Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

• Название: Царьград. Гексалогия
• Автор: Андрей Посняков
• Издательство: Самиздат
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Насвистывая, молодой человек отправился собираться, так и не вспомнив про ведьминого сына, пастушонка Сермяшку, коего кто‑то наверняка присмотреть за новым жильцом сговорил. Ну, сговорил и сговорил – теперь чего уж?

Ночь выдалась ясная, лунная, с сияющими жемчужинами звезд. Весь вечер Алексей прикидывал – чтобы одеть. Вдруг да выйдет? Как там, перед людьми, в кафтане, да в сапогах старинных показаться? Ну, кафтан, положим, можно и скинуть – это ежели на тепло попадет, а ну как на холод? Порты, в принципе, ладно – штаны и штаны, никто к ним сейчас особенно не присматривается, не те времена, что, скажем, в восьмидесятых и ранее. Вот тогда уж да – крутую фирму все секли, от пионеров до пенсионеров. Значит, порты можно оставить – сойдут и такие, за неимением прочих. Рубаха… слишком уж на ней много вышивки, нарядная слишком. Такую только артисту народного хора и носить, а зачем артистам шариться по лесам в рабочем прикиде? Ясно, что незачем. Подозрительно это!

Алексей хорошо помнил все свои прошлые проблемы с милицией и прочими там рыбаками‑грибниками‑ягодниками. Привлекать к себе излишнее внимание нелепым внешним видом абсолютно незачем. Хорошо бы, конечно, в темноте переместиться, да уж это как получится, тут от ведьмы Миколаихи никакого толку не было. Грозу вызовет – и все ее дела на этом и кончатся, а зачем гроза – то ей знать и не надобно. Выйдет ли и с грозой‑то? Выйдет! Не может не выйти! Всегда выходило, всегда.

Так, сапоги бы спросить у старосты какие‑нибудь… пообшарпанней, понезаметней, не эти же – зеленого сафьяна, узорчатые. Да и кинжал – взять ли? Нет, пожалуй что, лучше обычный нож, с небольшим клинком, кинжал‑то точно, в случае чего как холодное оружие проканает, ну его к черту! Да, и рубаху сменить на сермяжную.

Ночь выдалась холодной, звездной, с узким искрящимся месяцем, похожим на кривой турецкий кинжал. Алексей с ведьмой Василисой шли на Черное болото узкой тропою, шли быстро, ночь была светлой да и путь – хорошо знакомым.

Где‑то рядом, в лесу, гулко ухал филин. Вот в камышах закричала выпь. Путники насторожились – спугнул кто‑то? Да кому тут шастать‑то ночью? Хотя…

– Тс‑с! – останавливаясь, протопроедр поднял руку.

Показалось, будто позади кто‑то идет, пробирается по болотным кочкам. Может быть, те, кто…

– Да блазнится все, – усмехнулась ведьма, поправляя на плече котомку с заговоренными травами, сушеными лягушками и прочими колдовскими причиндалами, за которые, по правде говоря, женку эту давно было пора привлечь по всей строгости. – Блазнится, блазнится… Кому тут быть‑то? Разбойников‑то давно нет.

Нет, есть!

Молодой человек снова насторожился, явственно услыхав чьи‑то быстро приближающиеся шаги, чье‑то запыхавшееся дыхание… Дернул из‑за сапога нож…

– Мамко! Дяденька Алексий!

Господи! Никак Сермяшка!

– Ты чего здесь? – узнав сына по голосу, строго произнесла Миколаиха. – Сколь раз говорить – по болоту не шляться! Мало мне одного?

– Матушка, вы б скорей назад…

– С чего б это назад? – Протопроедр недобро усмехнулся. – Нам назад не надобно!

– Там… там… – пастушонок неожиданно расплакался. – Они за вами… меня заставили, хотели убить… да и стадо, говорят, порешим…

– Кто заставил? Что? Почему?

– Не знаю, парни какие‑то. По виду вроде – татары. Заставляли за тобой, дядько, следить! Я и следил, что уж…

Паренек виновато вздохнул, но тут же встрепенулся:

– Уходите по гати, тати эти где‑то здесь, рядом!

– А ты ори громче, – глухо хохотнул Алексей. – Ишь, раскричался – на все болото слыхать! Ну? – он обернулся к ведьме. – Пойдем, что ли, к гати? Факел‑то припасла?

– Христом Богом прошу – не надо факела! – тихо взмолился Сермяшка. – Уж тогда точно заметят.

– Ну, заметят, и что?

– Не знаю… Но ведь не от хорошего дела они за тобой следят!

Протопроедр подкинул в руке нож:

– Ладно, разберемся.

– А на гать, если хотите, я вас и так проведу. Я тут все тропки знаю!

– Знает он, – пробурчала колдунья. – Братец‑то твой тоже знал, да утоп… Царствие ему небесное!

Женщина перекрестилась, что вызвало у Алексея некоторое изумление – ну, надо же, ведьма, а крестится!

– Я проведу, проведу! – истово шептал пастушонок. – Только факела не взжигайте!

Молодой человек неожиданно расхохотался и, хлопнув мальчишку по плечу, негромко бросил:

– Ну, что же, веди нас, Сусанин!

– Ступайте сторожко, прямо по гати.

