Джон Уэйн - Зима в горах

• Название: Зима в горах
• Автор: Джон Уэйн
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Имя Джона Уэйна хорошо известно в нашей стране. Его роман «Спеши вниз» получил высокую оценку критики и пользовался успехом у нашего читателя.

В романе «Зима в горах» писатель показывает острую политическую обстановку, которая сложилась в Уэльсе в 60-е годы прошлого века в связи с обострением там национального вопроса. Герой романа Роджер Фэрнивалл, филолог по образованию, отправляется в Уэльс для изучения валлийского языка. Судьба сталкивает его с разными людьми — шахтерами, водителями автобусов, мелкими предпринимателями. Всех их объединяет одна цель — борьба за национальные права.

---

Но вот Гэрет скрылся за дверью, и вместе с ним ушел, чтобы никогда не повториться, большой кусок жизни Роджера.

Роджер подошел к Дженни, перед которой Марио все продолжал плести узоры своей нескончаемой болтовни. Дженни улыбалась, но явно метила улизнуть и, увидев Роджера, с трудом подавила вздох облегчения.

— Иди сюда, Роджер, — сказала она. — Марио рассказывает мне о том, как у нас в Уэльсе скоро вся жизнь пойдет по-новому.

— Сегодня мы положили начало, — сияя, сказал Марио. Не любить этого человека было просто невозможно. — Назад, к Уэльсу бардов, к придворным турнирам. Колесо истории повернулось. Мэдог — это новый…

— Что ж, меня это вполне устраивает, — сказал Роджер. Он взял Дженни под руку и проворно увлек в сторону. — Извините меня, Марио bach. Мне нужно кое-что сказать Дженни.

Они стали пробираться сквозь веселую шумную толкотню.

— Мне необходимо сказать тебе две вещи, — шепнул Роджер. — Во-первых, что я тебя люблю. Во-вторых, что здесь твой муж.

Дженни быстро оглянулась по сторонам.

— Где? Мне придется говорить с ним?

— Разумеется, нет. Насколько я понимаю, он пришел сюда не за этим. Мне кажется, что Дональд Фишер — он, кстати, тоже здесь — хотел во что бы то ни стало попасть на это празднество, чтобы завязать два-три полезных знакомства, но у него не хватало духу вломиться сюда без приглашения в одиночку, вот он и заарканил Джеральда для моральной, так сказать, поддержки.

— Фишер, конечно, не моргнув глазом, переметнется в любую сторону, — сказала Дженни. — Он годами насмехался над такими людьми, как Мэдог, но вот они получают признание, в кармане у них заводятся деньги, и он уже тут как тут — летит на запах успеха, как ворон на падаль.

— Еще одна зоологическая метафора, — сказал Роджер.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но все равно. Послушай, ты говорил с Джеральдом?

— Говорил.

— И что он сказал?

— Он беседовал со мной об экономических проблемах. В стиле Дика Шарпа.

Она нетерпеливо мотнула головой:

— То есть как это? Как это могло быть?

— А вот так. Дик Шарп потащил меня для разговора с Джеральдом, сделав несколько туманных намеков в том смысле, что он платит Джеральду или, во всяком случае, не менее важным особам, чем Джеральд, за то, что они снабжают его информацией из Вестминстера — как официальной, так и закулисной. Правду он говорит или врет, не знаю, да и не особенно стремлюсь узнать. Но, так или иначе, мы с ним маршируем прямо к Джеральду. «Прошу вас, мистер Туайфорд, — говорит Дик Шарп, — растолкуйте-ка ему, что все эти люди уцепились за сук, который наполовину уже подпилен. Они радуются, что их автобусы вернулись к ним, а через несколько месяцев их в принудительном порядке заставят продать все эти машины снова. Так что надо быть дураком, чтобы вкладывать свой капитал в автобусы». — «Все правильно, — говорит Джеральд, — их песенка спета, и ничего другого они и не заслуживают».

— А ты что сказал?

— Я? — переспросил Роджер. — Я сказал ему только одно: смерть все меняет.

— Так, сказала Дженни. — Принеси мне выпить и объясни поточнее, что именно ты имел в виду.

Он принес ей бокал белого вина.

— Я не мог растолковывать это ему, но тебе объяснить мне будет нетрудно. Понимаешь, все дело в том, что между людьми вроде Джеральда и Дика Шарпа, с одной стороны, и всем этим народом — он обвел глазами зал — с другой, лежит глубокая пропасть.

— Кого ты имеешь в виду, владельцев автобусов или поэтов?

— И тех и других. Между ними нет существенной разницы, потому что все это люди, которые делают свое дело. Они не управляют, не сидят где-то наверху и не заставляют людей нижестоящих работать на них. Они работают сами, потеют и натирают себе мозоли.

— Так, ну и что?

— А то, что они не могут смотреть на вещи со стороны. Для них жизненная борьба — это ряд схваток, в которых каждый сам, лично принимает участие и выходит из них либо победителем, либо побежденным. Для диков шарпов и джеральдов это тоже борьба, но отношение к этой борьбе у них другое. Они подобны государственном деятелям, чья страна находится в состоянии войны. Или фельдмаршалам, которые командуют в союзе с государственными деятелями. С их точки зрения, отдельные схватки не так важны, их интересует только окончательный исход войны и решения, которые будут приняты за круглым столом мирных переговоров.

