Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

• Название: Сигрид Унсет. Королева слова
• Автор: Сигрун Слапгард
• Издательство: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-554-6

Книга норвежской журналистки С. Слапгард рассказывает о жизни и творчестве Сигрид Унсет (1882–1949), выдающейся норвежской писательницы и правозащитницы, лауреата Нобелевской премии по литературе (1928). Все подробности ее непростой биографии исследовательница подтверждает ссылками на документы и малодоступные источники. Жизнеописание снабжено обширным справочным аппаратом.

---

— Они полностью захватили меня. Волшебная музыка уникальных имен, чарующий и бурлящий <…> поток гипнотических повторений… Словно бурная многоводная река в разгар весеннего половодья, такое впечатление произвел на меня эпос «Калевала», монотонный и грандиозный, и им невозможно насытиться[578].

Этот поэтический шедевр она воспринимала так же, как и саму Финляндию, одновременно близкую и далекую. Для Сигрид Унсет эпос «Калевала» стоял в том же ряду, что и народные песни Грундтвига, и собрание сказок Асбьёрнсена и Му, к которым она питала интерес с ранней юности.

Перечитав «Калевалу», она вдохновилась и написала эссе о том, как висы, руны и эпические истории путешествуют во времени, в веках. И о том, что особость финского эпоса заключена и в Вяйнямёйнене, карело-финском мифическом герое, и в самом мифе о творении мира, где «главный герой, сын Ильматар, дочери воздуха, и основоположник финской культуры, погружается в море и предает свою судьбу на волю волн и ветра»[579].

— Я просто не знаю, как благодарить вас, — заключила свою речь Сигрид Унсет.

Побродив по Хельсинки, прогулявшись по городской площади с видом на залив, она перестала считать Стокгольм самым красивым городом Скандинавии. Его место в ее сердце заняла столица Финляндии. Именно здесь она отметила, как велика схожесть жителей Севера, привычных к холодным и темным зимам:

— Я помню, каково было идти в школу зимой поутру. Все финские дети испытали это, так же как и их норвежские, и шведские, и датские сверстники. <…> Я не сомневаюсь в том, что именно это обстоятельство и сделало из нас индивидуалистов, и, очевидно, неисправимых индивидуалистов. Никто не может чувствовать себя более одиноким, чем ребенок, который отправляется в школу темным зимним утром. Мы все прошли через это. Но благодаря этому мы все и научились у нашей северной природы любить весну и солнце, дневной свет и белые ночи[580].

Точнее и пронзительнее Унсет и не смогла бы выразиться: Финляндия не должна была чувствовать себя одинокой. Так дипломатично и метафорично на этой четвертой встрече скандинавских писателей она напомнила о культурной общности северных народов.

С точки зрения Нини Ролл Анкер, впервые за много лет Сигрид Унсет была в хорошем настроении и полна энергии. Они прогуливались, смеялись, покупали красивые вещи, как в старые добрые времена. Ее оптимизм и бодрость духа порадовали и шведского журналиста, которому она посоветовала следующий заголовок для статьи: «Сигрид Унсет не одобряет, когда женщины вторгаются на мужскую территорию. Слухи о том, что лауреат Нобелевской премии страдает от интервью, сильно преувеличены»[581].

Снова она развлекалась и забавлялась, провоцируя и журналистов, и шведских феминисток:

— Женщина может делать все то, что и мужчина, но мужчины не могут того, что могут женщины. Поэтому так досадно, да и, откровенно говоря, до слез обидно, что женщины тратят свои силы на то, что могут сделать мужчины, но оставляют несделанным то, что могут сделать только они сами.

— А разве сама Унсет не выполняет и мужскую, и женскую работу?

— Нет, это абсолютно исключено. Откровенно говоря, меня коробит даже мысль о том, что моим детям придется пройти через те же испытания, которые выпали на мою долю. Ведь мать не просто постоянно заботится и думает о своих детях. Дети — неотъемлемая часть ее бытия[582].

В Швеции в это время полным ходом организовывали детские сады. Эта идея категорически претила Сигрид Унсет, хотя сама она выросла под опекой нянек, а Ханса поместила в школу-интернат. Она сделала исключение только ради того, чтобы выкроить время для работы, но ее ужасала мысль о том, что ее собственным детям пришлось бы вырасти в детских садах. Она была уверена, что святой долг матери — находиться рядом с детьми, а перекладывать заботы о своих детях на чужие плечи — это ли не признак распада общества?

— Мир понесет невосполнимую потерю, — заявила она журналисту, который затем отметил: «Эти слова продиктованы мощным темпераментом писательницы». Но зря он пытался выведать о ее писательских планах:

— Вы можете задавать мне вопросы, но не получите ответа. Какой смысл делиться своими творческими планами?[583]

После встречи в Хельсинки она вернулась в Монтебелло, чтобы продолжить лечебные процедуры. На протяжении почти трех месяцев она позволяла ухаживать за собой. С большим удовольствием она роптала на сложности, с которыми было сопряжено лечение: «Я перешила на одежде все пуговицы и петли»[584]. А когда она велела Матее сохранять марки от всех ее писем и сложить «весь этот хлам в шкатулку, Вы знаете, в кабинете», Матея поняла, что фру Унсет возвращается к своей обычной властной манере общения.

