Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас

• Название: Неприкосновенный запас
• Автор: Юрий Яковлев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: О войне
• Год: 1983

В книгу входят известные повести и рассказы Ю.Яковлева о подростках и для подростков.

---

Трудно понять, если глаза не видели этой невской тропки, на которой жили и умирали люди. Так и лежали на обочине, Галя!

— Зачем вы мне об этом рассказываете? Мне страшно.

— Разве тебе это не интересно? Ты должна побороть этот страх.

— Зачем? Чтоб быть похожей на нее, на балерину политотдела? Разве обязательно быть похожей на нее? Она хорошо танцевала?

Девочка атаковала меня своими настойчивыми вопросами, на которые не ответишь однозначно: да — нет.

В этот день со мной произошло что-то страшное и значительное. Если бы у меня были темные волосы, я бы поседел. Мне вдруг мучительно захотелось убежать отсюда на дамбу, к себе на батарею, к своим ребятам. Снова стать пятым номером третьего орудия. И никакого балета!

Передо мной возникал безумный Левушка, который, как затравленный зверек, грыз свой сухарь. А танго «Брызги шампанского» звучало как траурный марш. Потом его заглушал звук молотка — это я заколачивал Левушкин гроб-ящик.

Что мне делать? Как спасти их, моих родных ребятишек, от безумного голода и от осколков снарядов?

Когда я добрел до комнаты тети Вали, мои силы были на исходе. Я сбросил с плеча свой мешок и негнущимися пальцами долго развязывал тесемочки ушанки под подбородком. Сбросил заледеневшую шинель.

Тетя Валя сидела у стола и при свете коптилки чинила застиранные госпитальные простыни. Она поняла, что со мной творится что-то неладное, и не стала докучать мне расспросами.

Я заметил, что на столе лежат серебряные часы Вадика. Шел отдавать, а они, оказывается, были дома. Везет мне с этими часами! В тишине было слышно, как они тикают, ходят. Значит, тетя Валя завела их, вернула к жизни.

Я повалился на диван и некоторое время лежал неподвижно. И вдруг почувствовал, что не могу хранить в себе весть о гибели Левушки.

— Тетя Валя, — сказал я, повернувшись к ней. — Тетя Валя, сегодня на моих глазах погиб Левушка… Надо спасать ребят!

Тетя Валя уронила руки с шитьем на колени.

— Он как-то потерял номерок — я ему пальто не хотела отдавать, Левушке, — прошептала, вспомнила она.

— Я соберу их, спасу, а потом буду искать артистов. Ведь я успею, правда, тетя Валя?

Старая женщина подняла глаза и долго смотрела на меня. В это время раздался приглушенный стук. Она поднялась и тяжело зашагала к двери.

— Принимай гостей, — сказала тетя Валя.

Передо мной стоял Вадик.

— Я не гость… я по делу… — Вадик извлек откуда-то из-за пазухи сверток. — Я принес ноты… Здесь весь репертуар ансамбля.

Я почувствовал облегчение. Теперь мной двигало одно желание — собрать ребят, вернуть их к любимому занятию и этим, быть может, спасти их.

6

Чугунная ограда покрылась ворсом инея — белые узоры, белые цветы. Была в этой белизне какая-то мертвенная красота. И здание бывшей Мариинской гимназии, застывшее в глубине сквера, тоже казалось неживым. Только слабый дымок, курящийся у одного из окон второго этажа, — значит, жизнь в этом доме теплится.

Я вошел в вестибюль. Вешалка была пуста. Только номерки аккуратно висели на крючках, как в мирное время в дни каникул. Поднялся на второй этаж. Пошел по коридору с высокими заиндевевшими сводами. Старался идти тише, но мои шаги глухо отдавались в пустом пространстве. И вдруг кто-то окликнул меня:

— Вы кого ищете, товарищ?

Я оглянулся и увидел человека в пенсне, с белой бородкой-эспаньолкой, в пальто и перчатках. Глаза его слезились, и он поминутно снимал пенсне и подносил к глазам платок.

— Я ищу Женю Сластную… Женя жива?

Я произнес этот вопрос с опаской, а старик ответил мне спокойно и, как мне показалось, обыденно:

— Женя Сластная сейчас на уроке.

— Жива!

Раз на уроке — жива. У меня отлегло от сердца. Мучительное напряжение, которое я испытывал со вчерашнего дня, отпустило меня, и я почувствовал слабость.

Шаркая большими ботами, старик подошел ко мне.

— Вы Женин отец? — спросил он.

— Учитель, — тихо произнес я. — Учитель танцев. Балетмейстер.

— Вы Борис Корбут?

Я удивился, что он знает меня, но старик — тоже Женин учитель — пояснил мне:

— Женя часто рассказывает про вас, про Дворец пионеров… Она будет рада. Через пятнадцать минут кончится урок.

Он взялся за ручку двери, но в класс не вошел, а вернулся ко мне.

— Вы хотите забрать Женю? — испытующе глядя на меня, спросил он. — Мы здесь живем одной семьей. Другой семьи ни у кого из нас нет… Нам больше нельзя терять.

И вошел в класс.

