Николай Михайловский - Штормовая пора

• Название: Штормовая пора
• Автор: Николай Михайловский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1978

Писатель Н. Г. Михайловский широко известен своими книгами «Таллинский дневник», «Девять баллов». «Мы уходили в ночь», «С тобой, Балтика», «Высокие широты», «Всплыть на полюсе», «Этот долгий полярный день» и др.

«Штормовая пора» знакомит читателя с малоизвестными страницами истории обороны Таллина, Ленинграда, рассказывает о первых бомбежках Берлина морскими летчиками в августе 1941 года.

Книга дополнена новыми очерками о маршале К. К. Рокоссовском, об адмирале В. П. Дрозде, о подвиге экипажей крейсера «Киров» и линкора «Марат», о писателях и журналистах, сражавшихся под Ленинградом.

---

Такое трудно было предвидеть. Фактически немцы в тисках, давно утратили боевую инициативу. Теперь, видимо, решили прощупать нас. «И попали в самое уязвимое место, — объяснил Арсеньев. — У нас тут сплошные штабы и ни одного пехотного подразделения».

Я спросил, где мне находиться во время боя.

— Думаю, у артиллеристов, — ответил он. Заметив наган, висевший у меня на поясе, Николай Васильевич рассмеялся: — У вас патроны есть? Или носите так, для устрашения окружающих?!

— Один комплект в барабане.

— Пойдите к начальнику боепитания и скажите, что я приказал выдать вам еще два комплекта.

На этом мы с Арсеньевым расстались. Я вышел из дома, перед которым высилась белая скульптура ангела.

Как же так, сорок пятый год, на всех фронтах идет успешное наступление, а мы вроде попали в окружение?!

Как-то в первый год войны ни в Таллине, ни в Ленинграде, ни в Севастополе я не ощущал опасности, хотя она постоянно нависала над головой, и никогда не задумывался над тем, что могу погибнуть. Здесь впервые пришла на ум такая мысль и стало досадно погибать на пороге нашей победы. Страшен был не сам бой, которого все ждали с минуты на минуту, а внезапная перемена обстановки. Все было по-мирному, и вдруг — танки наступают на Кретингу, всего в десяти километрах от нас.

О, эти январские дни 1945 года в Паланге! Чего они нам стоили! Ни один человек, застигнутый там, никогда их не забудет…

Я получил два запасных комплекта патронов и вернулся в дом с ангелом к генералу Арсеньеву. В этой крайне напряженной обстановке Николаю Васильевичу не изменила обычная выдержка. Слушая по телефону тревожные донесения о том, что со стороны Кретинги не затихает стрельба и там идет бой частей 43-й армии с немецкими танками, перерезавшими дорогу на Палангу, Николай Васильевич твердым голосом отдавал распоряжения на случай прорыва танков. Его, волею судеб оказавшегося в Паланге в роли единственного артиллерийского начальника, сейчас заботила возможность высадки немецкого десанта. Положив трубку, он поспешил к морю. Я вместе с ним.

Издалека доносился грохот выстрелов, но в Паланге покуда было тихо. Зато, оказавшись на берегу, мы попали в самое пекло. Противник обстреливал все побережье. В густой темноте, хоть глаз выколи, снаряды взрывались, и тысячи раскаленных осколков веером разлетались по сторонам. Но даже взрывы не могли заглушить ошеломляющий гром прибоя. Со стороны Клайпеды в воздух взмывали ракеты и на море вспыхивали и гасли какие-то подозрительные огоньки.

Сотни две авиаторов, которых с трудом «наскреб» командующий ВВС, лежали, притаившись на берегу у зениток, пулеметов, не выпуская из рук оружия и гранаты, напряженно смотрели в сторону моря, готовясь встретить десант; они прекрасно понимали, что здесь, на берегу, будет решающая схватка, ибо никаких резервов у нас нет и быть не может. Стало быть, можно рассчитывать только на себя, на свои силы. И потому был один выход, одно решение — драться до последней возможности, а если враг прорвется, любой ценой сбросить его в море.

В темноте послышался голос посыльного, усиленно разыскивавшего генерала Арсеньева.

— Танки приближаются к нашим батареям! — коротко доложил он.

— Передайте Барбакадзе — действовать по обстановке, — твердо ответил Николай Васильевич и тут же обратился ко мне: — Идите туда. Посыльный поможет вам добраться.

Так я очутился на командном пункте артиллеристов в маленьком охотничьем домике, поминутно содрогавшемся от выстрелов наших пушек и столь же близких взрывов немецких снарядов. Здесь вместе с Г. И. Барбакадзе находился замнач. Пубалта генерал Рыбаков, они советовались с командирами, как действовать на случай, если немецкие танки прорвутся к артиллерийским установкам.

Усиленная дуэль не затихала всю ночь. А на утро вернулись разведчики, они попали в серьезную переделку и отбивались гранатами. Вернулись не все. Оставшиеся в живых принесли ценные сведения о сосредоточении немецких войск, занявших исходные позиции для атаки. Они выяснили также, где танкоопасное направление. Барбакадзе поблагодарил их, и все данные тотчас нанесли на карту.

