Владимир Рудный - Дети капитана Гранина

• Название: Дети капитана Гранина
• Автор: Владимир Рудный
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Рудный Владимир Дети капитана Гранина

Владимир Рудный

Дети капитана Гранина

Маленькая повесть

В тяжкий 1941 год, когда битва с фашистами шла уже под Москвой и Ленинград был зажат кольцом блокады, далеко на Балтике твердо стоял на Гангуте героический гарнизон. Матросы, воины и романтики, нашли где-то большой ключ от крепостных ворот и повесили его на сосне над скалой, возле боевого поста. Так и было: ключ от входа в Финский залив был в руках гангутцев и они не пропустили фашистскую эскадру к Ленинграду.

Эта маленькая повесть "Дети капитана Гранина" написана автором на основе его романа "Гангутцы", посвященного славной балтийской эпопее.

Cтаи птиц в поисках гнездовья кружили над куполом кронштадтского собора. Звонко лопался в гавани апрельский лед. Ночью ветер нес с моря грохот рушились, сталкиваясь, торосы. Ветер гнал лед в гавань, там маячили черные ледокольные буксиры. Они пробивали во льдах весенние тропы, радужно сверкающие мазутом. За тропами с кораблей и причалов следили сотни глаз. Весна. В море, в дальнее плавание!

У причалов грузились первые транспорты, уходящие в устье Финского залива к полуострову Ханко, известному со времен Петра как Гангут. Скрытые брезентом стояли на палубах посыльные катера. Краны переносили с берега мощные дальнобойные орудия.

На Большой кронштадтский рейд вышел широкогрудый "Ермак". Ему вести сквозь льды караван. Транспорты строились за ледоколом строгой кильватерной колонной - каравану угрожали мины.

Замыкающим шел буксир "КП-12", что значило: "Кронштадтский порт N 12". Буксир нещадно дымил, на транспортах зло шутили: "Эй вы, мореходы, за дым получаете - с тонны или с кубометра?"

Команда буксира была вольнонаемной. Помимо капитана, боцмана, рулевых, кочегаров, в нее недавно попал и юнга.

В середине марта сорокового года рулевой буксира Василий Иванович Шустров возвращался по льду залива на розвальнях из Ораниенбаума в Кронштадт. В пути подсел паренек, рослый, лет шестнадцати, в коричневом тулупчике и черной ушанке, нахлобученной по самую переносицу.

- Намаялся, пешеход, - пробурчал в обледеневшие усы Шустров и потеснился. Он отметил туго набитый заплечный мешок паренька и подумал: "К отцу небось с гостинцами".

Своих детей у Шустрова не было.

У контрольно-пропускного пункта, куда в навигацию приходили рейсовые катера, ждали грузовики, сани, пассажиры соскакивали на лед и шли к берегу, доставая кто паспорт с кронштадтской пропиской, кто воинский документ, кто пропуск в пограничную зону.

Паренек оказался впереди Шустрова, он предъявил единственный документ табель ученика восьмого класса ленинградской школы Алексея Горденко. В табеле лежали старенькая фотография моряка, лента от бескозырки с надписью "Сильный" и клок газеты с заметкой, обведенной красным карандашом.

Пограничник повертел необычные документы, прочел вслух заголовок заметки:

- "Подвиг Константина Горденко - мичмана с эсминца "Сильный", - и спросил насмешливо: - И куда же вы следуете?

- В кронштадтский экипаж. На действующий флот.

- На действующий? Чудак человек. Война же кончилась.

- Как кончилась? - Алеша настолько огорчился, что все вокруг рассмеялись.

- Так и кончилась. Сегодня в двенадцать ноль-ноль. А ты - школу бросил и на войну опоздал. Как тебя мать отпустила?

- Мать на Украине, у деда. Я у тетки живу.

- Вот и вернем к тетке. К отцу, что ли, идешь?

- Нет у меня отца. В десанте погиб.

- Пройди туда, - показал пограничник. - Освобожусь, займемся.

Алеша побрел в караулку, а Шустров, показав удостоверение, медленно зашагал к воротам порта.

Что-то сдерживало старого матроса, что-то тревожило. Помнил он тот десант. Помнил штормовую ночь в декабре, когда пограничные катера и его "КП-12" доставляли матросов "Сильного" в тыл врага, помнил стынувшее море, удары ледяного сала в корпус, наледь на палубе - на руле раньше других чувствуешь, как грузнет, становится непослушным судно, сколь опасно это для людей, идущих под огонь. Не он ли высаживал отца мальчугана?

Шустров вернулся на КПП и вскоре повел Алешу к воротам порта.

Шутка ли, такая быстрая перемена в судьбе. Полушубок скрывал, какие у Шустрова на кителе нашивки. Но Алеша не сомневался, что перед ним военный моряк, притом командир, не зря же с ним так посчитался пограничник: то грозил вернуть Алешу к тетке, то сразу отпустил с Шустровым на корабль. На какой только корабль? На эсминец или сторожевик? Алеша отлично различал классы и типы кораблей и меньше чем об эсминце не помышлял. Шустров отмалчивался, как и должно военному человеку. Алеша допытывался и так и этак. Когда он спросил, какое имя носит корабль, которым командует Шустров, тот не стерпел.

