Илья Гурвич - Таинственный чучуна

• Название: Таинственный чучуна
• Автор: Илья Гурвич
• Издательство: Издательство “Мысль”
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1975

Приходилось ли Вам, читатель, слышать, чтобы расследование велось более трех десятилетий? Странный и редкий случай. Автору этой книги — этнографу довелось копить и сопоставлять факты, собирать показания, вещественные доказательства, осматривать места происшествий, анализировать малейшие улики, строить гипотезы, постепенно приближаясь к истине. Пришлось исследовать вероятность легенд, содержащих в себе явно криминалистические детали. Предстояло выяснить, не кроются ли под фольклорной оболочкой факты, связанные с убийством людей или каких-то реликтовых палеоантропов (первобытных людей). Легенды могли оказаться плодом фантазии их создателей, игрой воображения. Это обстоятельство не позволяло до окончания расследования выступать с какими-либо сообщениями, чтобы не оказаться в положении чудака, занимающегося поиском духов и привидений. Столь же неосмотрительным было предлагать научным институтам и обществам организовывать специальные экспедиции для выяснения этого вопроса.

---

Итак, слухи о чучуне дошли до Верхоянска в 60-х годах прошлого столетия. Незадолго до этого группа чукчей-оленеводов с разрешения губернатора Якутской области перешла через Колыму и проникла в Большую, или Западную, тундру. Чукотские «разведчики», очевидно, стали чаще беспокоить население низовий Яны и Индигирки.

ГЛАВА 6. Колыма

В 1954 г. предстояло провести сплошное этнографическое обследование населения колымской тундры, посетить все колхозы, поселки. Этнографы здесь не работали со времен В. Г. Богораз-Тана, почти полвека. Нужно ли говорить, что в советское время низовья Колымы преобразились? Ушли в прошлое регулярные весенние голодовки, нищета, невежество. Изменилось тундровое хозяйство. Эвены и юкагиры перестали заниматься малодоходной здесь охотой на диких оленей и стали оленеводами. Увеличилась добыча рыбы. Колхозы приобрели крупные невода, лодки, сети, выстроили ледники. В тундре возникли поселки с современными домами центры оленеводческих колхозов. Часть населения, не связанная с оленеводством, перешла на оседлость. Некогда былая обособленность чукчей, эвенов, юкагиров исчезла. Изменилась их культура.

Мы должны были выяснить численность отдельных национальных групп, их расселение, картографировать распространение языков изучить особенности современного быта тундрового населения.

Из Крестов Колымских я выехал в начале мая. Сборы в экспедицию слишком затянулись, и нужно было спешить. Легко ездить по тундре весной, легко и застрять. Маршрут мой должен был охватить заимки по Колыме — Ермолино, Тимкино, центральную усадьбу чукотского колхоза «Туваургин» — поселок Колымская, затем оленеводческие бригады между реками Колымой и Чукочьей. Далее от поселка юкагирско-звенского колхоза «Оленевод», передвигаясь от одной оленеводческой бригады к другой, необходимо было добраться до реки Алазеи и побывать в эвенском колхозе «Сутаня удиран» с центром в поселке Андрюшкино. Затем предстояло посетить заимки русских старожилов и завершить маршрут в районном центре. Полторы тысячи километров нужно было преодолеть за один сезон. Справлюсь ли?

Снег быстро таял. Весна вступала в свои права. В такое время года ездят главным образом ночью. На собаках, с проводником и переводчиком юкагиром Степаном Рупачевым выезжаем на лед Колымы. Мороз сковал рыхлый влажный снег. Тяжело груженные нарты легко скользят по ледяной корке наста. Дружно бегут собаки. Еще вчера Рупачев подбил к полозьям подполозки из листового железа. Без них нам не пробиться к Алазее. Острые ледяные закраины в весеннее время буквально стирают полозья. А путь предстоит неблизкий. Постепенно тьма рассеивается, открывается беспредельная всхолмленная тундра.

— Тундра матушка, шендуха — кормилица наша, — говорит Рупачев, подражая говору русских старожилов низовий Колымы.

Он то вскакивает и бежит рядом с нартами, уверяя собак, что виден ушкан (заяц), то садится в них и потрясает остолом (тормозная палка для управления собачьей упряжкой) с металлическими кольцами. Это взбадривает наших четвероногих друзей.

Пологие склоны холмов еще покрыты снегом, но то тут, то там видны проталины. Страдная весенняя пора ощущалась повсюду. На заимках ремонтировали невода, вязали сети, смолили лодки. В поселке Колымская остались лишь инвалиды и дети. Трудоспособные уже были в промысловых бригадах. Из Колымской выехали в открытую тундру. После ночи езды оказались в оленеводческой бригаде.

В двух больших ярангах жили пастухи с семьями. Отдежурившие спали в пологе, остальные производили подсчет оленей. Во время отела пастухам нет покоя ни днем, ни ночью. Около яранг бродили важенки, призывая к себе хорканьем своих слабых тонконогих оленят. Собаки с завязанными мордами находились в особом загоне из нарт. Ничто не должно пугать в этот период оленей. Несколько телят, брошенных важенками, пастухи принесли к ярангам. По совету стариков провинившихся важенок выловили, связали и стали подпускать телят. Полагали, что после этого у них все же появится материнский инстинкт. Совет стариков — знатоков тундры в период отела бесценен. Выбор места для отела — искусство. Ошибка в выборе может дорого обойтись колхозу. Стельным важенкам нужны богатые ягелем и зеленой растительностью участки, укрытые от ветров. Выпас осуществлялся на пологих склонах холмов. Ежегодно, чтобы не допустить потравы ягельников, медленно возобновляющихся, отельные места меняли.

