Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

• Название: Сигрид Унсет. Королева слова
• Автор: Сигрун Слапгард
• Издательство: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-554-6

Книга норвежской журналистки С. Слапгард рассказывает о жизни и творчестве Сигрид Унсет (1882–1949), выдающейся норвежской писательницы и правозащитницы, лауреата Нобелевской премии по литературе (1928). Все подробности ее непростой биографии исследовательница подтверждает ссылками на документы и малодоступные источники. Жизнеописание снабжено обширным справочным аппаратом.

---

Силы ее были на исходе. Когда Кнут уехал, она снова отправилась на юг, чтобы привести в порядок здоровье. Она устала и была измучена, по ночам ей снилась Моссе. После массажа боли усиливались, и ей прописали обезболивающее. «Как бы мне хотелось оказаться дома или в горах вместо того, чтобы находиться в этом скорбном месте, где половина обитателей либо на костылях, либо прикована к коляскам», — написала она Матее[631]. На сей раз ей не удалось так быстро похудеть. Ханс гостил у датских родственников и жил припеваючи. Наступил сентябрь, и она снова поехала на север.

«Мы стонем, мы плачем — услышьте, услышьте!»

Лиллехаммер, Осло, Стокгольм.

«Elle est très fatiguée»{88}, — так всегда говорили о сестре Улаве монахини «Дома Святой Катарины». Ее комната всегда была наготове, хотя теперь она чаще выбирала «Буннехеймен»{89}, когда приезжала в столицу на писательские встречи. К тому же случалось, что приемная дочь Эбба жила в ее комнате, и она находила обременительным, что ее belle-fille{90} вынуждена переселяться в библиотеку, когда приезжает приемная мать. И хотя Сигрид Унсет была измотана как никогда и ей приходилось назначать массу встреч на довольно позднее время, она при каждом удобном случае приходила на Майорстюен, чтобы попасть на утреннюю мессу к своим франкоязычным сестрам. Ее французский звучал немного коряво и немузыкально, зато она обладала большим словарным запасом.

После утренней мессы они завтракали, обычно в веселой и непринужденной атмосфере, — «праведные» завтраки, как она называла их. По мнению Сигрид Унсет, мало кто был наделен таким чувством юмора, как эти вечно занятые и ученые монахини в «Доме Святой Катарины». Здесь она чувствовала себя как дома. Она могла слушать звон колоколов и молитвенное пение, трижды в день доносившиеся из часовни в подвале, прогуливаться по столовой, где висели изображения Святой Суннивы, принадлежащие кисти ее друга Йосты, обсуждать с монахинями жития святых, узнавать новости о борьбе за власть в католической церкви.

Дом сестер-доминиканок казался островком покоя на оживленной Майорстюен. По лестнице можно было неспешно спуститься прямо к магазинам или пересечь Бугставейен и оказаться на Стенсгатен, улице детства, и пройти дальше — до холма Блосен. Иногда случалось так, что мать Шарлотта тоже приезжала в «Дом Святой Катарины», но, как правило, на ужин и вечернюю молитву. Ее французский звучал лучше и естественно вливался в оживленную беседу с доминиканками. В последнее время визиты стали более редкими, мать начала плохо слышать, почти ослепла и меньше всего желала выходить из своей комнаты. Во время хлопотных поездок в Осло Сигрид Унсет все чаще лишь наведывалась из «Буннехеймена» в церковь Святого Улава, у нее почти не оставалось времени на то, чтобы навещать свой оазис в Осло — «Дом Святой Катарины».

Сигрид Унсет согласилась занять пост главы Союза писателей с условием, что одной поездки в Осло в месяц будет достаточно. Однако нередко ей приходилось ездить чаще. Текущими делами занимался секретарь Хокон Болстад. Никто, впрочем, и не рассчитывал, что Сигрид Унсет будет заниматься рутинной работой. Так что вице-председателям, сначала Кристиану Эльстеру, а затем Георгу Брокманну, зачастую приходилось брать на себя часть обязанностей председателя. Но когда речь шла о неотложных и серьезных вещах, никто не мог сравниться с Сигрид Унсет, настолько велик был ее авторитет. Если она считала, что это могло принести пользу работе Союза, она никогда не отказывалась от участия во встречах или конференциях[632]. Нильс Юхан Рюд — один из членов правления — очень высоко ценил ее за «трезвый ум и интуицию». «Я никогда еще не встречал человека с таким колоссальным личным обаянием, как у Сигрид Унсет», — сказал он о ней[633]. Но вице-председатели все же роптали на то, что у них слишком много обязанностей. Авторы написанной позже истории Союза писателей сочли, что Сигрид Унсет вряд ли оставила после себя значительный след. Так что, скорее всего, она не думала о том, чтобы кто-то зафиксировал в протоколах ее победы в шумных баталиях, пока она упорно воевала за авторские права и солидные гонорары.

