Игорь Юркин - Демидовы: Столетие побед

• Название: Демидовы: Столетие побед
• Автор: Игорь Юркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03573-7

Книга посвящена жизни и деятельности основателя промышленной династии Никиты Демидова, заложившего основу великой горной империи, его сыновей, при которых она достигла наибольшего расцвета, и внуков, при которых распалась. Биографии большинства героев впервые изложены с такой степенью полноты и точности. Автор, доктор исторических наук, подчеркивая значение созидательной деятельности Демидовых, в то же время далек и от панегирических восхвалений, и от изображения героев кровавыми злодеями. Широко используя документальные (включая привлекаемые впервые) источники, рассказывает о событиях, охватывающих почти столетний период, об отношениях Демидовых с властью (в том числе с Петром Великим), о вкладе представителей рода в развитие Российского государства.

---

Отца и старшего брата Никите Никитичу догнать не удавалось. Но какая настойчивость в этом стремлении. И какая изобретательность.

Если отец носил чин комиссара в значительной степени формально, оставаясь до мозга костей частным промышленником и лишь имитируя готовность стать служащим, его младший сын, не оставляя занятий бизнесом, вступает в ряды быстро множащегося в петровской России чиновничества. Он находит в структуре государственного управления место, которое, как он надеется, должно позволить ему обойти некоторые препоны, которые чинит заботливый родитель, он же — куда менее любвеобильный конкурент.

Предваряя рассказ о многолетнем «романе» Никиты Никитича с Берг-коллегией, имеет смысл присмотреться к его отношениям с ней в период до внезапно вспыхнувшей между ними страсти.

Июнь 1724 года. Берг-коллегия указом своему Московскому обербергамту приказывает взять с Н.Н. Демидова горную подать за 1723 год в сумме 159 рублей 51 копейка. Начинается его поиск. Сначала бергамт три месяца разыскивает его в Москве. Получив информацию, что тот в Туле, отправляет указ тульскому воеводе выслать плательщика в Москву. Провинциальная канцелярия неоднократно посылает к нему солдат — самое большое, чего удается им добиться, переговорить с его женой. Правда, один раз в провинциальной канцелярии он все же появляется, но с предложением, которое исполнение распоряжения лишь отодвигает: ссылаясь на сенатский указ, просит разрешить ему заплатить налог не в Москве, а в Туле, в камерирской конторе. И вновь исчезает. Бергамт посылает для его доставки солдата, тот отправляется к Никите на двор, его не застает, берет в «заложники» его человека; Никита подает челобитную, выражая готовность заплатить, но снова прося освободить его от поездки; воевода принимает решение просьбу удовлетворить и деньги «принять к камерирству», пишет отписку в Москву… На этом документе, врученном в конце ноября отправлявшемуся в обратный путь солдату, и заканчивается дело[284], сообщающее о том, как Демидов, несмотря на семь посылок за ним, так за пять с половиной месяцев перед Берг-коллегией и не предстал. Как видим, младший Демидов не только не тянется к этому учреждению, напротив, настойчиво, умело и в конечном счете успешно контактов с ним избегает.

Тем интереснее, что очень скоро он окажется его сотрудником.

Никита Демидов (мемориал)

Портреты Никиты: прижизненный и посмертный

В 1725 году, генваря 28 дня скончался император Петр Великий, человек, сумевший разглядеть и оценить встретившегося на жизненном пути тульского кузнеца Никиту, помогший ему стать родоначальником новой фамилии и основателем промышленной династии.

В том же году ноября 17 дня скончался и этот кузнец, немало потрудившийся над фундаментом и стенами рассчитанной на века государственной постройки, которую возводил Петр.

Каким он был, родоначальник Демидовых?

Внешний его облик сохранил портрет неизвестного художника, не вполне совершенный в одних деталях, странный в других, но удивительный по силе и цельности общего впечатления. Экземпляров портрета существует несколько. Самыми старыми считаются принадлежащие Невьянскому историко-краеведческому музею и Нижнетагильскому музею-заповеднику. Остальные, предположительно, более поздние копии, но окончательное заключение по датировке некоторых следует отложить — они в должной степени не исследованы.

Портрет поясной. Никита изображен в темном кафтане с наброшенной на правое плечо алой накидкой. Костюм необычный. Накидка, тем более алая — вещь неносильная. Она, конечно, здесь «для красоты» (сильное цветовое пятно — решающее в цветовой композиции холста). Но, возможно, еще и для чего-то символической природы. Мысленно снимем ее — получим один из многочисленных в российских музеях купеческих портретов. Накидка переводит образ из бытового измерения в некое метапространство, придает облику осо-бость, своего рода царственность.

Ладонь правой руки возложена на толстый суковатый посох. Левая рука перед грудью, жест ее непонятен. Во всяком случае, она не поддерживает накидку[285] — та не смята, рука ее не касается.

Голова изображена с явным нарушением правил анатомии: череп вытянут, его затылочная часть непропорциональна велика. Тонкий нос. Сложного рисунка с несколькими изломами тонкие брови. Впалые щеки. Лоб и темя лысы, остатки волос на голове образуют некое подобие темного нимба. Усы, черная, может быть с сединой, ухоженная борода. Кожа на лбу и висках — сухая, тонкая, со множеством морщин. Выразительные, сильные глаза (притом что правый из них явно неправильно «посажен»). В целом ощущение какой-то карикатурности — но при этом какое выразительное лицо!

