Р. В. Иванов-Разумник - О смысле жизни

• Название: О смысле жизни
• Автор: Р. В. Иванов-Разумник
• Жанр: Философия

Настоящее ФИО: Разумник Васильевич Иванов. Русский критик, мыслитель. Был близок к левым эсерам, активно поддержал Октябрьскую революцию. В 1918 году оказался «левее Ленина», категорически не приняв Брестский мир. В последующие годы неоднократно подвергался арестам. Известен своей редакторской деятельностью: издания Панаева, Белинского, Ап. Григорьева, Салтыкова-Щедрина и других. В 30-е годы подготовил собрание сочинений Александра Блока.

---

Вотъ откуда у Ѳ. Сологуба этотъ страхъ жизни, вотъ чѣмъ страшна жизнь. Жизнь? безсмысленна, жизнь? мѣщанство. А между тѣмъ цѣли, смысла, правды ищутъ всѣ, ищетъ и самъ Передоновъ. «Есть же и правда на свѣтѣ»,? тоскливо думаетъ онъ, а авторъ прибавляеть отъ себя: «да, вѣдь и Передоновъ стремился къ истинѣ, по общему закону всякой сознательной жизни, и это стремленіе томило его. Онъ и самъ не сознавалъ, что тоже, какъ и всѣ люди, стремится къ истинѣ, и потому смутно было его безпокойство. Онъ не могъ найти для себя истины и запутался, и погибалъ» (ibid., стр. 311). Вмѣсто истины? ложь, вмѣсто реальности? бредъ, та «маленькая, сѣрая, юркая недотыкомка», которая, быть можетъ, ярче всего воплощаетъ въ себѣ сѣрое и ускользающее отъ ударовъ мѣщанство жизни. Для Передонова она-то и была той ложью, которую онъ принялъ за истину; она была для него несомнѣннѣе и реальнѣе всей окружающей дѣйствительности. И не только для одного Передонова… Если несомнѣнно, что въ Хлестаковѣ и Чичиковѣ заключена часть души самого Гоголя, то еще безспорнѣе, что Передонова Ѳ. Сологубъ нашелъ въ глубинѣ самого себя, какъ это давно уже отмѣчено критикой [2]. Окончательно ли преодолѣлъ въ себѣ этого «мелкаго бѣса» Ѳ. Сологубъ? объ этомъ говорить еще рано; мы всегда имѣемъ предъ собою только прошлое писателя, а не его настоящее и будущее. А въ прошломъ «недотыкомка сѣрая» одинаково мучила и Передонова и Ѳ. Сологуба. Передонова она «измаяла, истомила зыбкою своею пляскою. Хоть бы кто-нибудь избавилъ, словомъ какимъ или ударомъ наотмашь. Да нѣтъ здѣсь друзей, никто не придетъ спасать, надо самому исхитриться, пока не погубила его ехидная» (ibid., стр. 307) И отъ самого Ѳ. Сологуба мы слышали буквально тождественное признаніе еще въ четвертой книгѣ его стиховъ:

Недотыкомка сѣрая
Все вокругъ меня вьется да вертится…
Недотыкомка сѣрая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою,?
Помоги мнѣ таинственный другь.

Недотыкомку сѣрую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словомъ завѣтнымъ какимъ.

Недотыкомку сѣрую
Хоть со мной умертви ты, ехидную…

Это? достаточно ясное совпаденіе… И не въ правѣ ли мы хотя бы по одному этому повторить о Ѳ. Сологубѣ то самое, что онъ говоритъ о Передоновѣ: «онъ не могъ найти для себя истины и запутался, и погибалъ?»… Да, Ѳ. Сологубъ не могъ найти для себя истины, не могъ найти выхода изъ поставленныхъ жизнью вопросовъ. А найти его необходимо, необходимо выйти изъ фатальнаго круга признаній:

