Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая

• Название: Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая
• Автор: Евгений Вишневский
• Издательство: Армада-Пресс
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2001
• ISBN: 5-309-00258-8

Кто не помнит диалог из знаменитого фильма: «Федя (гостеприимно, с широкой улыбкой): Приезжайте к нам на Колыму!

Козодоев (поперхнувшись, с ужасом): Нет, нет, уж лучше вы к нам!!!»

По многим причинам наше представление о Колыме мрачноватое. Какое уж тут путешествие с улыбкой. Лучше держаться от тех мест подальше!

А вот Евгений Вишневский в составе множества экспедиций по собственной воле и с удовольствием посетил не только печально известную Колыму, но и знаменитые, хотя и спорные Курилы!!!

Впечатления о диковинных и довольно диких местах, о людях, хороших и плохих, о ситуациях, опасных и забавных, автор записывал в дневник... и получилась книга с интригующим подзаголовком — «Записки бродячего повара». Почему? Прочтете — узнаете!

---

— Живу я, между прочим, в Киеве, в самом центре, — продолжал дед, — квартира у меня двухкомнатная, ванна, газ, все как положено, жинка сто пять килограммов, дочка-медалистка. Пенсии на двоих двести десять в месяц выходит, чего еще нужно человеку, кажется... Но я вот не могу без тайги, и все тут! Вот, глядите, — дед достал из кармана штормовки истрепанный паспорт, — видишь, временные прописки: Билибинская партия, Усть-Извилистая, Инынекая (это вот эта самая)... И каждый раз завхозом. Я, брат, завхоз — высший класс, поискать таких завхозов. Коммунист с сорок третьего, старший лейтенант запаса, это вам тоже не фунт изюма...

— На фронте в партию вступали? — вежливо поинтересовался Гена.

— Нет, я на фронте не был, — смутился почему-то Евсеич, — я на Востоке служил, но в очень ответственном месте... — Дед налил себе еще чарку спирту и, не разбавляя водой, выпил. — Очень... И вот сколько в поле ни езжу, — неловко переменил он тему разговора, — такого дурака, как наш начальник, еще не встречал. Охотиться не велит, коптильню строить не велит... На прошлой неделе геологи четыре дня одни пьянствовали, рабочим выдали только по бутылке водки на троих — и шабаш!.. Ну, ничего, он в последний раз в поле начальником поехал. Я в Ягодной первым делом в партконтроль пойду, он у меня еще попляшет. И этот молокосос, Борис наш, туда же. «Я, — кричит, — геолог, пять лет учился!» А мне хрен с тобой, чему ты там учился, тебя одного в тайге бросить — ты через день подохнешь!.. — Евсеич налил себе третью стопку, и Юра, откровенно пренебрегая правилами гостеприимства, убрал фляжку со стола. — Начальничек, мать-перемать, напьется и давай к рабочим приставать: то ему не так, это... Двое уже заявление подали — до первого вертолета. А мне говорит: ты, дескать, куркуль... Я ему говорю: «Ты слова-то выбирай, Ор Николаевич...»

— Все, — сказал Саня, вставая, — просим простить нас, завтра ранний подъем, а сейчас — отбой!

Евсеичу ничего не оставалось более, как ретироваться. Он выпросил полстакана спирта на опохмелку, пообещав за это соленых хариусов и ленков. Опасаясь, что, протрезвев, он забудет свои обещания, мы с Геной пошли провожать его. Кроме меркантильного интереса нашими действиями руководили и опасения за жизнь замечательного завхоза: мы опасались, как бы он не утонул или не расшибся о камни.

— А вы обратили внимание на его паспорт? — сказал нам Саня, когда мы устраивались на ночлег, — серия I-ЮП. Мне рассказывали, что такую серию имеют зэки со снятой судимостью...

— И в партии с сорок третьего года, — добавил Гена.

— Да я сразу понял, что он вохр, — сказал Юра.

— В войну, — продолжал Саня, — из зэков-стукачей почем зря вохров вербовали. Да-а, интересный у нас соседушка. Мы, я думаю, еще много интересных историй от него услышим...

1 июля

Мы думали, что нынче дед проваляется до обеда, но он явился к нам ни свет ни заря якобы затем, чтобы предложить оленины. Спирту ему не дали, и он, расстроенный, ушел. Вместе с ним за олениной отправился Гена (спирту-то мы хотя и не дали, но от оленины не отказались). Не успели они переправиться через реку, как прямо к нашему лагерю вышла олениха с маленьким, судя по всему, буквально на днях родившимся, олененком. Дед снял с плеча карабин и стал прицеливаться.

— Да ты что, дед, спятил?! — благим матом заорал Юра. — Разуй глаза-то: она же с теленком!

— Да я подумал: чего вам погребное мясо есть, — стал оправдываться Евсеич, — когда вот она свежанинка...

— Да не станем мы такую свежанинку есть, — рассердился Саня.

— И то правда, — неожиданно согласился дед, — без матери он сейчас непременно подохнет. Пусть отъедается до осени. Осенью оба наши будут.

Тем временем олениха со своим теленком спокойно прошла мимо нас и даже не повернула головы.

Часа через полтора вернулся Гена с двумя полными рюкзаками: один он нес на спине, другой — на животе. В первом рюкзаке было мясо, в другом — древесные угли. Из двух бревен я соорудил нечто вроде мангала: буду жарить на принесенных углях шашлыки (мяса я вчера намариновал полную кастрюлю).