В бригадах оленеводов мои знания о чукотских приемах выпаса оленей значительно пополнились. Мы записали несколько преданий о причинах перехода предков чукчей-оленеводов в Западную тундру. Объезд бригад, беседы со старыми чукчами, эвенами, юкагирами дали много материалов. В конце мая мы достигли Алазеи.

Обратный путь на Колыму представлял значительную сложность. Мы выехали на оленях, запряженных в нарты. Снег во многих местах стаял, обнажилась кочковатая тундра. По склонам холмов показался бледно-зеленоватый ягель и темные ворсинки мха. От зимней спячки пробудились низко стелющиеся по земле заросли карликовой ивы, невысокие кусты тальника. Всюду виднелись клочки прошлогодней пожелтевшей травы. На проталинах паслись стаи белых куропаток, жадно поедавших вялую ягоду, сохранившуюся под снегом. Скоро должны были появиться гуси. В тундре их ждали с нетерпением. В каждой бригаде набивали патроны, готовили манки.

Значительный путь от бригады до бригады теперь приходилось преодолевать пешком, на нарты мы садились лишь тогда, когда они скатывались на лед озер. Здесь еще была зима, но слежавшийся, почерневший снег поверх льда свидетельствовал о том, что лето не за горами. Успеем ли вовремя добраться до Колымы? Не сорвутся ли мои летние планы?

Около реки Чукочьей самые мрачные прогнозы в отношении дороги оправдались. Начался ледоход. Переправиться через реку было не на чем. Драматизм положения заключался в том, что бригада, в которой мы оказались и которая кочевала около этой реки, должна была идти в глубь тундры, к морю. По предположению бригадира, лодка-долбленка могла быть в соседней бригаде, которая находилась, вероятно, в четырех кесах от нашей стоянки.

После совещания был найден следующий выход. Бригада откочевывала по намеченному маршруту. Проводник Курилов и председатель наслежного Совета Третьяков на оленях отправлялись на поиски соседней бригады с тем, чтобы доставить лодку к нашему лагерю. Мать бригадира, бабушка Марый, оставалась на стоянке, так как собиралась на рыбалку, расположенную неподалеку. Моя задача заключалась в том, чтобы сидеть на стоянке в ее компании и ожидать транспорта. Поскольку другого выхода не было, я покорился судьбе, надеясь заняться обработкой собранных материалов и расспросами старушки. Именно здесь и начала рушиться моя индигирская гипотеза о чучуне.

Бабушка Марый оказалась бывалым человеком: ей довелось немало поездить на своем веку. Она бегло говорила и по-эвенски и по-якутски и даже неплохо объяснялась по-русски. К тому же старушка была словоохотлива — клад для этнографа. В ожидании лодки мы сначала обменивались несложными местными новостями и предположениями, кто из наших посланцев уже достиг цели путешествия.

— Однако, в этом году рыбы будет здесь мало, — глядя на снег, заявила Марый. Этот смелый прогноз удивил меня.

— Почему так думаешь? Рыба-то еще не подходила?

— Какда, какда, — ответила моя собеседница, — смотри снег, как тает, лето шибко теплое будет, воды мало. На низ кочевать надо. А там…

— Что там? — заинтересованно спросил я.

— Рыбачить учугей (хорошо), да вот Проско на сносях и Иван-кинитэ (невестка Ивана) тоже.

Я понял слова бабушки в том смысле, что присутствие беременных женщин на рыбалке помешает ходу рыбы, и сказал:

— Так как будто бы не знаете, что делать? К воде ходить им не надо да смотреть в сторону реки поменьше.

Марый не удивилась моим познаниям местных обычаев.

— Это все так, да тут другое… Как бы не зауросили.

Что под этим подразумевала моя собеседница, я не мог понять и решил спросить по-якутски:

— Уросить — ден тугуй? (Уросить — это что?)

— Ну, понимаешь, испугаются. Тогда ребятишки будут больные. Худо.

— Так чего же пугаться?

— Бродит там какой-то, свистит. Года два там уже не рыбачим. У меня вот несколько юкол унес.

— Когда же это было?

— А вот два года назад. Страсть боялась. Какое-то чудище рядом. Заколет. Хороший человек разве будет воровать, свистеть. Он прямо в тордох идет. А вязать оленя зачем? Может, силу кажет. Вдруг да детей унесет. Ума лишить может, — продолжала Марый.

— Кто же это?

— Говорят, сендушный — «худой» чукча.

Из дальнейшего рассказа моей собеседницы следовало, что дикий не только свистел, но и бросал камни. Один из мужчин видел, как он убегал — «чисто летел». Непрошенного пришельца боялись, но за подмогой не послали. Ехать далеко. Потом пришелец исчез. Все выглядело так, как рассказывали о чучуне в низовьях Лены и Яны.