Заставляет задуматься борода. Перед нами, безусловно, не дворянин. Ходить дворянину с таким лицом, особенно в столице, куда Никита то и дело приезжал, было недопустимо. А вот старообрядцем изображенный на портрете мог быть безусловно. Подчеркнутая простота одежды (накидку в счет не берем), аскетизм облика, посох, борода, хоть и не великая, но такая, отращивать которую нужно не один месяц, — так мог бы выглядеть даже не рядовой приверженец старой веры, но и начетчик. У Семена и Андрея Денисовых, какими их изображают миниатюры поморцев, усы и борода нисколько не больше и фасон их — такой же. Если заказной портрет — всегда представление обществу облика, который модель хочет ему представить, то перед нами декларация: я — такой, именно таким меня воспринимайте при жизни и после смерти помните. Такой — то есть образом старообрядец.

Перед Никитой прямоугольный стол. Возможно, его покрывает ткань — об этом говорят вертикальные полосы на боковой поверхности, напоминающие складки покрывала. На столе три книги, две в темно-коричневом с зеленью переплете, одна — в светлой коже, виден ее корешок с золотым тиснением. Книги лежат на листе белой бумаги с рисунком трех построек. Здания — явно нежилого назначения.

И здесь две неясности. Поверхность стола — зеленая или, может быть, зеленовато-коричневая[286]. Боковая сторона, та, что с вертикальными складками ткани, по цвету другая — от почти белого до светло-бежевого. Переход цвета — точно по границе горизонтальной и вертикальной плоскостей. Единое целое с материалом, покрывающим столешницу, ткань боковых свесов составлять не может — между тем границы между ними не показано. Стол изображен условно: его границы строго вписаны в вытянутый прямоугольник. Возникает впечатление, что изображение стола перекрыло какое-то другое, более раннее. На ум приходит единственная разумная догадка: на оригинале здесь первоначально располагался прямоугольник с надписью. Подобные портреты в петровское время были достаточно распространены. Обширную надпись, в которой, между прочим, упомянуты труды автора в развитии горнорудной промышленности («обыскал серебряную руду»), имеет, например, портрет воеводы и дипломата Ивана Власова из Нижегородского государственного художественного музея, написанный Г. Адольским (Одольским) в 1694/95 году[287].

Портрет хорош, но как заглянуть в глубину картинной рамы? Как, заглянув, — увидеть?

Облик — сохранен, черты характера, манера поведения, тем более внутренний мир — закрыты. Воспоминаний о Никите его современников не сохранилось, кроме отдельных упоминаний, информация которых иногда очевидна («мужик упрям» — воля), иногда оригинальна и интересна (оказывается, обладал уникальной памятью). Переписки, кроме деловой, нет, да и та не его руки: диктовал. Из нее случайно знаем, что к концу жизни ослабело зрение. Что-то компенсируют фольклорные источники (не пил вина, ценил шутку и т. д.), но в них Никита и Акинфий могли смешаться.

Говоря о Никите начала 1700-х годов, Б.Б. Кафенгауз отмечал в нем «свойства сурового и алчного эксплоататора, не считавшегося с интересами работавших у него крестьян и мастеровых»[288]. Действительно, высокой заработной платой и хорошими условиями труда он персонал не баловал. Примерно к этому же времени относится челобитная, поданная воеводе четырьмя уральцами, жившими в селениях, приписанных к демидовскому заводу, но служить Демидову не желавшими в силу того, что были ясачными людьми. Даже не связываемые сюжетом, эти фрагменты весьма выразительны и показательны. Демидов «взял у Максима Синбирца из двора дву сыновей и увез с собою на заводы. И ево, Максима, и детей ево стегал на плотине плетми на смерть и держал их в железах шесть недель и морил голодною смертью….А тем де он битьем сына ево изувечил, а как из желез выпустил, заставил уголье дрова ево и детей обваживать». «…А как он, Никита, поехал с Невьянских заводов без подорожной к Москве, и, будучи у Чюсовской слободы в уезде в деревне Нижней, к нему, Максиму Скоробогатому, в дом приходил со многими людьми. И он ево, Никиты, убоясь, заперся в клеть, и Никита де у той клети двери выломил… И в то время он, Никита, увез у него с лошадей ево четыре хомута ременные и взял четыре лошади в подводы, также и у иных крестьян подводы… брал сильно». Спрошенный в Сибирском приказе, Никита отвечал на такие обвинения с полной уверенностью в своем праве устанавливать порядок хотя бы и силой: «А Максима де Синбирца с Федковски[х] и з детми ево брал и в чепи шесть недель держал, что он чинился силен, и по многим присылкам на завод работать не ходил. И за то ево ослушание он, Никита, на плотине плетми бил при многих людех для того, что велено ему, Никите, ослушников смирять, чтоб иным людем непослушания чинить было неповадно и тем ослушанием в заводах какой остановки не учинить»[289].