Нина Бодэн - Круговорот лжи

• Название: Круговорот лжи
• Автор: Нина Бодэн
• Издательство: СЛОВО/SLOVO
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-85050-631-4

Романы современной английской писательницы Нины Боуден «Круговорот лжи» и «Знакомые страсти» объединяет тема обмана в жизни и в искусстве. Автора интересует современная семья, проблемы брака, взаимоотношения родителей и детей. Творчество Нины Боуден отличает глубокий психологизм и тонкий юмор.

---

Я взял полупустой бокал с красным вином, полупустую бутылку и сказал:

— Хочу посмотреть девятичасовые новости. Если хочешь, присоединяйся.

Я думал, что поступил правильно: высказал свою точку зрения спокойно, но решительно. Однако когда на экране появился список случившихся за день катастроф, меня начали одолевать сомнения. Наверное, я выражался слишком напыщенно (как всегда, когда на меня накатывал гнев). Не следовало читать Клио нравоучений. Чувство ответственности не приходит автоматически с физиологическим материнством. Я должен был все объяснить ей подробно, как ребенку. Она ведь еще совсем девочка. Когда родился Тим, мы с Элен были на несколько лет старше, но далеко не образцовыми родителями. Однажды летним вечером мы оставили Тима, мирно спавшего в своей коляске, возле паба. Вскоре пожилая женщина (может быть, она вовсе не была пожилой, но тогда нам так казалось) подошла к стойке, держа на руках нашего мальчика, и громко завопила:

— Как вам не стыдно?! Пока вы тут напиваетесь, каждый может унести вашего ребенка! — Сцена была трагикомическая и неловкая. Мне стыдно до сих пор.

Пришла Клио. Она держала книгу, как входной билет, и робко смотрела на меня. Я улыбнулся, и она села на пол у моего кресла. Досмотрев новости до конца, она пробормотала:

— Неужели во всем мире не произошло ничего хорошего? — Потом Клио раскрыла книгу (это была «Оксфордская антология английской поэзии»), склонилась над ней, и ее волнистые волосы упали по обе стороны нежной белой детской шеи. В тот момент она казалась мне воплощением невинности, обреченной на смерть. Я провел пальцами по ее густым волосам и мягко сказал:

— Знаешь, хотя Барнаби кажется большим и очень умен для своего возраста, ему всего четыре года, а даже очень разумные дети могут испугаться.

Она прильнула ко мне и сказала:

— Вам не понравилось, когда я заговорила о чувстве самоощущения, да? Вы считаете, что это паршиво звучит. Но я не знаю, как это назвать. Это не просто что-то физическое. Когда я бегаю, то чувствую себя самой собой, чем-то цельным. Но теперь, когда я поняла, что вас волнует, я больше не буду оставлять Барнаби одного.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но все же неплохо для начала. Однако мне хотелось кое-что узнать, и я решил воспользоваться ее хорошим настроением. Удачная выдумка о том, что у бегемотов нет пап, не могла надолго отвлечь Барнаби.

Когда я задал вопрос, Клио напряглась; ее шея окаменела под моими пальцами. Я быстро сказал:

— Послушай, я понимаю, что это не мое дело. Если не хочешь, не отвечай. Просто я должен быть в курсе, что ты говорила Барнаби, чтобы знать, что ему ответить.

Клио пробормотала:

— Он никогда не спрашивал меня об этом. Не знаю, почему он спросил вас.

Мне показалось, что в ее голосе прозвучала боль. Я промолвил:

— Может быть, он впервые задумался об этом. — Это не слишком походило на правду. — Или боялся расстроить тебя. Он очень тонко чувствует настроение окружающих.

Особенно ее. Я не раз замечал, что Барнаби просто не сводит с Клио глаз. Он был идеальным наблюдателем: умным, внимательным и тихим. Может быть, даже чересчур осторожным. Иногда это приходило мне в голову, хотя слово «осторожность» казалось странным, когда речь шла о взаимоотношениях матери и ребенка.

— Не знаю, — сказала Клио.

— Иными словами, ты не хочешь говорить об этом?

— Я же сказала, не знаю, — угрюмо повторила Клио. Ее шея покрылась пятнами.

Я ощутил внезапный приступ любопытства, в котором было что-то сладострастное, и попытался побороть его. Я правильно поступил, когда не стал расспрашивать ее при первом знакомстве. Не следовало делать это и теперь. Я притворялся и лицемерил, когда говорил, что хочу знать о случившемся ради ребенка. Это был еще один пример того, что Элен называла старческой похотливостью.

Я заикаясь извинился. Клио повернулась и посмотрела на меня снизу вверх; ее круглое детское лицо было сердитым и упрямым. И мне вдруг расхотелось знать. Но она не обращала внимания на мои неуклюжие оправдания. Когда я сбивчиво бормотал, что каждый имеет право на частную жизнь и что мне очень жаль, если у нее сложилось впечатление, что я лезу ей в душу, Клио закрыла глаза, демонстрируя свое долготерпение.