Едва Барбакадзе закончил беседу, как послышались доклады наших наблюдательных постов: два полка немецкой пехоты при поддержке почти тридцати танков перешли в наступление…

В это время позвонил командующий ВВС генерал-полковник М. И. Самохин, желая узнать, что у нас происходит. Генерал Рыбаков объяснил ему обстановку и сказал:

— Без твоей помощи не обойтись, Михаил Иванович! Если есть малейшая возможность, подними авиацию.

— Хорошо. Попробую, — ответил тот.

Все знали, что много дней стоит нелетная погода, небо закрыто плотной шапкой облаков. И, откровенно говоря, на помощь авиации была очень слабая надежда. Но, к нашему удивлению, в самый, можно сказать, кульминационный момент, когда танки образовали прорыв, а за ними высыпала пехота, низко прижимаясь к земле и оглушая всех ревом моторов, пронеслись над домиком штурмовики. Одно звено, другое, третье…

— Манжосовские пташки, — сказал с облегчением Рыбаков. Он имел в виду командира 11-й дивизии штурмовиков Д. И. Манжосова.

Немцы уповали на погоду и никак не ожидали появления «ИЛов». Самолеты ударили по танкам, рассеяли пехоту, и наступление гитлеровцев остановилось.

Но чего стоил этот день!

Свистели и взрывались немецкие снаряды, в ответ рявкали наши тяжелые орудия. Охотничий домик не то чтобы содрогался, нет, он ходуном ходил. Звенели стекла, вылетавшие из рам. С потолка сыпалась штукатурка, но никто этого не замечал: все были поглощены донесениями, по которым можно было судить о ходе сражения.

Наблюдательные посты корректировали огонь и докладывали о том, что немецкая пехота, бросившаяся было в атаку, теперь откатывается, неся потери. Так продолжалось час-два. Но вот громом пронеслось известие: танки! Барбакадзе с яростью кричал в трубку:

— По танкам прямой наводкой…

В первые минуты мы совсем было воспряли духом, слушая донесения с наблюдательных постов:

— Подбит «тигр»…

— Прямое попадание в «фердинанда»…

Но часть танков все же проскочила огневую завесу и прорвалась в мертвую зону перед одной из наших батарей.

На КП установилась настороженная тишина, в которой ясно выделялось каждое слово Барбакадзе, передававшееся на батарею:

— Комендорам с автоматами и гранатами выдвинуться вперед и остановить танки!

— Есть! — донеслось издалека.

Мы стояли у стен, ожидая, что будет дальше. Чей-то властный голос произнес:

— Без команды никому не выходить! Приготовиться к бою!

Кто взялся за автомат, кто за гранаты, а я вынул из кобуры наган, которым воспользоваться мне так и не пришлось. Атака была отбита артиллеристами.

Я вернулся в Палангу.

Ненастная погода! Угрюмое серое небо нависает над землей. Сырой снег валит крупными хлопьями. В воздухе промозглая сырость, какая обычно бывает осенью или ранней весной. Порывы острого, колючего ветра доносятся с моря и обжигают лицо.

Командующий военно-воздушными силами генерал Самохин по нескольку раз в день выходит из штаба, всматривается в небо и негодует:

— Чертова погодка! Хороший хозяин собаку не выгонит!

Но зато для пехоты и артиллерии такая погода — не помеха. По шоссе в направлении Клайпеды двигаются войска. Это верный признак близкого наступления на порт, за который немцы держатся «обеими руками». Клайпеда связана с Восточной Пруссией не только самым коротким морским путем, но также узенькой полоской земли — стокилометровой косой Куришен-Нерунг. Там хорошие шоссейные дороги, которые сейчас используются для снабжения немецких войск, осажденных в Клайпеде.

Рано смеркается в зимнюю пору. Не успеешь оглянуться, как наползает темнота. Сначала смутно вырисовываются силуэты домиков и низкорослых сосен. Они похожи на медвежат, поднявшихся на задние лапы. Потом дома, деревья, люди — все сливается в густую черноту настороженной и тревожной тишины, нарушаемой лишь морским прибоем и отдаленными раскатами орудийных выстрелов.

В этот поздний час мы приехали на командный пункт батальона, разместившийся в землянке, недалеко от главного шоссе.

— К нам приходят гости только в темноте, — говорит командир батальона капитан Гладких. — Вокруг нас все деревья в щепы превратились. Такая шикарная аллея была, и всю немцы снарядами исковыряли, — с горечью и досадой добавил он.

— Ну ничего, деревья вырастут, товарищ капитан, — вставил веселый круглолицый солдат с родинкой на щеке.

— Скоро не вырастут! — авторитетно возразил капитан. — Надо не меньше пятидесяти лет, чтобы такие дубы поднялись. Вот тополя растут очень быстро, но и умирают скорее, чем, скажем, дуб или клен.