Шамиль Султанов - Плотин. Единое: творящая сила Созерцания

• Название: Плотин. Единое: творящая сила Созерцания
• Автор: Шамиль Султанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Философия
• Год: 1996
• ISBN: 5-235-02209-6

Эта книга — первая отечественная биография одного из самых выдающихся философов, создателя уникальной диалектической системы, которая отражает метафизические, мистические стороны бытия и мышления. В этом смысле автор знаменитых «Эннеад» осуществил синтез восточных традиций мудрости и философской мысли эллинистического мира. Тень великого Плотина явно или незримо присутствует в мучительных исканиях человеческого духа вплоть до наших дней.

---

И вдруг, даже для себя неожиданно, Кастриций спросит:

— На днях сказал мне Амелий мельком непонятную вещь: в первые годы своего пребывания в Риме Плотин весьма странным образом вел занятия — беседы проводил так, словно склонял учеников ко всякому вздору. Когда я попросил его пояснить сказанное, он замялся и перевел разговор на другое…

Зефа словно нечто кольнуло, но он не подал виду. Дело в том, что он сам в последнее время, словно под неким внутренним побуждением, вспоминал эти необычные занятия Плотина. И никому он не хотел бы высказывать своих мыслей и озарений, да и очень трудно было бы это сделать: но вдруг сам этот вопрос словно связал контуры полузабытых образов.

— Я уехал из Александрии за два года до смерти Аммония. Плотина я знал уже тогда, мы довольно часто встречались, но не были близки… Когда он приехал в Рим, прошло три года после нашей последней александрийской встречи… И он сильно изменился за это время: словно был окутан пульсирующей силой; что-то произошло… и многое из того, что он тогда говорил, высказывалось так, что было непонятно.

Так вот: учил он тому, что считал я в высшей степени странным, а Амелий — подобным вздору… Но дело-то, как я позднее догадался, было в нас… Говорил же он о том, что путь к созерцанию один и тот же для всякого жаждущего, но путь к созерцанию для каждого жаждущего различен… Путь один и тот же, ибо есть только один Путь, но он различен, этот Путь, как различны между собой все жаждущие.

Путь к чистому созерцанию требует постоянного развертывания силы творческой потенции, заложенной в каждом человеке. И творчество может быть только как постоянное творчество, как постоянное воспроизведение Сотворения, которое и происходит каждый миг. Поэтому творчество — это всегда новое существование, это всегда новая жизнь. Творчество — это свобода не быть тем, кем являешься во времени; творчество — это испытание вечностью… Но такое творчество, как воспроизведение постоянного сотворения, как движение к Созерцанию, есть еще нечто очень важное: это обнаружение в себе самом новых сил и сущностей, демонов и богов, то есть это воссоздание в себе внутреннего человека, реального человека, объединяющего в живой целостности новые реальности с их демонами и богами; возрождение того человека-бога, который, созидая себя, созидает и весь благословенный Космос. Плотин тогда очень часто повторял — я это очень хорошо помню — эту мысль: «Мы должны стараться делать то, что делали вначале боги, в том начале, которое и сейчас».

Он говорил: творчество — это прежде всего жертвоприношение, и что любое жертвоприношение есть, в свою очередь, повторение начала жизни и сущности — не во времени, повторю, а по смыслу. Почему? Ибо существование мира начинается с принесения в жертву Хаоса. (Но Хаос не погибает; он остается — всегда здесь и сейчас — и ждет…) Но это не все: мир и существует потому, что боги, демоны, люди приносят постоянно жертвоприношения, ибо мир этот одушевлен Богом, который в нем, с Душой, распавшейся на части, принесшей себя в жертву, воссоздающий свою целостность, единство. Следовательно, принося жертвоприношение в форме творческого акта, мы не только возвращаемся к тому моменту, когда выпало Время, но и становимся самим этим жертвующим собой Богом, который борется в нас и через нас. Всякий, кто, поняв это, совершает доброе дело или даже удовольствуется осознанием Добра, воссоздает божество, разъятое на части, делая его целым и полным. Плотин особо подчеркивал тогда именно это: при жертвоприношении должно быть именно такое осознанное творческое стремление восстановить первоначальное единство, воссоздать все, что предшествовало Сотворению.

И Плотин утверждал, что именно мифы, правильное переживание и медитация над мифами, могут научить такому целостному творчеству. В один и тот же миг миф обучает разум и пробуждает интуицию, веру как нечто целое, или, иначе говоря, именно миф диалектически объединяет ум и веру в специфическом процессе «видения». Но если только мифы хотят быть мифами, то они должны производить разделения по времени в том, о чем они говорят, и различать одно от другого во многом из сущего, так как последнее хотя и существует вместе, но разделяется в смысле порядка и потенций. Поэтому при изложении такого рода проблем дело идет о рождении нерожденного и о разделении того, что существует вместе. Но, обучая, насколько возможно, того, кто размышляет об этом, мифы тут же дают возможность произвести соединение.

Мифологическое творчество, внутренняя сила мифа не только человеческая, но и божественная, и демоническая, и космическая. Ведь, говорил Плотин, ух мифа определенным образом следует природе, коль скоро и сама природа любит скрываться, играть с человеком в прятки, делая невидимым видимое, чтобы сделать видимым невидимое, давая косвенный ответ на вопрос, на который не существует прямого ответа, показывая подобное через неподобное и истину через ложь.