Потом она открыла глаза и бесстрастно сказала:

— Не нужно извиняться. На самом деле все очень просто. Летом я поехала в школьный лагерь. Однажды вечером мы выпили: мы с Илайной, еще одна девочка из нашей палатки — и шесть мальчиков. Никто из нас не предполагал, что из этого может выйти. С Илайной и другой девочкой ничего не случилось. Только со мной. — Меня поразило, что ее улыбка была веселой и почти озорной. — Видно, такая у меня судьба. Просто раньше я ничего подобного не делала, а они — сотни раз.

Я почувствовал себя стариком. В школе для мальчиков, где я учился в пятидесятые годы, мы часто говорили об «оргиях», но никто из моих знакомых на них не бывал. Я снова сказал, что мне очень жаль. Казалось, мои бесконечные извинения рассмешили ее.

— Вы ведь в этом не виноваты, правда? И на самом деле невезение тут вовсе ни при чем. Просто другие девочки принимали противозачаточные таблетки, а я нет. Я ничего не сказала, потому что не хотела выглядеть дурой. Хотя думаю, что Илайна должна была знать. Она была знакома с моими родителями.

— Но ведь ты могла бы принимать таблетки, если бы захотела, правда? Чтобы пойти к врачу, разрешения родителей не требуется.

— Они могли узнать об этом. Я не могла рисковать.

— Зато ты рисковала забеременеть. Они что, не понимали, что хуже?

— Говорить с ними о таких вещах было невозможно. Конечно, я могла бы сделать аборт. Но я продолжала надеяться неизвестно на что, а потом было уже поздно. Родители хотели, чтобы я училась в университете. Послали меня в эту частную монастырскую школу. Отец постоянно напоминал мне, сколько это стоит. Страшно было даже подумать о том, чтобы сказать им, что у меня будет ребенок.

Особенно если учесть, что она не знала, кто из шести парней отец ребенка… Если бы Клио была моей дочерью, я расстрелял бы ее из автомата.

— Твои родители действительно такие жестокие?

Она добродушно улыбнулась.

— Это не их вина. Они очень религиозны. Фанатичные методисты. В монастырской школе я должна была изучать Библию самостоятельно, а не ходить к утренней мессе. Все остальные ходили на службу, а мой отец боялся, что я заражусь тем, что он называл католическими бреднями. Он послал меня в монастырь только потому, что в нашем округе не было другой школы для девочек. Отец не подозревал, что летний лагерь у нас общий со школой для мальчиков. А мать знала, но не говорила ему. Она намного моложе его, а он женился, когда ему было около сорока. Он служил в африканских колониях, а когда Кения получила независимость, вернулся домой и стал страховым агентом. Познакомился с моей матерью в какой-то церкви. Она работала в банке. Они оба очень скучные, очень обычные люди.

— Большинство людей говорит так о своих родителях. Но Илайна… точнее, Джордж рассказывал мне, что она говорила…

— Ах, Илайна! — Клио пренебрежительно щелкнула языком. — Она считает, что мои родители настоящие людоеды. Впрочем, это частично моя вина: иногда я плакалась ей в жилетку. Просто мне больше не с кем было поговорить. Она сочувствовала мне, но вечно делала из мухи слона. Когда отец узнал, что я беременна, он ударил меня и разбил губу. Потом ко мне пришла Илайна, увидела мое распухшее лицо и начала кричать, что я должна пойти в полицию. Как будто он хотел меня убить! А когда потом отец перестал со мной разговаривать, она говорила, что это ужасно, хотя на самом деле с ним было куда легче общаться, чем с матерью. Та все время пилила меня и запрещала Барнаби шуметь. Наверно, она думала, что если соседи не будут его слышать, то не узнают о его существовании. Но все это делалось по глупости, а не по злобе.

Ее рассказ потряс меня. Но я побоялся обидеть ее и только осторожно сказал, что мне это не нравится. Она ответила, слегка пожав плечами:

— Наверно, все дело в привычке. Я просто привыкла к ним, понимаете? — Она посмотрела на меня снизу вверх. — Беру свои слова обратно. Вы ничуть не похожи на моего отца.

Я был рад слышать это. Ударить беременную девочку могло только чудовище! Позже, когда мы с Клио собирались пожениться, я познакомился с ними и нашел определение Илайны «людоеды» слабым. Выцветшая женщина с тревожными глазами когда-то была хорошенькой, но ее сухая кожа блондинки покрылась морщинами и побурела, как лежалое яблоко. В отличие от лица жены, физиономия напыщенного, самоуверенного мужчины с возрастом стала мясистой и гладкой. Я еще не встречал человека, который бы так часто пользовался притяжательными местоимениями. «Мой» дом, «моя» машина, «мой» сад и даже «мой пруд с золотыми рыбками». Я ждал, что он скажет «мой» внук, постепенно закипая (что было совершенно нелогично, поскольку цель моего визита заключалась в том, чтобы установить хоть какой-то контакт между ними и внуком). То, что отец Клио старательно избегал называть Барнаби «своим» внуком, объяснялось не деликатностью и не чувством вины. Когда экскурсия по «его» саду подошла к концу, мне стало ясно, что он не собирался признавать родство с незаконнорожденным сыном дочери. Снизойдя до меня со своих олимпийских высот, он сказал: