Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

• Название: Время надежд (Книга 1)
• Автор: Игорь Русый
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Ополченцы вскакивали, надевали каски. Выглянула из землянки Полина с заспанным, сердитым лицом, но тут же глаза ее расширились.

- И-их... Страсть какая! Будто утки летят...

Самолеты, действительно, летели косяком Сверху вились "мессершмитты", как осы над гнездом. Прибежал Захаркин.

- Шпик, черти, лопаете?.. Давай-ка свою бандуру приспосабливай! - И сам начал устанавливать противотанковое ружье дулом к небу.

- И наши летят... истребители, - сказал Краснушкин. - Три пары...

К шестерке истребителей устремились "мессершмитты". Через секунду нельзя было уже разобрать, где какие самолеты, - все завертелось, потрескивали авиационные пушки. Брызнула яркая вспышка, и от нее разлетелись обломки двух самолетов.

- Эх, - выдавил Захаркин. - Тараном взял.

У Марго невольно до боли стиснулись зубы. Как-то ясно вдруг она припомнила голос летчика за столиком "Метрополя", рассказывавшего о таране. А бомбардировщики плыли уже над холмами. Каплями посыпались бомбы. Визг проникал под шинель, холодным гвоздем скреб у лопаток. Она испытала полную беспомощность. Вот когда было по-настоящему страшно.

Выстрелило противотанковое ружье. Ополченец, бежавший по траншее, упал. И Марго повалилась на его ноги.

Земля качалась. Слабо доносился голос Захаркина:

- А-а... Кувыркнулся... Гори, стерва! Патрон!

Новая серия разрывов обрушила землю в траншею, и чем-то больно, как палкой, ударило Марго по спине.

Затем гул самолетов начал удаляться.

- Бинт... Дайте бинт! - услыхала Марго. Это говорил Родинов, и она поднялась. Траншея осыпалась, совсем близко дымилась глубокая воронка. На месте землянки чернела яма с раскиданными бревнами. Леночка выплевывала песок и протирала глаза. Командир отделения Самохин, лежавший возле Марго, бормотал:

- Три войны прошел, а это...

Валялось осыпанное землей противотанковое ружье, которое и упало на Марго. Краснушкин лежал у ячейки, ему, как бритвой, отрезало верхнюю половину лба.

Захаркин сидел рядом, а на его губах пузырилась кровь.

- Дайте же бинт, - повторил Родинов.

- Зачем? - вдруг спокойным голосом ответил взводный. - Не трать... Эх, ягодки-маслинки.

Наташа вытянула руки, подхватила его клонившуюся голову.

- Чего уж, - сказал Самохин. - Убитый...

- По... Полина, - указывая на развороченную землянку, выговорила Леночка. - Там была Полина...

У хода сообщения, который выводил к тылам роты, мелькнуло бледное лицо корреспондента. Появились Еськин и Чибисов.

- Что Захаркин? - спросил ротный. - Убит?.. Самохин, принимай взвод! К бою!

XXVII

Бой за высотки кончился. Оттуда немецкие танки уже спускались в лощину. Несколько бронетранспортеров ползли к траншее, частые очереди их скорострельных пушек напоминали гулкий лай. Воздух пропитался дымом и сухой гарью взрывчатки.

А левее, в шахматном порядке, тоже двигались танки, бронетранспортеры.

Еськин стрелял из противотанкового ружья. Фуражку его пробило сбоку пулей, на щеке виднелась кровь.

- Патрон! - оборачиваясь, крикнул он.

Родинов тряхнул пустой брезентовой сумкой.

Неожиданно бронетранспортеры остановились. Из них выпрыгивали солдаты и бежали к лощине. Затарахтел ручной пулемет. Еськин установил его на бруствере. Голова и плечи лейтенанта тряслись крупной дрожью.

Блекло-синие трассеры потянулись от бронетранспортера, и бруствер траншеи словно обмахнули железной метлой. Фуражку с головы Еськина сорвало. Ополченец, дергавший в этот момент затвор винтовки, присел и, царапая каской стенку траншеи, завалился на бок.

- М-м, - как от зубной боли, простонала Лена.

Около Еськина присевший на корточки связист монотонно говорил в телефонную трубку:

- "Рязань", а "Рязань"... Лапоть бы тебе в глотку!., "Рязань"...

Малокалиберные снаряды опять грохочущим роем ударили по брустверу, и Еськина вместе с землей точно смело на дно траншеи. Он затряс головой, а ладонями стиснул уши.

- Лейтенант, - крикнул ему Чибисов, - отводи роту!

- Как?

- Ты оглох?.. Левее прорвались, не видишь?

- Отступаем, да? - произнес кто-то.

- Мы выполнили долг, - сказал Чибисов.