Мог бы и не предупреждать – а то Алексей гать эту не знал! Да как свои пять пальцев. Правда, без факела бы сейчас не пошел.

– Ну, спаси, Господи, в добрый путь! – перекрестилась на дорожку колдунья.

Кругом пока все было тихо – никто не крался, сопя, не шуршал камышами, не хрустел в лесу сучками‑ветками.

Первым, осторожно ступая, шагал проводник – Сермяшка, – за ним – протопроедр, замыкала шествие Миколаиха‑ведьма. В темноте идти было страшно, гать под ногами пучилась, колыхалась, так что пару раз и сам‑то «Сусанин» едва не упал, хорошо Алексей успел схватить за рубаху:

– Эй‑эй, осторожнее, парень! Где там пень‑то? Не показался?

– Не… далече еще.

Далече… Там, где пень, имелось небольшое сухое и твердое место, поросшее кривыми сосенками и высокой осокою, там можно было б передохнуть, отсидеться до утра, коли ничего б не вышло. Да и что говорить – Миколаихе‑то с сыном ведь тоже потом в обратный путь. Вот поутру б и пошли…

Чу!

– А ну‑ко, стойте все!

Зло прошептав, Алексей прислушался, насторожился – снова показалось, идет кто‑то сзади по гати, осторожненько так пробирается… Да нет, не осторожно – вон как захрустел, черт рогатый!

Лось!

– И что ему тут делать?

– Попить, наверное, пришел…

– Нашел, куда явиться. Реки ему мало.

Ин, ладно – лось так лось. По прикидкам Алексея, не так уж и далеко уже до пня оставалось, лишь бы проводник не подвел, не завел бы… Впрочем, куда тут завести‑то еще? Некуда деться с гати!

– Тут еще новая есть гать‑то, – обернувшись, прошептал пастушонок. – Недокладенная. Как бы на нее невзначай не забрести – уж тогда точно сгинем.

– Сгинем, сгинем, – злым шепотом произнес молодой человек. – Не каркай! Лучше вперед смотри, пня там нет ли?

– Ой!

Проводник явно сунулся куда‑то в сторону, едва не угодив в трясину… однако не угодил, выбрался без посторонней помощи. Обернулся, зашептал возбужденно:

– А гать‑то новая – докладена! Ктой‑то жердины к островку проложил… вона, где пень.

– Ну, жердины так жердины, – услыхав про пень, Алексей обрадовался, да и сам уже, присмотревшись, заметил впереди островок, торчавший черным бугром посреди залитой туманным светом месяца трясины.

Вот и пень, наконец – корявый, родной. Осока кругом – в полчеловечьего роста. И месяц раскачивается, как ятаган в нервной руке. И звезды. Да еще туманок над трясиной поплыл… а не было ведь его, тумана‑то. Самая колдовская ночь начиналась! Неужто не получится, неужто не выйдет? Да нет – должно.

– Ну? – Алексей поворотился к ведьме. – Пришли уж. Колдуй!

А та уже раскладывала прямо на пне свои причиндалы – травы пахучие, какие‑то тускло блестевшие в свете луны черепушки, косточки… бубен!

В него и ударила заячьей лапой! Гулко так:

Бумм!!!

– Сермяшко, отвернись, а то сгинешь!

Пастушонок поспешно поворотился спиною, ну а уж потом – началось!

Три раза ударив в бубен – Бумм! Бумм! Бумм! – ведьма гулко ухнула, быстро скидывая с себя всю одежду… Красивая была баба – даже сейчас, ночью, и то видно! Ах… в иное бы время…

Голая колдунья, упав на колени, распростерлась пред пнем, вытянув руки:

– Ой да ты Перун, Перун‑батюшка! Ой да прими мово моление, мово моленье, тебя славление!

Алексей, уж на что был на взводе, а присвистнул: ну, нате вам – Перун! Нет, правильно игумен Варфоломей велел схватить эту бабу! Язычница! Как есть – язычница. Волхвица!

И сразу вроде бы как‑то сделалось темнее, страшнее, и туман вдруг загустел, поплыл на островок косматыми плашками, и кто‑то – казалось – завыл, заухал, захохотал совсем рядом. От таких премерзких звуков отрок Сермяшка – несмотря, что ведьмин сын! – затрясся, запричитал, закрестился:

– Господи, Господи, спаси и помилуй!

А Василиса, словно и не видела никого, делала свое дело. Молодая красивая баба. Ведьма. Вот встала… нет, вскочила, вспрыгнула на ноги, словно почуявшая добычу волчица, снова ударила в бубен, провела себя по тугим грудям заячьей лапою, закружилась волчком:

Ой, Перун, Перун,

Перун‑батюшка!

За горою, за крутой,

За рекой, за быстрою,

Стоят леса дремучие.

В тех лесах огни горят,

Вокруг огней люди стоят

Люди стоят, Перуна славят!

Ой, да ты Перун, Перун,

Перун‑батюшка!

Чем дальше, тем больше неистовствовала волхвица, вилась вьюном, скакала, кружилась, и бубен бил уже так часто, что звуки ударов сливались в один громкий гул. А Сермяшка, несчастный пастушонок, в страхе пополз в осоку, там и укрылся, дрожа, лишь одни босые пятки торчали…