Я безлѣпицей измученъ
Житіе кляну мое…

И еще, и еще разъ начинаетъ писатель искать ощупью дорогу, преломляя въ своемъ творчествѣ новые лучи, посылаемые жизнью. Одно время такимъ выходомъ Ѳ. Сологубъ считалъ, какъ мы помнимъ, «блаженное безуміе»; но, во-первыхъ, это? не выходъ, а во-вторыхъ? «блаженное безуміе» не приходитъ къ человѣку по заказу: не угодно ли получить вмѣсто него мрачное и ужасное безуміе Передонова… Другой выходъ? вѣра въ землю Ойле… Но и эта вѣра никогда не могла удовлетворить Ѳ. Сологуба, смутно чувствовавшаго всѣ ея внутреннія противорѣчія… Теперь онъ ищетъ новый выходъ и хочетъ найти его въ той красотѣ человѣческой жизни (или, вѣрнѣе, человѣческаго тѣла), въ той области прекраснаго, которую онъ склоненъ считать спасеніемъ отъ передоновщины. Вотъ почему въ «Мелкомъ Бѣсѣ» исторія самого Передонова и всей этой кишащей вокругъ него передоновщины идетъ чередуясь съ исторіей отношеній Саши и Людмилы, исторіей, на первый взглядъ какъ бы совершенно произвольно вставленной въ передоновщину, а въ дѣйствительности тѣсно связанной съ нею. «Красота»? вотъ то «завѣтное слово», которымъ Ѳ. Сологубъ хочетъ отогнать отъ себя сѣрую недотыкомку мѣщанства и побѣдить передоновщину жизни.

VI

Еще въ первомъ сборникѣ своихъ стиховъ Ѳ. Сологубъ призывалъ эту ушедшую изъ міра красоту:

Гдѣ ты дѣлась, несказанная
Тайна жизни, красота?
Гдѣ твоя благоуханная,
Чистымъ свѣтомъ осіянная,
Радость взоровъ, нагота?

Весь этотъ сѣрый міръ передоновщины для Ѳ. Сологуба «суровъ и нелѣпъ: онъ? нѣмой и таинственный склепъ надъ могилой, гдѣ скрыта навѣкъ красота»… Надо разрушить этотъ склепъ, надо воскресить красоту и прежде всего? красоту человѣческаго тѣла. Мѣщанство въ своемъ отношеніи къ человѣческому тѣлу знаетъ только двѣ крайности: или откровенный развратъ, или лицемѣрную стыдливость, причемъ обѣ эти крайности превосходно уживаются рядомъ одна съ другою въ одно и то же время и въ одномъ и томъ же человѣкѣ. Съ одной стороны, современное мѣщанство покрываетъ человѣческое тѣло уродливыми одѣяніями, единственная задача которыхъ? обезформить человѣческое тѣло, придать ему видъ «приличный для общежитія»; съ другой стороны? нѣтъ той сексуальной извращенности, которую не просмаковало бы мѣщанство, для котораго человѣческое тѣло служитъ не предметомъ восхищенія, а предметомъ вожделѣнія. Наготы, «осіянной чистымъ свѣтомъ», мѣщанинъ не знаетъ и не переноситъ; для него она всегда только объектъ грязныхъ мыслей и побужденій. И вотъ почему «капустный кочанъ» негодуетъ на наготу лиліи и гордится тѣмъ, что «вотъ я выучилъ людей одѣваться, ужъ могу себѣ чести приписать: на голышку-кочерыжку первую покрышку, рубашку, на рубашку стяжку, на стяжку подъ-одежку, на нее застежку, на застежку одежку, на одежку застежку, на застежку пряжку, на пряжку опять рубашку, одежку, застежку, рубашку, пряжку, съ боковъ покрышку, сверху покрышку, снизу покрышку, не видать кочерыжку. Тепло и прилично»… (такъ иронизируетъ Ѳ. Сологубъ въ своей сказочкѣ «Одежды лиліи и капустныя одежки»). И если подъ капустными одежками мѣщанинъ пытается лицемѣрно похоронить наготу, то это нисколько ему не мѣшаетъ смотрѣть на человѣческое тѣло только какъ на объектъ грязныхъ вожделѣній. Какая ужъ тутъ «чистымъ свѣтомъ осіянная, радость взоровъ, нагота», если при одной мысли о наготѣ Передонова охватываютъ только грязно-эротическія мысли, «паскудныя дѣтища его скуднаго воображенія» («Мелкій Бѣсъ», стр. 49? 50), если извращенность его чувства доходитъ до того, что онъ замираетъ «отъ дикаго сладострастія» при мысли о возможности связи съ дряхлой старухой, «чуть тепленькой», отъ которой «трупцемъ попахиваетъ» (ibid., стр. 313)… И по прямой линіи отъ Передонова идутъ всѣ эти quasi-эстеты нашихъ дней, всѣ эти глашатаи не красоты, а похоти; между ними и Ѳ. Сологубомъ? дистанція громаднаго размѣра [3]. Для Ѳ. Сологуба человѣческое тѣло? воплощеніе красоты, «чистымъ свѣтомъ осіянной»; а для всѣхъ этихъ «пьяныхъ и грязныхъ людишекъ (повторимъ мы въ переносномъ смыслѣ слова Ѳ. Сологуба) это восхитительное тѣло является только источникомъ низкаго соблазна. Такъ это и часто бываетъ, и воистину въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной» (ibid., стр. 68).

