Николай Алексеев - Татарский отпрыск

• Название: Татарский отпрыск
• Автор: Николай Алексеев
• Жанр: Историческая проза

Алексеев Николай Николаевич (18(30).09.1871-17(30). 06.1905), писатель. Из дворян Петербургской губ.; сын штабс-капитана. Окончил петербургскую Введенскую гимназию. В 1893-98 учился на юридическом факультете Петербургского университета (прослушал полный курс наук, но не получил диплома).

В 1896 опубликовал первую повесть «Среди бед и напастей» («Биржевые ведомости». № 141–215). В дальнейшем печатался в журналах «Живописное обозрение», «Беседа», «Исторический вестник», «Новый мир», «Литературные вечера „Нового мира“», «Русский паломник» (прил.), газете «Петербургский листок» и др. Автор многочисленных, гл. обр. исторических, рассказов, очерков, повестей, романов. В освещении событий разных периодов русской истории очевидны православно-монархическая, патриотическая позиции.

Написал романы: «Татарский отпрыск» (СПб., 1896), «Среди бед» (СПб., 1897), «Розы и тернии» (СПб., 1898), «Лжецаревич» (СПб., 1899), «Заморский выходец» (СПб., 1900), «В грозу народную» (СПб.; М., 1902), повести «Федосеевский владыка» (СПб., 1903), «Огневой еретик» (СПб., 1905) и др.

Исторические рассказы, очерки, повести, романы автора печатались во многих журналах («Беседа», «Новый мир», «Живописное обозрение» и др.), выходили отдельными изданиями и были очень популярны.

Освещение событий разных периодов русской истории сочетается в его произведениях с мелодраматическими сюжетными линиями, с любовной интригой, с бушующими страстями.

---

— В полону татарском сидел!

— В полону? А я уж думал по тебе панихиды петь, право слово!

— А что с тобой? — перебил его князь, теперь только заметивший худобу и бледность Петра.

— Говорю, еле ноги таскаю… Да поправлюсь, Бог даст!

— Ах ты, бедняга, бедняга! Недуг, знать, злой привязался! — сказал Андрей Михайлович, участливо глядя на своего друга.

— Да, хворь тяжкая… И как это тебе удалось вырваться? — продолжал Петр, очевидно, не желая говорить о своей болезни и более интересуясь князем, чем ею.

— Опосля расскажу, а теперь надо обсушиться малость да пообсохнуть.

— Э, брат! Да ты словно в грязи купался! — воскликнул Петр, теперь только заметивший, в каком виде был князь. — Пойдем ко мне в шалаш: там обогреешься, да я тебе дам сухой кафтан.

— Куда бы мне коня привязать?

— Да пусти так, далеко не уйдет: измучен больно… А и уйдет, то не беда: у нас коней много. Откуда ты себе коня-то добыл? — расспрашивал Петр, направляясь с князем к шалашу.

— Украл у одного бритоголового! Во двор к нему залез!

— Украл у татарина! Ай да молодец! Ай да молодец!

Однако князю так и не удалось переодеться. Разбуженные окриком часового и шумом голосов говоривших, один за другим поднимались казаки.

— Что такое? А? Татары, что ль? — с недоумением спрашивали они, протирая глаза.

Скоро, однако, все узнали, в чем дело. Вокруг него собралась целая толпа казаков и стрельцов. Бахметова со всех сторон осыпали вопросами, что с ним было и, где он пропадал, как ему удалось вырваться из татарского плена. Весть все больше распространялась по стану, и толпа всё увеличивалась. Скоро Адашеву стало ведомо, что Андрей Михайлович возвратился, здрав и невредим, и он позвал его в свою палатку.

— Не чаял, не чаял увидеть тебя, княже! — приветливо промолвил Адашев, обнимая князя. — Тут мне такое насказали, что и в живых, думалось, тебя нету! Садись, устал, чай, с дороги, да поведай, где ты был да как вернулся оттоль!

— Сказ недолог! — ответил Андрей Михайлович, улыбаясь и садясь на указанное Адашевым место. — Был я в полону татарском и думал, что не вырваться никогда оттуда!.. Меня, вишь, чуть к хану самому не увезли! Но, однако, привел меня Бог улепетнуть от бритоголовых и своих найти, слава. Господу!

— Так!.. А у кого же ты был в полону?

— У мурзы Сайда… Важный советник ханский.

— А далеко отсюда он живет?

— Нет, недалеко… Я в одну ночь доехал, да еще плутал.

— Войско есть у него, небось?

— Были даны ему ханом ратные люди, да все разбежались… Теперь у него никого нет, и наших побили тогда смерды татарские, а не воины; чуть не целой деревней на нас навалили в ту пору.

Да, слыхивал я об этом! Рассказывали те, что вернулись… Это все Шигаев наделал, чтоб ему ни дна ни покрышки!

— Да! У него все раньше было уж подстроено… Хитер был!

— Как же тебе удалось бежать?

— Да, признаться, — произнес князь, вспыхивая, — меня дочь того мурзы Сайда выпустила.

— Дочь его? Вот те на! Ай да татарка! Молодец! Что ж ты, верно, приглянулся ей?

— А не знаю!.. Может быть! — уклончиво отвечал князь, смущаясь.

— Дорогу ты к улусу, где был, хорошо запомнил? Нет… Ночь темна была, я больше на авось ехал, — ответил Андрей Михайлович, понимая, к чему клонится дело.

— А надо бы нам тот улус разорить! Сумеешь к нему путь указать?

— Нет, не могу! Не берусь! — решительно сказал князь, не желавший этого, потому что при разгроме улуса могла пострадать и Зюлейка, подарившая ему свободу.