- "КП-12",-ответил он таинственно.

- Шифр! - понимающе произнес Алеша. - А класс какой?

- Дотошный же ты парень! - рассмеялся Шустров. - Класс - самый что ни на есть пролетарский.

Шустров понимал, какой удар ждет парня, когда они придут на его пролетарский буксир. Он и сам не радовался, когда после двадцати лет военной службы нанялся рулевым на это расплющенное судно с буксирными дугами над кормой. Мало радости то и дело видеть, как старательно от тебя защищают кранцами чистенький борт и с какой опаской подпускают под корму линкора, когда надо его развернуть; тащи его, выводи из тесной гавани на рейд, а вывел уматывай с фарватера к своей стоянке плавучих средств. И словцо же пустили "плавсредства", взвоет парень, когда услышит.

Алеша, конечно, расстроился, когда Шустров привел его к буксиру. Вид неказистого, вмерзшего в лед судна ошарашил его:

- Так это же шаланда!..

- Могут и на шаланду не взять, - буркнул Шустров у сходни.

Капитаном оказался ленивый на вид дядька, толстый, неповоротливый, таким выглядел и буксир. Он равнодушно глянул на юнца, спросил, почему без паспорта, раз стукнуло шестнадцать, паспорт надо оформить, а на буксир взять можно. Только жалованья не будет; юнга по штату не положен. Захочет команда кормить и обучать его - пусть живет. Раз отца нет и мать уехала, пусть остается.

Шустров поговорил с командой, и Алешу взяли на общий кошт. Рулевой Шустров так и остался для него главным на "КП-12".

Месяц этот до весны Алеша даром хлеба не ел. Окапывал лед, скреб корпус, красил, скоблил палубу добела, медяшки драил, поспевал и в машину, и в рубку к штурвалу, отполированному за годы руками рулевых так, словно колесо покрыли лаком, - дел хватало от подъема до отбоя. А засыпая, мучился: оставят ли в команде, когда растает лед? Если бы буксир оставили в Кронштадте - таскать баржи с мазутом, подавать на форты харч и боезапас, помогать маневру кораблей, - могли б и оставить. А сейчас команда сама сомневалась, кого возьмут, кого спишут. Команда уже знала: буксир назначен в штат плавсредств новой военно-морской базы. Заграничная база, двести сорок миль западнее Кронштадта, опора минно-артиллерийской защиты входа в Финский залив. Могут и не взять. Но Алеше повезло: в плавание шла вся команда.

И вот буксир, загруженный бочками, ящиками, всем, что не попало на другие суда, шел концевым. Пассажиры на нем собрались кто откуда: догоняющие часть артиллеристы, матросы, только что назначенные из экипажа, бойцы железнодорожного батальона, срочно посланные на Гангут.

Караван шел малым ходом, но буксир едва за ним поспевал. Льды, сходясь позади ледокола, мешали даже большим судам. "Ермак" возвращался и могучим стальным корпусом разбивал затор. Обломки льдин царапали борта. Транспортам они не помеха, но буксиру страшны. Шустров маневрировал, избегая ударов.

Солдат с непривычки укачивало. По одному они вылезали наверх, на ветерок, тоскливо склоняли голову за борт.

- Что, хлопцы, приуныли? - Из кормового кубрика вынырнул бойкий матросик, тоже пассажир; для него, похоже, палуба была наилучшим местом на свете. - Не нравится корабель? Зря! Знаменитый корсар - гроза Балтики!..

Он стоял перед солдатами твердо, широко ставя короткие ноги, даже не шелохнулся, когда буксир зарылся в волну и лег на борт.

- Качает, - кисло произнес солдатик, морща белесые, едва заметные на бледном лице брови. - Баллов на шесть задает...

- Баллов на шесть?! Да на море полный штиль. Понимаешь?

- Понимаю, - кивнул белесый. - Я укачался, а травишь ты.

- Не теряешься, - миролюбиво одобрил матрос. - Давай знакомиться. Тебя как звать?

- Камолов Василий. Сын собственных родителей. А тебя?

- Богданов Александр. Меньшой.

- А есть еще большой? - рассмеялся белесый солдатик.

- А как же! Неужто все Богдановы малого водоизмещения...

Смех, что огонек в лесу, - в корму потянулись пассажиры,

- Иди, Алеша, к хлопцам, повеселись, - сказал Шустров юнге, не отходившему от него ни на шаг.

Алеша мигом очутился возле матросика малого водоизмещения, все уже звали его попросту Богданычем.

Богданыч шутил, смешил непривычных к морю вояк, а белесый солдатик настолько ожил, что затянул даже песню. Пели разное - и про "Катюшу", и "Ревела буря", и, конечно, про кочегара - слова Алеше знакомые, но одно дело слушать дома: "Увидел на миг ослепительный свет, упал, сердце больше не билось", а другое - в море, среди синих льдин и свинцово-тяжелых волн, где, возможно, покоится и мичман Горденко...