Зеф внезапно замолчал. Кастриций слушал, слегка наклонив голову. Затем Зеф глубоко вздохнул, словно очнулся, и медленно, чуть приглушенным голосом, продолжил:

— Плотин постоянно тогда, так или иначе, возвращался к орфическим мифам, пытаясь донести различными способами суть излагаемого, которое казалось нам столь странным…

Боговдохновленный Орфей струнами своей кифары донес, что были вначале вода и ил, который затвердел в землю. Плотин же пояснял, что, полагая первыми эти два начала: воду — как склеивающую и связующую, и землю — как рассеивающую по своей природе, нужно впитывать в себя двойку как два полярных начала умопостигаемого мира. А предшествующее этим двум единое начало — единицу — Орфей опускает как неизреченное, ибо ведь уже само умолчание о нем указует на его неизреченную природу. Следующее начало, идущее после двух, родилось из них, то есть из этих противоположных принципов, и являет собой Дракона с приросшими головами быка и льва, а посреди них — первый лик Бога. На плечах у него крылья, имя ему — Нестареющий Хронос, с ним же соединена Ананкэ (необходимость).

Орфей начинает с этого третьего, по словам Плотина, следующего за двумя, как с первого, ибо оно хоть в какой-то мере выразимо в слове и доступно человеческому слуху.

Этот Хронос-Змей рождает тройное потомство: влажный Эфир, безграничный Хаос и Мглистый Эреб (мрак). Этот Хаос — не тьма и не свет, не влажное и не сухое, не теплое и не холодное, но все вместе смешанное; он был вечно, единый и бесформенный.

Эта вторая триада, как учил Плотин, соответствует первой, как потенциальная — отчей. В них — Эфире, Хаосе, Эребе — Хронос родил яйцо, из которого эманирует третья умопостигаемая триада. Сначала оно, это яйцо, было наполнено плодоносностью, как бы способное породить все возможные элементы и цвета, но, несмотря на это разнообразие, выглядело так, как будто состояло из одного вещества и было одного цвета. Подобно тому как павлинье яйцо кажется одноцветным, но потенциально содержит в себе тысячи цветов будущего взрослого павлина, так и рожденное из всей бесконечности живое яйцо обнаруживает всевозможные превращения. Внутри яйца формируется некое мужеженское живое вещество, которое Орфей называет Фанесом, так как когда он явится, то от него осветится вся Вселенная светом самого яркого элемента — огня, созревающего в жидкости.

Плотин говорил об этой третьей триаде так: во-первых, это яйцо, во-вторых, двоица заключенных в нем существ, мужского и женского, в-третьих, бестелесный бог с золотыми крыльями на плечах, у которого по бокам были приросшие головы быков, а на голове — чудовищный змей, принимающий всевозможные обличья зверей. Третий бог — это ум триады, множество и двоица — это вечная потенция, а само яйцо — отчее начало третьей триады. Плотин указывал, что яйцо — это символ единенности, многоликий бог — расчлененность умопостигаемого, а среднее, поскольку оно и яйцо (еще единенное), и бог (уже расчлененное), говоря в целом, находящееся в процессе расчленения.

Фанес, таким образом, — это переход от Нуса к Мировой Душе, это порождающий принцип иерархии богов: царями богов, по преданию Орфея, были Фанес и Ночь, Уран и Крон, Зевс и Дионис.

Сей нестареющий Хронос, нетленномудрый, родил
Эфир и бездну великую,
И не было снизу ни границы, ни дна, ни основания.
Все было в их темной мгле…
           Затем сотворил великий Хронос в божественном Эфире
Серебряное яйцо, по безграничному кругу
Оно носилось, не зная покоя,
Двигаясь по неизреченно-огромному кругу…
Бездна туманная и безветренный раскололся Эфир,
Когда начал возникать Фанес,
Ибо зовут его Фанесом,
Так как первый стал он видим в Эфире.
Лелеющий в душе безокую, порывистую любовь,
Фанес — ключ ума
Перворожденного, никто не видел очами,
Разве лишь одна священная Ночь, а все прочие
Дивились, созерцая невероятный свет в эфире:
Так отсверкивало от тела бессмертного Фанеса.
Он создал для бессмертных нетленный дом,
Поставил Солнце надо всем,
И учинил его стражем и велел начальствовать надо всеми.
Сие сотворил отец в туманной пещере.
Фанес творит три Ночи и соединяется со средней:
Первая Ночь прорицает,
Вторую называют почтенной,
А третья рождает Справедливость.
И скипетр свой велелепный
Ночи — богине вручил, да имеет царскую почесть.
Животворный кратер Ночи рождает всякую душу в мире.
Затем она родила Гею и широкого Урана,
Она явила их, из неявленных в явленных.
И стал первым затем Уран царем богов
После матери Ночи.
Гея рождает тайком от Урана тех,
Кого кличут «Титаны» по имени между блаженных,
Семь миловидных девочек, живооких, святых,
Семь мальчиков-владык родила она густовласых.
Дочерей: Фемиду и благосклонную Тефию,
Мнемосину с густыми локонами и блаженную Тейю,
Также Диону она родила, чей вид велелепен,
Фебу да Рею, родительницу Зевса-владыки,
И столько же сыновей:
Кея с великим Крием да могучего Форкия,
Крона с Океаном да Гипериона с Иапетом.
Из всех них Ночь растила и холила Крона.

И обрати внимание, Кастриций, что именно Ночь опекает Крона. Крон, символ выпавшего из вечности потока времени, противостоит Вечности. Титаны, под предводительством Крона, захватывают небесный Олимп и оскопляют своего отца, Урана, то есть Уран, манифестация вечности, приносится в жертву. Происходит изменение характера жизненного цикла. При этом к восстанию не присоединяется Океан — символ противоположности дискретному — продолжающий обитать в дивно-великих руслах.