Чибисов знал то, чего не знали остальные: еще вчера батальону поставили задачу - удержаться на этом рубеже не менее трех часов, когда фон Бок атакует их главными силами. Но и Чибисов не знал, по каким соображениям было установлено это время. А складывалось оно так: в штабе фронта, планируя бой, рассчитали возможности батальона при массированном ударе авиации и танков держаться около часа; командир дивизии на всякий случай прибавил еще час; в полку же, чтобы отличиться, установили три часа... И в штабе фон Бока рассчитывали прорвать эту линию обороны за час боев, а затем двинуть танки в обход Бородинского поля, отрезать штаб русской армии, нарушить управление войсками и открыть путь к Москве. Но бой шел полдня, десятки немецких танков горели, а фон Боку доложили, что русские заполнили войсками вторую линию обороны, и надо было снова готовить прорыв. В эти минуты разъяренный фельдмаршал уже сместил командира дивизии, отдал под суд командира полка, не выполнившего его приказ.

Сейчас Чибисов молча глядел на усталых, испачканных землей, копотью, своей и чужой кровью ополченцев, сгрудившихся в узком ходе сообщения. Где-то в лесу затрещали немецкие автоматы.

- Э, черт! - выругался Еськин. - Обходят, гады.

- Там ведь Наташка и раненые, - сказала Лена.

- За мной! - крикнул Еськин.

Сильно прихрамывая, он побежал вперед. Ход сообщения выводил к лесному овражку. Здесь пули роями трещали в кустах.

На склоне лицом вниз, с термосом за плечами лежал убитый Михеич. Рядом валялась знакомая всем почтальонская сумка. Видно, хотел доставить в траншею и письма, но угодил под осколок. Самохин, бежавший впереди Марго, подхватил эту сумку.

За кустами стояли две повозки с ранеными. Перепуганные ездовые загнали лошадей меж деревьев и, опасливо приседая, тянули вожжи. Размахивая кулаками перед лицами ездовых, бегала Наташа.

- Трусы! - выкрикивала она. - Испугались?

Сейчас, когда надо было думать не о собственной жизни, а о беспомощных раненых, она точно и не замечала летящих пуль, не пригибалась, и такой яростью горели на ее бледном лице щеки, что ездовые шарахались от нее.

- Так их, дочка! - крикнул Чибисов.

На другом склоне овражка мелькали фигуры в длиннополых шинелях.

- Ой, девочки, - неожиданно всхлипнула Наташа.

Затрясся в руках Еськина пулемет.

- Огонь! Огонь! - командовал Чибисов.

Пробежав несколько шагов, он точно споткнулся и упал. Ополченцы залегли меж деревьев, стреляя в мелькавшие фигурки. И те отбегали в гущу леса.

- Галицына, - сказал Еськин, поворачиваясь, - как Чибисов, узнай.

- Убитый, - проговорил оказавшийся рядом Самохин. - Убитый наповал.

Скрипнув зубами, Еськин вынул из кармана гранату.

- И повар убит. А письма я взял, - неизвестно к чему доложил еще Самохин.

Еськин лежал, широко раздвинув ноги. Очередь разрывных пуль взрыхлила землю. И прямо на глазах Марго брызнули, разлетелись какие-то щепки от ноги лейтенанта.

- Черт! - выругался Еськин, сползая в канавку, где была Марго.

Взглянув на разлохмаченный сапог, на Марго, у которой болезненно исказилось лицо, он тихо рассмеялся:

- А еще говорят, что в одно место не попадает...

Деревяшка была.

И тут же лейтенант нахмурился, как бы досадуя, что открылся секрет его хромоты. Чувство, не менее сильное, чем ужас, захватило Марго.

- Эх, Галицына, - шепотом вдруг сказал Еськин. - Дай-ка я тебя расцелую... Что подполковнику обижаться? Напоследок ведь.

- Да, - проговорила она, теряя смысл услышанной фразы, удивленная необычным светом глаз Еськина. - Да. Зачем обижаться?

Лейтенант быстро наклонился к ней Она почувствовала его мягкие, сухие, до боли прижавшиеся губы и холодные, жесткие ладони на щеках.

Этот первый в ее жизни поцелуй оглушил сильнее, чем грохот разрывов, вызвал какую-то дрожь тела.

Изумленный Самохин громко крякнул, должно быть, не только видеть, но и слышать, чтобы целовались под убойным огнем, за три войны ему не приходилось.

- Что, Самохин? - Лейтенант приподнялся и крикнул другим бойцам: Отходить!

- Ну да... Чего ж, - бормотал Самохин. - Да как?

Ты, лейтенант, как?

- Отходите! Быстрее, черт бы вас драл! - округляя глаза, выкрикнул Еськин. - Раненые там. Я прикрою! Что ты, Галицына, будто курица мокрая, дрожишь?

Если бы она знала, что и у него это был первый в жизни поцелуй, если бы знала, как дрогнуло у него сердце, когда в первый раз увидел ее, а затем по ночам грезил, что возьмет в ладони ее щеки, приблизит к своим губам, и как ругал себя потом, сознавая несбыточность, невозможность этого слишком красивая девушка и подполковник ее красив, умен, не чета заурядному лейтенанту да еще полукалеке; если бы она знала, какая тоскливая боль в этот миг жгла его, - на култышке, с разбитым протезом, не пробежать и сотни метров, поэтому часы жизни сочтены и умирать надо здесь, - то поняла бы грубость и жестокие нотки еУо тона. Но знать всего этого она не могла.