Николай Егоров - Каменный Пояс, 1980

• Название: Каменный Пояс, 1980
• Автор: Николай Егоров
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Литературно-художественный и общественно-политический сборник подготовили Курганская, Оренбургская и Челябинская писательские организации. В него включены повести, рассказы, очерки, статьи, раскрывающие тему современности.

Значительную часть сборника составляют произведения молодых литераторов из городов и сел Южного Урала.

---

— Страшно мне, Зоя! Страшно…

— Галя, перестань! Слезами горю не поможешь… не ты первая, не ты последняя… Знаешь, как тяжело было, когда погиб мой Сашка? А вот живу, работаю, хожу наверх, смеюсь — жизнь прекрасна, Галя!

— Но это же все до случая?

— Случай? От него, конечно, никто не застрахован… Страховой полис — эти две тысячи посмертно! — если бы он спасал? Надежные друзья — вот мое спасение, вера в жизнь! Только об этом здесь говорить не принято — это все и так понимают, без слов. К каждому празднику я получаю больше сотни поздравительных открыток и писем, а иногда и больше. Потом читаю целый месяц — это как книга! А летом, когда начинается сезон, у меня праздник почти каждый день. Меня здесь любят. И дочку мою тоже.

— Она где?

— Сейчас пока у мамы. А вообще живет здесь. Тут много детей и ей не бывает скучно.

— А как же Еремин?

— Но что делать, Галя: он не может бросить школу, а я — лагерь. Как кончила радиотехникум, так и работаю здесь… А это даже хорошо, что мы с Юрием не все время вместе! Ждешь, ждешь — соскучишься по нему, приедет — такая у нас радость! Однажды мы с ним спускались вниз и пока шли по тропе, всю дорогу болтали. У лагеря он остановился, взял мою руку в свою теплую ладонь, накрыл сверху другой, улыбнулся и сказал как-то необычно: «Ах, как мы с тобой хорошо поговорили, Зоя! Великое это благо — хороший разговор!» — и пошел себе… Тут я и раскололась: одна половина хлещет меня по щекам и кричит: «Проснись, Зойка! Опомнись!», а другая уже к нему побежала — на шею броситься… Мы встречаемся уже третий год. В гости к нему не раз ездила. У него хорошая квартира, полуторка. Все книги, книги, книги — и даже печатная машинка. И моя фотография в полстены: японцы меня на пике Ленина сфотографировали — я им тогда очень понравилась. Потом прислали… А дочери моей семь лет. Танечкой зовут. Нынче в школу.

— У Валентина были здесь женщины?

— Женщины, Галя, есть везде.

— Зоя, не говори загадками! Может, она и была причиной всему? Лучше — правда!

— Галочка, нам, бабам, когда мы знаем всю правду, лучше от этого не становится.

— Значит, она была… Поздравляю! И кто же это такая: опытная мастерица, вроде тебя, или романтичная девчушка, скалолазка с бантиками? Погоди! Я догадалась!.. Наташа Лихачева! Она здесь?

— Галочка, я тебя умоляю! Будет очень и очень плохо вам обоим, если ты пойдешь к ней!.. Нельзя этого делать, Галя!

— Но почему?

— Тогда все — конец фильма!

— Понимаю… Боже мой, какая я была дура! И как все просто… Он меня обманывал… Он сам искал причины для ссор! Вот почему он поднял «бурю в стакане воды» из-за Захарова, вот почему он приревновал меня к Феликсу и даже как будто обрадовался, что тот обокрал его, и вот почему таким тяжелым был наш последний разговор в аэропорту! Дура… Степанов — философские проблемы альпинизма, Юрий — проблемы творческой личности, ты — проблемы женщины в горах. Все вы говорили о чем угодно, только не об этом. Вы что, сговорились? Или жалеете меня? Или хотите убедить меня, каким все-таки хорошим был Валентин?.. А я вам поверила!

— Она врач, Галя. Очень хороший врач и настоящая девчонка. Редкая… А Валентина здесь любят все. Такой он человек. Его нельзя не любить — он доброжелательный ко всем. Даже к совсем чужим людям! У нас немало инструкторов найдется, которые отчисляют из своих отделений слабаков. Валентин этого никогда не делал. Он считал, что если горы не для человека, то человек сам уйдет из альпинизма, когда придет время. Он вообще старался сделать так, чтобы участники поверили в горы и в самих себя. Но всегда получалось так, что они сначала начинали верить в него, а уж потом приходило и все остальное… Не надо торопиться с выводами, Галя! Степанов Виктор любит говорить: «Здесь все не так элементарно!» — вот хорошие слова, Галя. Они сейчас очень к месту… Давай с тобой тряхнем по рюмке или в баню сходим, попаримся — все как рукой снимет.

