Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком

• Название: Пуговица, или серебряные часы с ключиком
• Автор: Альфред Вельм
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1978

Эта книга познакомит вас с творчеством известного немецкого писателя, лауреата премии имени Генриха Манна и Национальной премии ГДР, Альфреда Вельма.

В этой книге автор рассказывает о двенадцатилетнем мальчике Генрихе по прозвищу Пуговица, об испытаниях, выпавших на его долю в последние недели войны, о том, как постепенно под влиянием новых друзей, советских бойцов, принявших участие в судьбе мальчика, меняется его психология, формируется новое отношение к жизни, к людям, к окружающей действительности.

---

— Власть-то наша, дедушка Комарек.

А потом старик снова сидит, сгорбившись над своими списками.

Внезапно он отшвыривает бумаги в сторону, хватает папку и бежит в деревню.

Тяжело груженные снопами фуры, покачиваясь, выезжают из-за черного амбара. Крестьяне сгружают снопы и укладывают их в кучки на току. Всю ночь гремит молотилка, слышно, как огромный барабан при каждом повороте тяжело стонет. Кругом на столбах горят лампы. Видно, как торопливо двигаются люди, будто завороженные прожорливой машиной. А она глотает и глотает, выплевывая пыль, зерно, солому…

Глаза у Комарека красные, сам он ночи напролет стоит у весов и записывает выход зерна. Хозяевам он не доверяет.

Хотя он и устал, однако глаз с Киткевитца не спускает. Тот взвешивает мешки и снимает с весов. Нет, эта улыбка Комареку не по нутру. Хотя он и хорошо знает, что это вовсе не улыбка, а шрам. Потом Киткевитц увязывает мешки. Руки механически захватывают бечеву и аккуратно обводят ее вокруг горловины. И ничего тут такого нет, однако Комарек не может оторвать глаз от этих движений: опять руки Киткевитца схватили бечевку и ловко опоясали горловину…

Что это — сон? Нет. Кто-то положил ему руку на плечо. Комарек оборачивается — не может этого быть, чтобы ему кто-то положил руку на плечо…

— Пойди ляг, старик. А я запишу, сколько они намолотили.

Оказывается, это Матулла. Он берет папку со списками и говорит:

— Поди отдохни малость.

Старик диву дается, однако, кивнув, бредет домой.

— Трудновато пока с коммунизмом! — говорит Генрих. — Но когда урожай уберем, легче будет.

Старик сидит за своим столом.

— Это ведь только самое начало, дедушка Комарек. Потом обязательно легче будет, — говорит Генрих и тут только замечает, что дедушка Комарек заснул.

«Что ж будет-то? Мы сегодня ни одного бидона молока не сдали!» — думает Генрих.

18

Зазвонил телефон.

— Да, господин Новиков… Нет… Бургомистр… Нет, нет… Бургомистр ушел в деревню. — Генрих прислушивался к словам, вылетавшим, как горох, из трубки, и не мог вставить ни одного возражения — так быстро они сыпались на него… — Потому что мы сепараторы… Нет, это они назло — за то, что мы сепараторы… — Потом он услышал, как офицер чиркнул спичкой, и сразу же воспользовался паузой. — Понимаете, — спешил Генрих объяснить, — мы ходили и записывали, у кого…

Далее он рассказал, какие у них тут, в Пельцкулене, замечательные планы. И о списках он рассказал. Говорил он при этом торопливо, боясь, как бы комендант не оборвал его. И о том, кто в каких комнатах живет, они тоже список составили.

— Понимаете, у фрау Пувалевски трое детишек… Да, я слушаю… Я передам, господин комендант. Завтра мы обязательно…

На другом конце повесили трубку.

Не знает теперь Генрих, как ему быть.

Он хватает корзину и идет по домам. Однако к хозяевам заходить не решается и так ни с чем и приходит назад. «Что ж теперь будет?» — думает он и снова отправляется в деревню.

— Знаю я, матушка Грипш, у тебя только пять куриц, но, может, у тебя есть хотя бы пара яиц.

Матушка Грипш идет на кухню и, вернувшись, кладет четыре яйца в корзину Генриха.

— А вы не могли бы немного молока сдавать? От вашей козы, к примеру. Ну, две бутылочки хотя бы.

Старушка, вспылив, принимается бранить его.

— Это такой, стало быть, твой коммунизм? — кричит она. — Последний горшок молока у меня отнимаете!

— Да это я только так спросил, матушка Грипш. Только так вас спросить хотел.

Генрих идет к следующему дому. В корзине у него четыре яйца.