Юра взял карабин и ушел в тайгу охотиться: очень уж неохота ему одалживаться у Евсеича. Часа через четыре он вернулся, устало присел у палаток и, сняв карабин, сказал:

— Берите ножи, топор, айда разделывать сохатого.

— Ура! — заорал Колька.

— Ну, Юра, — развел руками Саня, — ну, кормилец! У меня нет слов. Все снимите шляпы! — Это, видимо, относилось уже к нам, хотя никаких шляп на нас не было.

— Да нет, — грустно сказал Юра и вдруг в ярости хлопнул себя кулаками по коленам, — пошутил я. — Ушел от меня сохатый. Я, дурак, рыбалкой занялся. Иду вдоль ручья, смотрю: хариус в ямах просто кишит. Я паутов на себе ловлю, бросаю рыбам — хватают прямо на лету. А удочки-то у меня с собой нету, ну я и стал кашу из топора варить: нитку из рукава выдернул, булавку к ней привязал, а нитка-то короткая да и рвется вдобавок... Я от расстройства голову поднял, оглянулся, а он под берегом стоит, от комаров прячется — поджарый, рыжий, на ногах высоких, морда тупоносая и рожищи — во! А я, дурак, пока этой рыбалкой занимался, карабин снял да на берегу положил. Ну, пока я крался за карабином, пока поднимал, он как ломанется в тайгу! Я вслед ему выстрелил, да уже просто так, для очистки совести, уже бесполезно было. Сколько раз я давал себе зарок: пошел на охоту — охоться; пошел на рыбалку — рыбачь...

2 июля

Евсеич опять явился ни свет ни заря якобы затем, чтобы сообщить нам приятную новость: киевляне, оказывается, выиграли у московского «Динамо» со счетом 2:0. На радостях (не наших, дедовых) пришлось преподнести ему чарку. Он выпил, закусывать не стал, вытер губы рукавом и тотчас заторопился восвояси, пригласив меня завтра на рыбалку:

— Утром пораньше приходи ко мне. Вниз по Инынье пойдем ленка таскать.

— А снасти какие брать? — спросил я.

— Ничего не надо, у меня все есть, — ответил дед и, приветственно махнув нам рукой, пошел через реку вброд.

На завтрак опять жарил шашлыки. Съели их совершенно невозможное количество: килограмма по полтора каждый.

Нога у Сани подживает не по дням, а по часам. Дня через два пойдем, возможно, уже и в маршрут. А пока благоустраиваем лагерь, заготавливаем дрова, рыбачим и едим, едим, едим.

Вечером из старой двухместной палатки и ржавой железной печки соорудили коптильню. Теперь за сохранность рыбы и мяса (когда-нибудь мы же ведь добудем его!) можно не опасаться.

3 июля

Проснулся я оттого, что кто-то дергал меня за ногу.

— Ай-ай-ай, — причитал Евсеич (это был, конечно, он), — дрыхнешь, бессовестный ты завхоз! Уж я ждал тебя, ждал, да вот сам решил прийти. Теперь придется вверх по речке идти, а не вниз: возвращаться — пути не будет.

Евсеичу поднесли чарочку, он выпил, крякнул, понюхал корочку и, отказавшись от закуски, заторопился в путь.

Снасти для ловли рыбы у нас самые примитивные: обыкновенные длинные удочки с двумя лесками. На одной леске поплавок, крючок и маленькое грузильце, на другой — блесна с двумя красными тряпочками. Рыбалка здесь никаких способностей не требует: кристальная вода в речке так прозрачна, что дно просматривается практически при любой глубине, а рыба совершенно не пугана (как и вся живность тут вообще). Увидел ленка — бросаешь ему под самый нос блесну, он ее тотчас хватает, рывок — и вот уже по траве прыгает, выпучив глаза и хватая ртом воздух, сильный пятнистый хищник, мощно выгибая свое сильное веретенообразное розоватое тело, покрытое мелкой чешуей. Если же перед тобой в яме или на перекате стоит хариус, бросаешь ему под нос паута, пойманного у себя на шее или на рукаве и насаженного на крючок, привязанный к другой леске; мгновение — и вот у твоих ног скачет серый с синим отливом красавец, украшенный огромными, будто лакированными перьями плавников.

Так шли мы, рыбача, вверх по Инынье, разлившейся на множество проток, ручейков и русел, и вдруг увидели огромного матерого оленя с роскошными ветвистыми рогами. Он стоял совершенно неподвижно на небольшой поляне, весь в солнечных пятнах, и не мигая смотрел на нас.

— Сейчас я его, сейчас, — засуетился Евсеич, взводя затвор своего карабина. — Ну, постой еще маленько, парень, не вертухайся... — Это уже относилось к оленю.

Первый раз дед, однако, смазал. Олень и ухом не повел: как стоял на поляне, так и продолжал стоять. Евсеич выстрелил второй раз — олень повалился на бок и в агонии задергал ногами.

— Готов! — усмехнулся Евсеич. — Ты не гляди, что я старый да пузатый. Пулю кладу в пулю не хуже молодого. — Он отложил карабин в сторону и достал из-за голенища сапога нож. — Мясо мы с тобой брать не будем, чего его столько километров на себе тащить, хрен с ним, медведь попользуется. Печенку возьмем, язык да сала с задницы надерем. Больно уж я хочу вашего начальника свежей печенкой угостить...