Вскоре зазвенел звонок. Я ждал, что дверь класса распахнется и ребята выбегут в коридор. Забыл, что в коридоре было холодно, как на улице, а в классе все-таки топилась печурка.

Дверь действительно отворилась, но вышла одна Женя.

— Борис!.. Борис Владимирович!

Она подошла ко мне и потерлась щекой о рукав моей шинели.

Я обнял ее, и мы молча стояли в холодном коридоре. Спрашивать, как она живет, было бессмысленно. Я теперь знал, как живут ребята в блокадном городе.

В дверях показался учитель.

— У нас сейчас обед, — сказал он, — приглашаем вас… несколько ложек чечевичной каши.

— Спасибо. Я уже ел.

Но тут появились ребята. Они все приглашали меня к столу. Голодные, серолицые дети, маленькие ленинградцы, готовы были поделиться последней крохой.

Я сбросил с плеча свой вещмешок. Достал оттуда банку консервов, три сухаря.

Потом мы сидели за столом и ели чечевичную кашу с мясными консервами.

— Между прочим, мы не сожгли ни одной парты, — с гордостью сказал учитель.

А Женя все не сводила с меня глаз: то ли не могла привыкнуть ко мне новому, в солдатской шинели, то ли, глядя на меня, вспоминала счастливое довоенное время.

Тамару я не нашел. Левушка погиб. Леня Иосимов тоже. Женю не отпускали из интерната. Мои планы рушились. Распадались на кусочки.

Не получалось ничего с выступлениями в госпиталях. Надо срочно искать артистов. Надо выполнять приказ полкового комиссара. Надо действовать, пока еще мой мешок окончательно не опустел. В голодном городе я был как водолаз: мог существовать до тех пор, пока есть запас воздуха… запасы хлеба. Но здесь я не мог думать о завтрашнем дно, о том, чем буду дышать завтра. Мой мешок стал очень легким.

И все-таки я не сдаюсь. Я опять стою перед дерматиновой дверью и не решаюсь постучать. Постучу — никто не отзовется. А так еще есть надежда. Крохотная надежда. В Ленинграде все, что нужно человеку, — крохотное. И хлеб, и тепло, и сама жизнь. Я стою перед дверью и прощаюсь с Тамарой. Не повстречавшись — прощаюсь. Завтра утром я попытаюсь найти артистов — они легкие на подъем, может быть, сразу и двинемся на Московский вокзал. И паровоз-кукушка потащит свой единственный вагончик от станции «Блокада» к станции «Фронт». Прощай, Тамара!

И тут я ударил кулаком в дверь. Ударил и жду, прислушиваюсь. И ничего не слышу, но дверь вдруг отворяется. На пороге стоит сизоволосая женщина в пальто. Она кашляет, подносит ко рту платок и смотрит мимо меня куда-то в пространство.

— Здравствуйте! Тамара… Тамара Самсонова… дома? — спрашиваю я, улучив момент, когда женщина перестает кашлять.

— Нет.

У женщины хриплый голос.

— Но она живет… здесь? Она придет? — Я стараюсь говорить спокойно, но волнуюсь, а женщина смотрит мимо меня, не проявляя ко мне ни малейшего интереса.

— Тамара иногда по нескольку дней не приходит с завода.

— Я обязательно зайду завтра.

— Как хотите, — с полным безразличием говорит соседка и снова кашляет, закрывает дверь, и я сквозь дверь слышу ее приглушенный кашель.

А когда возвращаюсь к тете Вале, дверь мне открывает Женя.

Я стою на пороге, смотрю на нее и улыбаюсь.

— Ребята отпустили меня, — говорит Женя и за рукав тянет меня внутрь. — Они решили: раз для раненых, значит, надо.

— Вот и хорошо, вот и прекрасно, чадо мое.

Тетя Валя молчит. Тянет из кружки свой кипяток и искоса поглядывает на меня.

На другой день я должен начать поиски артистов. Но с утра я пойду за Сережей, а Женя приведет Вадика. И может быть, будет дома Тамара.

Тамара Самсонова… Сережа Марков… Шурик Грачев… Вспомнил его фамилию — Грачев… Шурик Грачев… Вадик Ложбинский… Алла Петунина… Тамара… Тамару я уже называл… Эрна Тамм…

Я не сплю. Я провожу ночной смотр. Я подаю команду: по порядку номеров рассчитайтесь!.. Товарищ полковой комиссар, вы не смотрите, что они невысокого роста. Это прекрасные танцоры, они не подведут.

Почему я вспомнил полкового комиссара? Почему мысленно доложил ему о своих ребятах? Какое ему дело до них? Ему надо, чтобы танцоры выступали не в тыловых госпиталях, а на фронте, на переднем крае, для передыха.

А разве они, мои ребятишки, не могут выступать перед бойцами?

Эта дерзкая мысль вспыхнула и тут же погасла. Но ее огненный след остался в моем сознании.

7

До войны на Сережином доме был флюгер: железный флажок, на котором можно было разглядеть, цифры — 1837. Это был год, когда построили дом, а может быть, это был год рождения флюгера. Год рождения флюгера, год смерти Пушкина. Сережа очень гордился флюгером.