могут совмещаться столь разные художественные и психологические миры? Да и в самой России он одинаково любил Москву и Кавказ, пренебрежительно относясь к придворному Санкт-Петербургу.