После пребывания в Монтебелло ревматизм и нервные боли отступили, но в Бьеркебек она возвращалась неохотно. Она чувствовала, как и зачастую раньше, когда лето было в разгаре, что ей следует уехать, чтобы передохнуть от работы. В августе приехали и Сварстад, и Гунхильд, и остальные дети. Она испытала некоторое облегчение после того, как ей удалось пристроить Ханса в школу-интернат Хартманна в Аскере. Ее частые отлучки привели, однако, к тому, что в прессе начали циркулировать упорные слухи о ее отъезде из Лиллехаммера. В этом же месяце газета «Тиденс тейн» опубликовала большую статью «Переедет ли С. У. в Осло?» с подзаголовком «Ходят слухи, что она намерена покинуть Лиллехаммер»[585].

В статье, кроме прочего, утверждалось, что в Лиллехаммере она жила очень замкнуто и общалась в основном со своей близкой подругой Хеленой Фрёйсланн. Автор статьи высказывал предположение, что после возвращения домой из Дании Сигрид Унсет начнет паковать вещи. Многие газеты опубликовали статьи типа «Жизнь и труды в Бьеркебеке накануне отъезда в Осло». Одна из таких статей дошла до нее из бюро газетных вырезок и подлила масла в огонь — она вообще перестала доверять журналистам. Хотя по-настоящему ее волновали газетные статьи совершенно иного характера — тревожные сообщения из Германии.

В самый разгар лета приехала погостить Нини Ролл Анкер, воодушевленная приятным общением в Хельсинки. Сигрид Унсет ей очень обрадовалась. На этот раз подруга отметила, что Унсет еще глубже, чем раньше, погружена в мир книг, она буквально жила книгами: «Вообще-то, с тех пор как мы были детьми, она совсем не изменилась; ее мир — это книги»[586]. Но в отношениях с детьми что-то изменилось, считала Нини Ролл Анкер: складывалось такое впечатление, что Унсет дистанцировалась, отдалилась от реальности. Она избегала говорить со своими детьми о практических вещах. Она даже попросила подругу выведать у Андерса, куда и когда он собирается уехать. А увидев изумленное лицо Нини, объяснила, что не может говорить со своими мальчиками на подобные темы.

Между тем сообщения в норвежских и зарубежных газетах становились все тревожнее, Сигрид Унсет также получала вести из первых рук — от своих еврейских друзей о том, что происходит в Германии. После конференции в Лиллехаммере, посвященной преследованиям евреев в Германии, она пригласила двоих участников к себе домой, в Бьеркебек. Это были беженец из Германии и дочь писательницы Софии Ауберт Линдбек, которую она часто встречала в Союзе писателей.

Они подарили ей свою книгу с дарственной надписью. Под ней по-детски размашистая подпись Лисе Линдбек и убористая — Макса Ходанна. «Евреи возвращаются домой» — эту книгу они написали по следам поездки в Палестину в этом году. Они были довольно скандальной парой, поскольку состояли в гражданском браке и позволяли себе резкие выступления. Много раз во время выступлений они становились объектом нападок «Норвежского фронта»{79}, а на них самих повесили ярлык «еврейских большевиков». Лисе Линдбек, журналистка и писательница, придерживалась откровенно левых взглядов и стиля жизни, неприемлемого для Унсет: она колесила по бурлящей Европе с маленькой дочерью. А доктор Макс Ходанн, которого сам Гитлер заклеймил евреем и врагом, сексолог, бывший главный врач Берлина, был хорошо известен в Норвегии, потому что ратовал за сексуальное образование и искусственный контроль над рождаемостью. А именно это Сигрид Унсет ненавидела больше всего.

Тогда почему же Сигрид Унсет пригласила эту неортодоксальную пару к себе домой? А потому, что она считала: Германии следует дать отпор. Для нее это теперь была задача номер один. И пусть ее взгляды несовместимы с идеями Макса Ходанна, наставника Карла Эванга, но он стал одной из самых первых жертв Гитлера — и для нее это оказалось решающим фактором. Доктора Ходанна сняли с должности и отправили в концентрационный лагерь за то, что в нем текла четвертушка еврейской крови. Затем, став беженцем, он встретил журналистку Лисе Линдбек, в то время находившуюся в Женеве. Вместе они отправились в Палестину, чтобы на месте разобраться, есть ли там какие-нибудь перспективы для евреев. И вот они написали книгу «Евреи возвращаются домой». Экспансионистские устремления Германии угрожали судьбе не только немецких евреев, но и евреев в других странах. Линдбек и Ходанн в своих репортажах упоминали о конфликтах с арабским населением и описывали грандиозный проект по переселению, вызванный беспрецедентным общеевропейским кризисом. Из самых разных уголков земли евреи устремились в Палестину.