Александр Рубан - Витающий в облаках

• Название: Витающий в облаках
• Автор: Александр Рубан
• Жанр: Научная Фантастика

---

Вот говорят, что они порхают от счастья. Фёдор в это не верит. Счастливый человек не может опуститься до такой степени. Счастье! Да вы посмотрите на них, Реваз Габасович: что ни порхач - то либо наркоман, либо алкаш. Счастье - это когда прочная семья, любовь, достаток. Вы слыхали, чтобы у порхача была прочная семья и достаток? Счастье - это когда хорошая работа, уважение в коллективе. Разве Сосницкий - порхач? А Лягвин, а Шарафутдинов? Хоть один из наших маяков - летает? Это надёжные люди, они обеими ногами стоят на земле и делают дело. А у порхача от малейшего успеха - восторг и головокружение. И всё! Больше у него успехов не будет зачем? Он от одних воспоминаний порхает... Вот говорят, что все дети летают. Неправда. Фёдор, например, никогда не летал, даже во сне...

- А я летал, - неожиданно признался Реваз Габасович. - Во сне, конечно, - засмеялся он, видя замешательство подчинённого. - Только во сне!

- Ага, вот видите! - обрадовался шофёр. - Зато вы определились в жизни, стали уважаемым человеком. А эти... Пустые люди! Потому их земля и не держит - пустые!

Вот и ещё один человек, полагающий, что всё простое гениально, подумал Леонид. Просто - значит, правильно, и думать не о чём. Сейчас он предложит простой, а значит, эффективный метод борьбы с нами.

- Я бы что сделал? - громко говорил шофёр. - Я бы в трудовой книжке специальную графу завёл. А ещё лучше - в паспорте...

Или нагрудный знак, подумал Леонид. Обязательный для ношения в общественных и прочих местах. Алую букву. Желтую звезду. Клеймо на лбу. Чтобы люди второго сорта были заметны издалека... А, пускай болтает, недолго уже.

В "газике" на несколько секунд стало светлее - пронеслась слева блистающая яркими фонарями площадь Первопроходцев, - и снова потянулись тёмные серые стены девятиэтажек. Проезжая мимо своего дома, Леонид пригнул голову и выглянул в окошко. Нет, пятого этажа всё равно не видно. Ладно, больница рядом, через полчаса буду дома. Вот и автобусная остановка. Ещё один дом и налево...

- К главному? - спросил шофёр, сворачивая налево.

- Если не трудно, к подъезду "скорой", - попросил Леонид. - Там есть где развернуться.

Шофёр остановился метров за пятьдесят от отделения скорой помощи.

- Дойдёшь?

- Да, - сказал Леонид. - Спасибо.

Он открыл дверцу и, взяв девушку на руки, стал осторожно выбираться наружу, под дождь. В ботинках хлюпало, ныло ушибленное плечо. Ветер налетел справа, удивлённо теребил лохмотья разодранного трико.

- Может, вам помочь? - участливо спросил Реваз Габасович, когда Леонид уже стоял на мокром асфальте.

- Не надо, я уже, - сказал Леонид. - Извините за беспокойство... А что касается счастья, Фёдор, извините, не знаю вашего отчества, то это очень сложное понятие. Это не только семья и работа. Это ещё и творчество, например. У каждого своё счастье. И если человек летает, это совсем не обязательно означает, что он...

- Дверцу захлопни, - сказал Фёдор, не оборачиваясь. - Да покрепче, а то как не ел - только пил!

Леонид замолчал и с силой толкнул дверцу коленом. Ветер помог ему.

Глава шестая. Сергей Даблин.

Озеро горело.

Вот так же лет шесть тому назад горело озеро Светлое. Его подожгли ещё затемно, рассчитывая, что к полудню оно уже догорит, а вечером, когда приедет комиссия, никаких видимых следов загрязнения на озере не останется. Но комиссия прибыла утром, когда пожар бушевал вовсю.

Сквозь редкие случайные разрывы жирного дыма открывалась на миг пузырящаяся поверхность воды, которую опять спешила закрыть плёнка горевшей нефти, и щуки, одурев от духоты и жары, выбрасывались на берег. Многие из них, наверное, не долетали до берега и плюхались обратно в кипящую воду, но всплесков не было слышно: всё заглушалось грозным гудением пламени. А те, что долетали, казались призраками, беззвучными видениями, рождёнными в клубах чёрного дыма и вытолкнутыми наружу; они лишь на лету обретали плоть и тяжело, как обрубки стволов, падали на береговую кромку, и вяло шевелились в грязи, тараща слепые глаза и судорожно выворачивая бледные обваренные жабры...

Но если пожар на Горелом (теперь его так и называют - Горелое озеро, хотя на картах оно продолжает значиться Светлым) Даблин наблюдал с берега, находясь от него на расстоянии вполне безопасном, то теперь он был в самом центре пожара, на острове посреди Карасёвого, и огонь со всех сторон обступал остров. Огонь рвался ввысь плотной жаркой стеной и соединялся там, наверху, гигантской шатровой крышей. Он выжигал остатки воздуха над островом и медленно подбирался к Даблину, волоча из воды плёнку горящей нефти. Разумно и целенаправленно форсировал сушу.