«Два раза парнишка с большой корзиной в руке прошел мимо моего двора, — отметил про себя хозяин соседнего дома. — Устал я что-то сегодня». Он вышел в сад и стал там ждать, когда парнишка снова покажется на дороге. «Я это только потому, что походка у него чуть похожая, — оправдывается он перед собой. — В остальном-то он мне безразличии. Да и то сказать — пять коров увел у меня со двора. И кобылу голубую увел. Нет, нет, кончено!» Он подошел к забору посмотреть, не видно ли уже мальчонку. И снова вернулся в сад. «Может, это он яблоки собирает по домам? Нет, нет. А свиней сколько он угнал! И когда тебя заставили откапывать мешки с пшеницей, ты ж готов был убить его! И куда он провалился? Давно уж пора вернуться ему. А правда, есть что-то в походке…»

Как только Генрих показался на дороге, Бернико поспешил отойти в глубь сада. «Да что значит, в конце концов, эти пять коров? — думал он. — И эти мешки с зерном? Чего бы ты не отдал, только бы хоть один сын остался жив!»

Он снова подошел к забору. Стоял и смотрел вслед удалявшемуся Генриху.

— Эй, Товарищ!

Бернико увидел, как парнишка быстро обернулся, словно испугавшись чего-то.

— Здрасте, господин Бернико!

Бернико заметил, с каким недоверием смотрел сейчас на него мальчишка.

— Заходи, можешь набрать себе в корзину яблок.

Помешкав, Генрих вдруг побежал, держа корзину впереди, чтобы не выронить яйца, обогнул дом — и в сад.

— Это что, ужин ваш? — спросил хозяин, глядя на четыре яйца в корзине.

— Это — сдавать, — ответил Генрих. И заплакал.

— Ну-ну-ну! — Хозяин взял у него корзинку, поставил на землю и погладил Генриха по голове: уж очень ему жалко стало парнишку.

Немного погодя он спросил:

— Старик-то — твой родной дед?

— Нет, не родной.

— Но ты любишь его?

Мальчик кивнул.

— Что это мы стоим с тобой? Айда яблоки собирать! — Он достал яйца из корзины и положил их в траву. — Так, — сказал он, почувствовав неодолимое желание подхватить мальчишку на руки и подбросить его повыше.

— Господин Бернико, вы не могли бы сдать немного яиц, а то мы не знаем, как выполнить план поставок…

19

Наступает утро. Оно заглядывает за крыши домов, поднимается над темным лесом. Может, сегодня хороший день выдастся? В окно они увидели, как Бернико подтащил два тяжелых бидона к высокой подставке для молока. Он поздоровался издали и поднял оба бидона на высокую скамью перед бургомистерской.

— Большое спасибо, господин Бернико! — крикнул Генрих из окна.

Позднее подошел Матулла и принес полбидона молока.

Они решили, что сегодня еще многие хозяева сдадут молоко. Оба — и Комарек и Генрих — были настолько в этом уверены, что стали распределять еще не сданное молоко многодетным семьям. Однако больше никто не пришел, и, когда подъехала машина за молоком, у них только и осталось, что четверть бидона для деревенских.

И что за человек этот Комарек! Всю ночь он простоял на току, а теперь вот еле держится на ногах! Пришел, лег и тут же заснул. Проспал он до самого вечера. Поднявшись, он разгладил одеяло. Потом скатал и завязал бечевкой — так его удобно было нести через плечо.

Генрих смотрел на него и молчал.

Комарек надел куртку, а поверх — кошачью телогрейку, как это он делал зимой. И вышел, прихватив черную палку, стоявшую в углу у печки. Генрих спросил, не отвезти ли его в город на телеге. Но старик только махнул рукой.

20

Комендант Новиков приказал солдату-водителю ехать быстрей. Затем он долго молчал. Глядя на простирающийся за окном ландшафт, он думал: где и когда ему описывали эти места? И вспомнил: под Квинхорной это было! «Да, да, — думал он, — это было, когда мы занимали высоту недалеко от Квинхорны. Они лежали тогда под оливами, и ночи были такие теплые, что мало чем отличались от знойного дня… И еще тебе описывали эти места, — вспоминал офицер, — когда мы залегли под скалой на нейтральной полосе между нашими и фашистскими позициями. У танка подбили гусеницу. Нам надо было его починить, но пришлось ждать темноты. Как раз когда мы лежали под скалой в двадцати шагах от подбитой машины, он тебе и описал этот край. И еще — в Арагонской степи о нем рассказывал. Никогда мне не забыть этих бессонных и таких холодных ночей…»

Однако Новиков представлял себе этот ландшафт совсем иным. Никогда бы он не подумал, что здесь так много старых сосновых лесов. И озеро представлялось ему гораздо больших размеров.

Первые недели после того, как его назначили сюда комендантом, он, объезжая деревни, еще расспрашивал жителей. И порой посреди какого-нибудь разговора вдруг задавал вопрос: «Вы, случайно, не знаете Альберта Мёллентина?»

Мёллентин? Кое-кому казалось, что он слышал такую фамилию. Но нет, знать они такого не знали…

«Видите ли, деревня, о которой он рассказывал, — говорил офицер, — действительно стояла на берегу озера». При этом он называл и луга, и ручей, и все, что ему когда-то описывали. Но, должно быть, в этом краю существовало много деревень, где росли обрезанные ивы и где были и луга и озеро, окаймленное камышовыми зарослями.

Позднее Новиков перестал спрашивать.