Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

• Название: Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]
• Автор: Василий Клёпов
• Издательство: Средне-Уральское Книжное Издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1968

Многие из вас уже, без сомнения, встречались с книгой «Тайна Золотой Долины» и хорошо знакомы с ее героями. Молокоед и его Друзья — Рыжая Белка, Димка Дубленая Кожа, Федор Большое Ухо — собираются в поход в таинственную Долину, дают клятву верности друг другу, ловят «ездовых» собак и сооружают свою Золотую Колесницу Счастья…

Они давно уже стали вашими друзьями.

Эта повесть дважды выходила в Свердловске и раз в Москве. Больше тысячи писем получил автор от ребят. Все спрашивали, какова же дальнейшая судьба Молокоеда. И тут Василий Степанович вспомнил, что рассказывал когда-то своему сыну историю о бегстве ребят из немецкого плена…

Так появилась еще одна приключенческая повесть «Четверо из России». В ней те же герои — Молокоед, Рыжая Белка, Федор Большое Ухо, Димка Дубленая Кожа, — и приключения их не менее увлекательны. Только события развертываются далеко за пределами России. Автор показывает мужество советских ребят, достоинство, с которым они переносят невзгоды…

---

— Давайте выдавать себя за немцев… — предупредил я ребят. — А Белка пусть разыгрывает из себя глухонемую.

Нас ввели к войту. Краснощекий и пузатый, он читал сквозь очки какую-то бумажку.

— Тут написано — четверо… А их только трое, — снимая очки, проговорил он, обращаясь, видимо, к своему помощнику.

Я понял, о чем говорили поляки, и решил, что уже по всем селам гуляют бумажки, в которых предлагается задержать четырех русских.

— Где у вас четвертый? — спросил войт.

Мы пялили на него глаза, делая вид, что ничего не понимаем. Вошел еще один поляк, поговорил с войтом и вдруг мы слышим, как поляк на ломаном русском языке спрашивает:

— Где четвертый?

Я растерянно улыбнулся и проговорил:

— Их ферштее нихт.[117]

— Что? Вы немцы? — Вскочил на ноги войт и начал, перевирая слова, угодливо говорить: — Извините, молодые люди. Мы вас задержали потому только, что имеем бефайль[118] изловить четырех русских, бежавших из Германии. Мы вас не держим, — улыбнулся он. — Вы свободны.

— Ауфвидерзеен! — чванно, как и надлежит гитлерюгенду, произнес я, и мы вышли из кабинета. Белка сделала вид, что не слышит, и долго стояла перед войтом, потом оглянулась и, не видя нас, сделала книксен войту и убежала.

Когда мы продолжали свое шествие с удочками по деревне, все во мне пело — до чего ловко провели мы этого войта!

Навстречу нам по дороге тащился воз со снопами. Подойдя ближе, мы увидели, что вместо лошади его тянут, надрываясь, три женщины: одна впряглась в оглобли, две других, накинув лямки на спины, что есть силы тащили телегу за веревки, привязанные к оси. Воз попал в рытвину, и женщины никак не могли вытащить его на ровную дорогу.

— Давайце одпочнемы,[119] — проговорила та, что была в оглоблях.

Полячки остановились, отирая пот с измученных лиц и недружелюбно оглядывая нас. Мы молча кивнули им и уперлись плечами в телегу. Кое-как удалось помочь бедняжкам преодолеть рытвину. Не давая возу остановиться и крича нам «дзенькуе»,[120] женщины потащили его дальше.

Скоро мы были в поле, откуда полячки везли снопы. До чего же убогими показались нам после полей Камелькранца узкие полоски тощей, низенькой и редкой ржицы, в которой буйно разрослись васильки да как капельки крови виднелись красные цветы куколя! Местами рожь была убрана в копны, но чаще всего мы видели, как женщины неловко взмахивали косами. Каждый раз, как мы равнялись с ними, женщины прекращали работу и долго смотрели нам вслед.

В лесу дорога извивалась меж елями и спускалась вниз, пока нё вывела нас к реке. Мы остановились на деревянном мосту, разулись и опустили измозоленные ноги в студеную воду.

— Ох, и устала! — проговорила Белка. — Так бы вот села и сидела, пока война не кончится.

Из леса следом за нами выскочил мотоцикл.

— Полицай! — вскричал Димка.

Мы живо вскочили, и Белка приготовилась было бежать. Я остановил ее: разве убежишь? Только навлечешь на себя подозрение.

— Давайте немного порыбачим, — тихо предложил я, и ребята вмиг меня поняли.

Димка бросился к берегу копать червей, а я, поймав кузнечика, быстро подсел к речке. Полицейский пересек мост и заглушил мотор.

— Ну, как клюет? — крикнул по-немецки.

— Пока еще только пробуем, — как можно спокойнее ответил я.

Он слез с машины и направился ко мне. Я понял, что у войта возникли сомнения относительно того, кто мы такие, и он послал полицейского вслед за нами. Чтобы отдалить разговор, я стал ловить кузнечиков, а сам все время наблюдал за полицейским. Он снял головной убор, и я неожиданно увидел лысину, что было довольно странно, если учесть, что полицейский казался сравнительно молодым. Он лежал на высоком берегу и тоже все поглядывал в нашу сторону.

Димка и Белка копали червей. Я подошел к ребятам и, делая вид, что рассматриваю крючок, шепнул:

— Осторожнее!