Огонь был творением рук человеческих, пусть даже случайным творением, и поэтому он был разумен; он действовал изобретательно и планомерно. А Даблин терял способность изобретать и искать, он вжимался спиной в холодный металл трансформаторной будки и затравленно озирался, видя вокруг только неотвратимо наползавшую смерть. Он шумно дышал, широко раскрывая рот, удушье наваливалось, глаза болели - казалось, они вот-вот лопнут от жара, и тогда Даблин зажмурился, откинул голову и тоскливо завыл.

И даже вой у него не получился - лишь глухое шипение вырвалось из его горла, саднившего от дыма и раскалённого грязного воздуха. Даже голоса у Даблина не было.

Щука, вяло подумал он, сползая спиной по холодному рубчатому металлу, жадно впитывая спиной эту чудом сохранившуюся прохладу. Безгласная, слепая, неразумная, обречённая щука. Допрыгнуть до берега и умереть на нём с обваренными жабрами. Или не допрыгнуть - и тем более умереть. А они будут стоять на берегу, на вполне безопасном расстоянии, молчать и смотреть на дело рук своих. Кто с ужасом, кто с удивлением, а кто и с восторгом перед выпущенной на волю стихией, пожирающей наши жизни. Будут стоять, огорчённо прикидывая, сколько же это рыбы пропадает зря - ну, кто бы мог подумать, что в этой давно грязной и, казалось бы, безнадёжно мёртвой луже может быть столько рыбы? Или метаться по берегу, пытаясь заглянуть на подветренную сторону горящего озера: а не подбирается ли огонь к буферным ёмкостям с отсепарированным газом? То-то рвануть может, если подберётся! Многим тогда не поздоровится, если рванёт. А самых практичных, самых трезво и напористо мыслящих такие мелочи не занимают. Они думают о том, как жить дальше. И не просто жить, а жить хорошо. Не хуже, чем до сегодняшнего, прямо скажем, ошибочного решения. Ошиблись ведь, не учли, что комиссия может поторопиться и нагрянуть с утра - а надо было учесть! Вот и приходится теперь думать о дальнейших шагах, о том, как спасти репутацию, карьеру, просто премию, наконец. И не только свою премию, но и всего коллектива нефтепромысла. Вот он, коллектив, взирает на нас с надеждой и верой, готовый клятвенно подтвердить единственно правильную версию случившегося, которую нам ещё предстоит придумать. Вот они, рядом, сплоченной стеной: старательные, но, прямо скажем, недалёкие хозяйственники; не знающие (и не надо им знать!) сомнений руководители среднего звена; дисциплинированные рядовые исполнители. Ну, и просто случайные зрители, которые, к счастью, либо не знают о причинах пожара, либо охотно забудут. Либо им просто никто не поверит: что значит мнение злобствующих одиночек против единодушия коллектива? Если вы знали заранее, то почему же молчали, почему не пытались предотвратить это, как вы его называете, авантюристическое решение? Молчали ведь, Сергей Николаевич? Вот и продолжайте молчать. Так держать. Вы же принципиальный человек, товарищ Даблин, - так не отступайтесь же от своих принципов, молчите! А то вот был у нас любопытный случай, вы даже не поверите, - приходит недавно ко мне в кабинет один молодой инженер, тоже вроде вас, занозистый, и заявляет, представьте себе...

Судя по тому, сколько "прелюбопытных", "удивительных" и просто "забавных, вы даже не поверите" случаев услышал Даблин из уст своего бывшего начальника, жизнь Реваза Габасовича состояла из одних анекдотов. Да и само существование этого человека порой представлялось Даблину анекдотическим. Ведь что есть анекдот? Пародия на действительность. Наглая пародия, жалкая пародия, невозможная, иногда просто глупая, но почему-то, увы, смешная. Может быть, затем смешная, чтобы казаться безвредной? Несмешной анекдот не живёт и дня - даже если он действительно безвреден, даже если он считается полезным и подлежит организованному распространению. Несмешной анекдот не сможет внедриться в действительность и стать действительностью, а смешной - запросто.

Не анекдот ли: погибнуть вместе с озером, которое пытался спасти? Не смешно... Даблин попробовал разодрать слипшиеся от жары веки, не разодрал, судорожно, с остановками, втянул в себя древесную и мазутную гарь, растворённую в воздухе, и ещё крепче зажмурил глаза, вжимаясь лопатками в холодный, очень холодный металл.

* * *

...Анекдот о некомпетентной принципиальности был первым из рассказанных ему Ревазом Габасовичем, и на Даблина этот анекдот произвёл должное впечатление. Даблин - тогда ещё не инструктор райкома (подающий надежды, ценимый, уже на третьем году службы прочимый в кресло заведующего отделом), ещё даже не комсомольский секретарь управления, а просто один из молодых специалистов в лаборатории анализа нефти, недавний выпускник химико-технологического института - тот Даблин, хотя и воспринял анекдот без особого доверия, но должные выводы из него сделал. Принципиальность без компетентности - ничто. Равно как и наоборот. И Даблин-комсомольский секретарь старался не быть кабинетным работником. Чтобы руководить по методу "мы посоветовались, и я решил", нужно быть компетентным. И принципиальным. Между прочим, это самый демократический из всех авторитарных методов руководства - ибо даже мнение пьяницы Прохорова берётся в расчёт. Компетентность прохоровых плюс принципиальность Даблина...