— А смерть? — спросила Дженни. — При чем тут смерть?

— При том, что, если бы не существовало смерти, если бы это последнее, глубоко личное поражение не ожидало каждого из нас, можно было бы принять и точку зрения фельдмаршалов. Но поскольку смерть существует, правильно и мудро судят те, кто думает иначе, — те, кто разделяет точку зрения не фельдмаршала, а солдата, стоящего в строю. Каждая битва, каждая отдельная схватка в каждом сражении, каждая рукопашная в траншее или окопе — это все отрезки жизни. Личная победа для кого-то одного есть поражение для кого-то другого. И конечный исход всей войны не стоит в минуты схватки у них перед глазами. Они живут от одного дня до другого, от одной схватки с неприятелем до другой. Вот почему они и радуются сейчас. Они не идиоты, они не думают, что все их беды остались позади. Они знают, что на протяжении всей их жизни одна схватка будет сменяться другой, а потом, в самом конце, каждого из них ждет поражение, потому что каждого сразит смерть. У каждого будет это последнее сражение, выиграть которое не дано никому. Поэтому, когда тяжелый дневной бой закончен и одержана какая-то зримая победа, они радуются и веселятся и пьют, если есть, что выпить. Погляди-ка на них, дружок, и скажи: разве они не правы?

— Да, — сказала Дженни. — Они правы.

Гито прошел мимо них с пустым бокалом в руке; его лысый череп отливал мраморным блеском.

«Веселее, Роджер! — крикнул он. — Никаких печальных мыслей в день святого Давида!»

— Разве у меня были печальные мысли? — спросил Роджер Дженни.

— Нет, дурачок ты мой любимый. Не печальные, просто очень глубокомысленные.

Дженни сняла очки и спрятала их в сумочку. Роджер вдруг понял, что этот ее жест всегда был знаком того, что владевшее ею внутреннее напряжение ослабело, что она уже больше не на страже, не на работе и готова обратиться мыслями к отдыху, к счастью. Она подняла глаза на Роджера и заметила, что он наблюдает за ней.

— О чем ты думаешь? — спросила она, мягко кладя ему руку на плечо.

— Ты закатишь мне пощечину, если я тебе признаюсь.

Она улыбнулась.

— А какие у вас планы на вечер, после окончания празднества, мистер Фэрнивалл?

Он ответил без обиняков:

— Я останусь здесь. Часовню я запер. Моя villeg-giatura[62] в Лланкрвисе окончена. Я пытался снять номер в отеле, но Райаннон сказала мне, что здесь нет даже свободной ванны, где бы можно было переспать. Отель трещит по всем швам. Так что я плюхнусь в кресло в вестибюле или еще где-нибудь. Если, конечно…

— Если?

— Если одна добрая госпожа не разрешит мне прикорнуть на коврике в ее апартаментах.

— Попробуйте повторить эту просьбу снова, когда придет время, — сказала Дженни. — Быть может, я придумаю что-нибудь получше коврика.

И когда время пришло, Роджер повторил свою просьбу. А еще позже, когда они засыпали в объятиях друг друга, он прошептал ей на ухо:

— А как же ребятишки?

— Что, «как ребятишки?» — пробурчала она в подушку.

— Утром они ворвутся сюда и увидят нас.

— Ну и что? — сказала она, сладко зевнула и теснее прижалась к нему. — Им придется к этому привыкать. С этого дня они будут видеть нас вместе каждое утро.

На другое утро после завтрака Роджер с двумя чемоданами в руках вышел из лифта в отеле «Палас». Они покидали отель. Дженни еще подбирала кое-какие детские вещички, а Роджер спустился с чемоданами вниз, чтобы установить их на крыше голубой малолитражки.

Он вышел через боковую дверь отеля во двор, где под рифленой крышей навеса стояла малолитражка. В эту минуту ему припомнился первый вечер, проведенный им здесь. Он стоял тогда одинокий, безутешный, глядел на исхлестанный дождем двор и думал: хватит ли у него сил выдержать это одиночество и скуку. И сейчас ему казалось, что он снова слышит тарахтение мотороллера Беверли, подъехавшего к отелю под завесой косого дождя. Будь благословенна эта девчонка! В конце концов, если бы не она, он мог бы никогда не встретиться с Гэретом.

Надежно прикрутив чемоданы к сетке, он вернулся в отель — к Дженни и ребятишкам. В эту самую минуту невысокая рыжеволосая молодая женщина, которую он заметил накануне вечером во время пирушки, торопливо вышла из отеля и открыла дверцу «порша», стоявшего рядом с малолитражкой. Она бросила на сиденье чемодан, обошла машину с другой стороны, отперла переднюю дверцу и села за баранку. Элегантный автомобиль приковал к себе внимание Роджера; он смотрел, как эта молодая особа вывела машину на середину двора, ловко развернула ее на маленьком пространстве и выехала за ворота. Автомобиль был новый, сверкающий. В выхлопной трубе раза два чихнуло, когда рыжеволосая переключала передачу, а затем «порш» затерялся среди других машин.