Уилла Кэсер - Погибшая леди

• Название: Погибшая леди
• Автор: Уилла Кэсер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0195-8

Книга знакомит читателя с творчеством известной американской писательницы Уиллы Кэсер (1873–1947). Роман «Моя Антония» (1918) рассказывает о жизни поселенцев-иммигрантов, осваивающих земли американского Запада, а впервые публикуемый на русском языке роман «Погибшая леди» (1923) посвящен поколению строителей первой на Западе железной дороги. Оба произведения — это, по сути, мастерски сделанные романы-портреты: два женских образа, две судьбы.

---

Как ни странно, миссис Форрестер больше всего интересовала Нила именно потому, что она была женой капитана, и больше всего он восхищался тем, как она относится к мужу. Самым главным в глазах Нила, помимо ее прочих очаровательных достоинств, было то, что она сумела оценить этого человека — скромного строителя железной дороги и оставалась ему верна. Это, считал Нил, ценнейшее свойство ее натуры, не подвластное ни времени, ни износу, надежное, как дамасская сталь. Именно оно восхищало Нила, на нем держалось его поклонение миссис Форрестер, именно на нем, как он полагал, держалась она сама.

Ему даже нравилось выслушивать ходившие про нее россказни, часто весьма язвительные, о том, какую веселую жизнь она ведет зимой в Колорадо, как льнут к ней молодые люди. Иногда он при этом думал: а ведь она могла бы жить так всегда, все те годы, что он ее знал, однако выбрала другую жизнь. И возможно, это очевидное несоответствие между той жизнью, для которой она была создана, и той, какую добровольно выбрала, и придавало особую остроту ее очарованию. Соблюдая общепринятые правила приличия, она дерзко потешалась над ними — дух противоречия был у нее в крови.

7

В те вечера, когда в вист у Форрестеров не играли, Нил обычно сидел у себя в комнате и читал, однако вовсе не книги по праву, как ему полагалось. Прошлой зимой, когда Форрестеров в Суит-Уотере не было и один унылый день медленно сменялся другим, Нил открыл богатейшие, можно даже сказать неистощимые возможности занять себя. В комнате за приемной судьи, между дверью и стеной, высился узкий книжный шкаф, снизу доверху наполненный строгими томами в темных коленкоровых переплетах. Они стояли отдельно от книг по праву — это было почти полное собрание классиков, которое судья Помрой приобрел давным-давно, в бытность свою студентом Виргинского университета. Уезжая на Запад, он захватил эти тома с собой, но не потому, что любил их перечитывать, — просто в те дни истинному джентльмену надлежало иметь в доме подобные книги, так же как кларет в погребе. Среди прочих в шкафу стояли три тома Байрона, и прошлой зимой дядюшка порекомендовал Нилу почитать его стихи в связи с произнесенной кем-то цитатой, которую Нил не понял.

— Только не читай пока «Дон Жуана», — сказал судья со значительной улыбкой. — Подожди, пока повзрослеешь.

Естественно, что именно с «Дон Жуана» Нил и начал. Потом он проглотил «Тома Джонса»[7], «Вильгельма Майстера»[8] и взахлеб читал все подряд, пока не добрался до Монтеня[9] и полного собрания переводов Овидия[10], а добравшись до них, Нил уже не мог с ними расстаться. Кого бы он ни читал впоследствии, он все время возвращался к их сочинениям. По его мнению, эти двое джентльменов знали, о чем пишут. Даже в «Дон Жуане» Нил усмотрел некоторые «подтасовки», но на Монтеня и Овидия можно было положиться.