* * *

Милая Зоя! Сколько раз я слышал твой голос в эфире, искал его. Считается нарушением правил говорить по рации лишнее, но ты всегда умеешь найти такие слова, после которых парни идут, идут и верят в победу, какой бы трудной ни была она. Ты и сама умеешь работать на маршруте за двоих, на зубах, но идешь. Ты добрый дух ущелья, мудрая фея — и без тебя горы были бы одиноки. Только ты не все сказала, Зоя! Да и не могла высказать все…

После похорон Жоры Николаева и после поминок никто не захотел идти наверх, все спустились вниз, во Фрунзе: это разрешается, был пересменок. Каждому хотелось окунуться в беззаботную толчею и сумятицу восточного города, забыться… С перевалочной базы я пошел на междугородный телефон и заказал разговор с домом. Квартира не ответила. Позвонил в институт. Там сказали: «Прудникова уехала по путевке к морю. Писем пока не было». Я оставил адрес, попрощался на перевалке с парнями и через два часа на такси вернулся в лагерь.

Поднялся в коттедж, зашел в свою комнату, упал на кровать. Ощущая какое-то скрытое беспокойство, похожее на тоску, долго и бесцельно смотрел в потолок. Я не знаю, что было тому причиной: нелепая смерть Жоры Николаева, предчувствия Захарова или мои собственные предчувствия надвигающейся беды — не знаю! — но что-то было. Я знал, что в таких случаях надо просто хорошенько выспаться — и все пройдет. Хотел раздеться, лечь в постель, но в коридоре послышались шаги, в дверь тихо постучали.

— Открыто. Входите!

— Здравствуйте, Валентин Сергеевич! Наконец-то я вас нашла.

В джинсах, в легкой короткой блузке, тонкая золотая цепочка на шее, веселые, озорные глаза — на пороге стояла Наташка Лихачева, новичок моего отделения гор прошлого лета.

— Здравствуй, милый друг.

Она решительно шагнула мне навстречу, секунду-другую мы стояли молча, разглядывали друг друга, потом обнялись. Она откинулась, посмотрела мне в глаза.

— Значит, вы меня не забыли, наш милый инструктор. Спасибо! — освободилась от моих рук, присела на край кровати. — Что молчите, Валентин Сергеевич? Присаживайтесь рядом, не стесняйтесь… А вы успели обгореть! Это вам идет. Хорошее солнце было на леднике?.. А я вас таким и запомнила: чуточку обгоревшим, грустным и красивым. Помните, как мы прощались в аэропорту прошлым летом? Я тогда все четыре часа до Москвы проревела. Думала, не увижу вас больше. Почему же вы не ответили на мое письмо?.. Что же вы молчите, милый инструктор, скажите что-нибудь, наконец?

— Почему «инструктор», почему «вы»! Почему не просто — Ва-лен-тин?

— Я так привыкла, Валентин. Не обижайтесь, ладно? — она грустно вздохнула. — Вот объяснилась вам в любви, и на душе стало легче. Вы, правда, меня не забыли?

— Ты чудо, Наташка!

Она будто и не обратила внимания на мои слова. Огляделась. Увидела гитару, чуть коснулась рукой струн, сказала:

— Ах, как я давно не слышала этой, гитары, Валентин, — целую вечность! Да и вас тоже… Что нового в ваших песнях? Вы обещали написать одну из них для меня. Помните?

— Помню. Но какой из меня поэт?

— Не скромничайте: я знаю — вы не Евтушенко, но ведь и я не Белла Ахмадуллина. Помните, вы говорили: «Исполнить романс под гитару — это теперь могут все. А вот написать свою песню — это гораздо труднее. Это труднее, чем километровая стена по пятерке Б!» Или забыли?

— Я не думал, что ты найдешь меня, поэтому, когда было тоскливо, сидел на камушке и сочинял. И ты сиди тихо, не шевелись, смотри мне в глаза. Я все помню, Наташка!

Подари мне летний вечер, горы, снег и тишину.
В скал сверкающий подсвечник вставь веселую луну.
И меня заставь поверить в приближенье перемен,
В одарение доверьем, красоту и лунный плен,
В вечный зов стены отвесной, в клич отчаянных ребят,
В нежность рук, гитару, песни, в сотворение тебя.
Ты явись — невесть откуда! — через звездное жнивье
Как немыслимое чудо, как спасение мое…

С минуту она молчала. Казалось, рассматривала свои руки, сложенные на коленях. Глаз я ее не видел. Потом сказала:

— Получила диплом врача. Анестезиолог и реаниматор. Шесть лет муки позади. А впереди еще три года. В декабре поступаю в аспирантуру… Не теряю надежды быть врачом какой-нибудь из ваших памирских экспедиций. Хочется увидеть эту загадочную страну, мужественных парней — тигров снегов — и, может быть, понять, наконец, почему меня тянет в горы… Кроме этого, вопросы гипоксии, адаптации к ней, акклиматизации еще до конца не разработаны. Если поможете, возьму аппаратуру, начнем работать вместе. Хочется помочь всем вам облегчить муки высоты… Только я сама ходить еще совсем не умею. Приехала выполнить третий разряд по альпинизму. Возьмете меня в свое отделение? Вы в этой смене с новичками или со значкистами?

— Со значкистами… Поставить чай?