Взамѣнъ такого отношенія къ красотѣ человѣческаго тѣла Ѳ. Сологубъ рисуетъ намъ наготу «осіянную чистымъ свѣтомъ», и это не мѣшало бы понять всѣмъ блю-стителямъ строгой нравственности, столь возмущеннымъ эпизодомъ съ Людмилой и Сашей въ «Мелкомъ Бѣсѣ» и готовымъ счесть этотъ эпизодъ просто вкрапленнымъ въ романъ порнографическимъ элементомъ. Думать такъ? значитъ не понимать ни этого романа, ни всего творчества Ѳ. Сологуба. Людмила и Саша для Ѳ. Сологуба? не только не эпизодъ, а одинъ изъ центральныхъ пунктовъ романа, такъ какъ именно въ «красотѣ» Ѳ. Сологубъ хочетъ найти выходъ изъ передоновщины. Мрачную, сѣрую, безсмысленную жизнь онъ хочетъ осмыслить культомъ тѣла, чистымъ эстетическимъ наслажденіемъ, «радостью взоровъ». Насколько это удается или неудается ему? мы скоро увидимъ; теперь же достаточно подчеркнуть, что именно въ этомъ заключенъ весь смыслъ эпизода съ «язычницей» Людмилой, влюбившейся въ подростка-гимназиста Сашу, который отвѣчаетъ ей такою же любовью, еще не осознавшей своей физіологической подпочвы. «Сколько прелести въ мірѣ!? думаетъ Людмила:? люди „закрываютъ отъ себя столько красоты; зачѣмъ?..“ „Точно стыдно имѣть тѣло, что даже мальчишки прячутъ его“,? думаетъ она другой разъ… И, къ ужасу стыдливыхъ критиковъ? идейные предки которыхъ ужасались во время оно неприличію „Графа Нулина“,? она раздѣваетъ Сашу и цѣлуетъ его „плечи…“ Да зачѣмъ тебѣ это, Людмилочка?? спрашиваетъ Саша.

- Зачемъ?? страстно заговорила Людмила.? Люблю красоту. Язычница я, грѣшница. Мнѣ бы въ древнихъ Аѳинахъ родиться. Люблю цвѣты, духи, яркія одежды, голое тело. Говорятъ, есть душа. Не знаю, не видѣла. Да и на что она мнѣ? Пусть умру совсѣмъ, какъ русалка, какъ тучка подъ солнцемъ растаю. Я тѣло люблю? сильное, ловкое, голое, которое можетъ наслаждаться.

— Да и страдатъ вѣдь можетъ,? тихо сказалъ Саша.

— И страдать, и это хорошо,? страстно шепнула Людмила.? Сладко и когда больно, только бы тѣло чувствовать, только бы видѣть наготу и красоту тѣлесную… (ibid., стр. 320? З22).