Когда я поднимался на берег, полицай, глядя мне в лицо серыми, навыкате, глазами, спросил:

— Вы откуда?

Чтобы приготовить ответ, я рванулся к удочке и, схватившись за удилище, подождал немного и подсек. Ничего на удочке, конечно, не было. Наживив крючок, пришлось забросить его снова.

— Что вы спрашиваете? — спросил я, отирая руки, но, оглянувшись на удочку, снова побежал к ней.

— Да не клюет, не клюет, — улыбнулся немец, видя мою шитую белыми нитками ложь. — Ты давай отвечай: откуда вы?

Моя околесица насчет того, что мы из деревни («тут, недалеко…»), что пришли половить рыбки, так как дома почти нечего есть, что отец у нас на фронте под Сталинградом, не убеждала…

— Да, — улыбнулся полицейский, — складно ты врешь.

В это время у Димки клюнуло, он стал выводить рыбу, а она возьми да и сорвись.

— Эх, черт возьми! — забывшись, крикнул Димка по-русски.

— Вот и попались! Откуда вы знаете русский язык? — прицепился полицай к Димке.

— Да что вы, господин полицейский? Какой же русский? Мы сроду его не изучали, клянусь вам богом!

— Ну-ка, иди сюда! — поманил немец Димку. — Повтори, как ты сейчас сказал?

Димка простодушно посмотрел на него:

— Я сказал так: «Эх, черт возьми!» Мы научились этому ругательству у русских пленных…

Долго мы выкручивались, пока полицейский не улыбнулся:

— Молодцы! Ловко врать научились! Только вот что: эти удочки бросьте, потому что по ним вас сразу можно узнать. Вы — беглецы. Бежали из имения Фогелей, что недалеко от Грюнберга. Я должен бы вас доставить в управление, Говорите спасибо, что на меня напали. Я не буду просить за вас награду. Но впредь будьте осторожнее. Ауфвидерзеен!

Мы опешили и стояли, как помешанные. Полицейский вымахнул на машине уже на другой берег и, обернувшись, кричал:

— Чего стоите? Уходите!

— Вот тебе и еще один честный немец, — проговорил я, когда мы отошли от реки: — Интересно, на кого он работает?

— На нас, на кого еще? — бойко ответила Белка, которая уже бежала впереди, несмотря на усталость.

Между тем небо хмурилось, по нему скользили серые тучи. Вдалеке громыхал гром. Мы торопились, чтобы дойти до следующей деревни, но гром гремел сильнее, гроза приближалась. Я оглядывался, ища удобного укрытия от дождя. Мой взгляд упал под елку, где сидели двое — мальчик лет семи-восьми и еще меньше его девочка. Заметив нас, дети робко встрепенулись и встали. Мальчуган — без шапки, со светлыми волосами, в длинной без пояса рубахе и пестрядинных штанах — стоял босиком, держа девочку за руку, и следил за нами обеспокоенно из-под нависших, давно не стриженных волос.

Я поманил мальчика к себе. Он стоял неподвижно, готовый немедленно сорваться с места.

— Иди сюда!

Мальчуган потянул за руку девочку, которая боязливо упиралась.

— Ты откуда? — спросил я по-немецки.

Мальчик смотрел на меня и молчал.

— У тебя языка нет, что ли?

— Я — поляк, — тоненьким голоском пропищал он.

Мы переглянулись с Димкой и рассмеялись.

— Вот и объясняйся с ним…

Тут Белка принялась толковать с мальчиком. Она махнула рукой назад: «Там Варта», потом посмотрела вперед и спросила: «А там?»

Мальчик улыбнулся.

— Турек, — тихо вымолвил он.

Белка взяла девчонку на руки, и та начала что-то лепетать, Нюра вытащила из своих волос гребенку и стала причесывать свалявшиеся, давно не чесанные беленькие волосы девочки.

По листьям зашумел дождь, мальчик посмотрел на небо:

— Дещь… Сховамыся под джевами,[121] — показал он на окружающие нас деревья.

Все мы укрылись под большой липой. Девчонка, соскучившаяся по ласке, что-то лепетала Белке, гладившей ее волосы.

— А где у тебя мама? — спрашивала Белка.

Мальчик услышал это слово:

— Мамы нема. Мама, — он произнес что-то и, видя, что мы не понимаем, вытянул руку: — Пук-пук… Германец…

— А отец? Тату? Тату где? — вспомнив, как поляки называют отца, спросил я.

Мальчик невесело проговорил:

— Тэж германец «пук-пук»…

По дороге, опираясь на палку, ковылял старик. Увидев нас, он крикнул:

— Маш рацин! И я с вами поседзы, пуки дещь пшестане.[122]

Старый поляк, помнивший еще царских солдат, знал немного по-русски. Как мы ни хитрили, поляк был не таким уж наивным, чтобы не понять, что мы — беглые русские. Из концлагеря или откуда-нибудь из немецкого имения.

Видя его хорошее отношение, пришлось все рассказать.

— Мы тоже живем плохо, — подумав, проговорил он. — Но немного можем вас продержать. Идемте к нам!

— Куда?

— Здесь есть небольшая деревня…

— Что вы, пан Вацлав, мы пойдем в Россию. Только нам надо знать: есть тут дороги, которые идут параллельно Варте?

— О, это совсем близко! — проговорил старик. — Километра три еще надо пройти.

— А немцев у вас много?

— Этого добра хоть отбавляй! В каждой деревне по нескольку штук. Совсем житья не стало.