— Э, брат! — хитро подмигнув одним глазом, улыбаясь, сказал Данило. — Знать-то ты знаешь, да не хочешь платить за добро злом той девице красной, что на волю тебя выпустила? Так, что ли? Угадал я?

— Пожалуй, что и так, — ответил ему князь.

— Ну, не хочешь этого, так и не надо. Пусть твоя татарка цела и невредима остается. Хоть хорошо бы разорить это гнездо, да Бог с ним! Поведай лучше, зачем тебя к хану везти хотели?

— Да смешно и сказать! Приняли они меня за тебя!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Данило. — Вот как! Им, должно быть, Шигаев тогда напел, что меня приведет, да обжегся немного!

— Может, что и так! А только меня хотели хану показать, как урусов атамана набольшего!..

— Ну, брат, вижу, счастлив твой Бог! Увезли бы они тебя — не видать бы больше тебе нас! Не вырваться бы от их неволи! Ну, а как тяжко тебе в полону было?

— Скучно больно!.. А так — не жалуюсь: кормили, поили хорошо и лечили даже… Я ведь зашиблен был в битве.

— Слышал! А кто лечил тебя?

— Мулла ихний — старик. Ну, и ничего, спасибо ему, поднял на ноги.

— Да так поднял, что ты вон, жив и здрав к нам вернулся! Молодец ты, сокол мой ясный! Право, молодец! — Э, да как мы заболтались! Вон уж и солнышко встало! Чай, тебе с дороги отдохнуть хочется? Так, поди, я не держу тебя, — и Данило дружески простился с князем.

От Данилы Андрей Михайлович прошел прямо в шалаш Петра. Когда он вошел туда, то увидел, что больной лежит на куче каких-то тряпок. Лицо его было еще бледнее, чем прежде. Он дышал тяжело и прерывисто. Видно, пережитое волнение отразилось на его здоровье.

— Что с тобой, брат? Недужится очень? — осведомился участливо Андрей Михайлович.

— Да, плохо что-то! Совсем разломало, — слабым голосом ответил казак. — Уж я, признаться, и поправки не жду… До родины бы только живым добраться, да там кости свои сложить, а не здесь, на чужбине!

— Э, полно! — пытался утешить его князь. — Бог даст, поправишься!

— Давай Бог! — с сомнением произнес Петр.

Князь между тем, разостлав кафтан, растянулся на нем, насколько позволяли размеры шалаша, и заснул более крепко, чем на мягком диване мурзы Сайда.

А над спящим сидел склонясь головою, Петр, смотрел на него, и довольная улыбка играла на бледном и исхудалом лице больного казака.

XV Смерть

Дальше потекли для князя прежние дни с их буйными, опустошительными набегами на татарские улусы, стычками со случайно встреченными отрядами ханских ратных людей, слушанием рассказов спасенных татарских полоняников о их житье-бытье, при трепетном свете костров, освещавших суровые казацкие лица.

Время летело незаметно.

Скоро весь западный берег Тавриды был опустошен, и Данило Адашев стал подумывать о возврате на Русь: он не войну вел, а делал лишь набег.

Наконец настал день, когда весла казацких стругов снова вспенили морские волны.

С веселыми песнями тронулись воины в обратный путь. А в стругах на этот раз народу сидело куда больше, чем прежде. То были полоняники, вырученные из тяжкой неволили мурзы татарские, и паши турецкие пленные. И добра с собой везли ратные люди немало. Чего-чего только здесь не было! И широкие золотые запястья, усыпанные алмазами, украшение какой-нибудь татарки, еще недавно забавлявшейся ими в тиши гарема, под зорким оком бесстрастных евнухов; и седла, снятые с резвых татарских скакунов; и неоценимые, продающиеся чуть ли не на вес золота, клинки чистой дамасской стали, и много-много еще всякого иного добра!

Веселы были пловцы. Повеселел и Петр. "Сподобит еще меня Господь увидать землю родимую!" — думал он, крестясь. И Андрея Михайловича не покидала радостная мысль об уже недалеком свидании с милой,

У первой пристани немного было замешкались, так как Данило не захотел держать в неволе взятых в плен ни в чем неповинных "тюрских людей! и отправил их к пашам.

— Царь-де на злодея своего, хана крымского, гневом опалился, а с султаном у него дружба крепкая, потому идите с миром восвояси.

И наши за это много благодарны были Даниле и одарили его знатно.

Долог казался путь плывущим, куда больше, чем к Крыму. Так бы, кажись, если б могли, поднялись они на воздух и понеслись легкими птицами на землю родимую. Но как ни медленно, казалось им, они подвигались, а наконец дождались: сверкнул перед ними синею лентою Днепр, и быстрее понеслись по родным волнам легкие казацкие струги, борясь с быстрым течением. Миновали пороги.

А хан Давлет-Гирей опомнился, да поздно. Уразумел он, что силы-то у Данилы Адашева не больно большие, погнался за ним, в ярости великой, берегом. Казаки же, несясь в легких ладьях по волнам днепровским, отстреливались от него да посмеивались над его запоздалою злобою.

— Коль хочет драться татарин — подеремся, — решил Адашев и велел пристать к Монастырскому острову, чтобы там дать утеху Давлет-Гирею, поговорить с ним по-дружески, при свисте пуль и шипении стрел.

Но драться не пришлось: чего нельзя было ждать, хан струсил и поворотил назад. Ратники же, выбравшись на остров, не знали этого и, в ожидании битвы, выкатив бочонки с горилкой, — откуда и взялись они, дивиться надо! — принялись пировать. Весь остаток дня и всю ночь раздавались клики пирующих, прерываемые песнью, звуком балалайки и топотом ног пляшущих.