Немало сил и времени Сигрид Унсет уделяла и тому, чтобы литература заняла подобающее место в современном обществе. По ее инициативе Норвежское радио включило в ежедневную программу «Стихи дня». И никто в Союзе писателей уже не сомневался в том, что она — связующее и объединяющее звено. Иногда ей приходилось оказывать давление на других, она могла откровенно третировать некоторых своих собратьев по перу. Казалось непривычным, что она, кстати, нисколько не заботилась о том, чтобы очаровать своих коллег. Позже Унсет стала героиней многих карикатурных иллюстраций к истории норвежской литературы. Улаф Гульбранссон изображал ее в самых разных вариациях, но всегда, как правило, с кислой миной. Возможно, она и сама понимала, что за ней недаром закрепилось прозвище Сигрид Гордая, и мужчины часто обращались к ней в средневековой куртуазной манере, так же как и симпатизировавшие ей журналисты, называя ее «фру Сигрид» или «хозяйка Бьеркебека».

Далеко не всем нравились ее колкие язвительные реплики. Например, когда Оскар Бротен пожаловался, что Советский Союз не выплачивает ему гонорар, Сигрид Унсет сослалась на свой опыт общения с венгерскими издателями, которые предлагали выдать гонорар товарами, но почему-то не винными бочками:

— Издательство намеревалось расплатиться со мной лошадью, — сообщила председатель[634].

С юмором она попыталась развеять иллюзии того же Бротена, когда он заметил, что русские все же с большим уважением относятся к авторам.

Председатель Союза писателей славилась также своим «многозначительным молчанием»[635], хотя часто позволяла себе и вполне недвусмысленные высказывания по тому или иному поводу. После каждой встречи писателей о ней рассказывали все новые и новые анекдоты. Потом она с пониманием кивала и смеялась над некоторыми из них, а другие были далеко не лестными. Будучи председателем, она позволяла себе выказывать суверенное презрение к традициям и этикету, чем вызывала у некоторых немалое раздражение. Даже когда она пригласила писателей к себе домой в Бьеркебек, молва не стала к ней снисходительнее. Она сама сожалела о том, что, пригласив эту по большей части мужскую компанию «с женами, секретарями и т. п.», не обеспечила того уровня комфорта, которого ожидали ее коллеги: «Плохо то, что по такому случаю я не позаботилась об удобных стульях»[636]. Вместо благодарности за оказанное гостеприимство ей пришлось выслушивать придирчивые реплики о том, до чего же у нее жесткие лавки, да и обо всем прочем. Сама она, как всегда, восседала с гордой прямой осанкой и не нуждалась в стуле со спинкой, но ее столовая не производила впечатления места, где обычно собирается богема, хотя дорогие напитки лились рекой. На заседаниях царил порядок, даже если застолье накануне вечером затягивалось допоздна. «Мы трудились каждый день — с 10 до 18 с двухчасовым перерывом на обед, в крошечной комнатке, мгновенно наполнявшейся сигаретным дымом, потом все окна открывали, комната проветривалась, потом окна снова закрывали, и мы продолжали курить. Каждый вечер у нас было застолье. Так что к концу работы я устала и простудилась»[637].

Ежегодный съезд скандинавских писателей, на этот раз проходивший в Осло, оказался под угрозой срыва, поскольку совпал с забастовкой служащих отелей. Писателям пришлось импровизировать: поездом они доехали до Лиллехаммера и остановились в доме у главы Союза писателей. Но досадное впечатление от забастовки померкло от другого потрясения, которое буквально сразило наповал участников съезда, когда они узнали, что накануне, в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, по всей Германии прокатилась волна еврейских погромов — жилые дома, магазины и синагоги были сожжены, разорены и разрушены. Многих евреев убили, многих ранили и покалечили. Долгие годы систематической дискриминации и пропаганды ненависти увенчались акциями насилия, жестокости и террора. Эта ночь кромешного ада и позора вошла в историю под названием «Хрустальная ночь».

Раньше она слушала рассказы о личных впечатлениях Макса Ходанна, теперь она уже знала, что в Германии преследуют не просто отдельных личностей, но евреев в целом. Чем закончится этот организованный террор? Черная тень этого ужаса лежала на двухдневной встрече в Лиллехаммере, во время которой было решено укреплять скандинавское сотрудничество и запланированы общие вечера-чтения.

В конце осени в Союзе писателей разразился скандал, и Унсет пришлось вмешаться. Речь шла об Акселе Сандемусе и его романе двухлетней давности «Мы украшаем себя рогами». Карл Юаким Хамбру в отзыве на роман не поскупился на очень резкие и негативные характеристики, используя такие выражения, как «эксгибиционистское похмелье» и «сексуальные галлюцинации». Хамбру считал, что роман отражает «феномен душевного и сексуального расстройства, типичного для периода после 1918 года»[638]. Сандемусе счел себя оскорбленным и подал в суд. Он просил Сигрид Унсет и Нини Ролл Анкер выступить в его защиту. Сигрид Унсет полагала, что Хамбру просто не дано понять эту книгу, сама же она считала книгу «очень хорошей» и правдивой. По ее мнению, эротические сцены нельзя вырывать из контекста. И вообще большинство «книжек для девочек-подростков» гораздо более аморальны, чем произведение Сандемусе. Сигрид Унсет и К. Ю. Хамбру схлестнулись во второй раз. Казалось, оба получали удовольствие от словесных перепалок. Нини Ролл Анкер считала книгу «оригинальной и ценной», а выпады Хамбру против автора — оскорбительными и необъективными.