В собрании классиков имелись и труды философов, но в них Нил едва заглянул. Его не интересовало, о чем люди думали, он жаждал узнать, что они чувствовали и как жили. Если бы кто-нибудь заранее сказал, что полюбившиеся ему книги — тоже сочинения классиков и в них заключена вековая мудрость, он наверняка даже не стал бы их открывать. Но, наткнувшись на эти богатства самостоятельно, он зажил скрытой от чужих глаз, исполненной тайных наслаждений жизнью. Он читал и перечитывал «Героид»[11], и ему казалось, что лучше о любви никто не сказал. Для Нила эти книги не были средством развлечься, убить время, они представлялись ему живыми существами, застигнутыми в разгар происходящих с ними событий, и эти, с виду строгие и сдержанные, тома, казалось, немало удивлялись непрошенному вторжению в их жизнь. Нил как бы нашел щелку, чтобы подглядывать в прошлое, и ему открывался доступ в великолепный мир, где люди блистали, дерзали и вдохновенно грешили, и все это происходило давным-давно, когда об американском Западе еще никто не знал, а такого городка, как Суит-Уотер, и в помине не было. Целыми вечерами Нил упоенно читал, сидя у лампы, и это чтение открывало перед ним новые горизонты, помогало лучше разобраться в окружающих его людях и уяснить, чего он ждет от себя и от них. Почему-то, начитавшись этих книг, Нил решил стать архитектором. Как знать, если бы судья Помрой оставил свое собрание классиков в Кентукки, жизнь его племянника, пожалуй, сложилась бы по-другому.

Наконец-то наступила весна, и с ее приходом поместье Форрестеров небывало похорошело. Капитан проводил долгие счастливые дни, ухаживая за цветущими кустами, и его жена, когда приходили гости, обычно шутила:

— Сейчас, сейчас, я пошлю за мистером Форрестером нашего английского садовника, видите, он возится в саду.

В начале июня, когда на розах капитана начали появляться бутоны, его приятные занятия были внезапно прерваны. Однажды утром он получил тревожную телеграмму. Капитан вскрыл ее садовыми ножницами, вернулся в дом и попросил жену позвонить судье Помрою. Банк в Денвере, где Форрестеры хранили почти все свои сбережения, обанкротился. В тот же вечер капитан и судья курьерским поездом выехали в Денвер. Давая племяннику последние распоряжения насчет дел в конторе, судья обмолвился, что боится, как бы капитан не потерял большую часть своего состояния.

Миссис Форрестер, по-видимому, не сознавала, что им грозит опасность, она приехала проводить мужа на вокзал и говорила о предстоящем путешествии просто как о деловой поездке. Нила же мучили мрачные предчувствия. Мысль, что миссис Форрестер будет нуждаться, приводила его в ужас. Она из тех, кто всегда должен располагать деньгами, и необходимость отказаться от привычки жить на широкую ногу будет для нее губительна. В стесненных обстоятельствах миссис Форрестер перестанет быть самой собой.

Нил обедал и ужинал в единственной городской гостинице, и на третий день после отъезда капитана Форрестера он, к своему огорчению, обнаружил в списке постояльцев Фрэнка Элингера. Ужинать Элингер не спустился, а это, несомненно, означало, что он отправился к миссис Форрестер и хозяйке дома пришлось собственноручно готовить ему угощение. Нил знал, что она воспользовалась отсутствием мужа и на неделю отпустила свою кухарку Мэри погостить у матери на ферме. По мнению Нила, явиться в Суит-Уотер как раз, когда капитан уехал в Денвер, было со стороны Элингера верхом неприличия. Должен же он понимать, что по городу поползут сплетни?

Нил сам собирался вечером навестить миссис Форрестер, но теперь решил вернуться в контору. Он допоздна читал, потом лег, но спал плохо. Незадолго до рассвета его разбудило громкое пыхтенье паровоза в депо. Он попытался накрыться с головой и снова заснуть, но свист выпускаемого пара странным образом будоражил его. И во сне Нил не мог отделаться от ощущения, что наступило лето и скоро над болотом Форрестеров разгорится великолепный рассвет. Он проснулся и вдруг, как в детстве, еще не встав, пронзительно остро почувствовал радость лета. Нил вскочил и быстро оделся. Сейчас он отправится на холм, пока Фрэнк Элингер почивает в лучшем номере гостиницы и можно не опасаться его нежелательного вторжения к Форрестерам.

Охваченный нежностью и горя желанием проявить заботу, Нил поднимался в предрассветной мгле по обсаженной тополями дороге, однако к дому не пошел, а перейдя второй мост, свернул через заливные луга к болоту. Небо уже мягко розовело и серебрилось — занимался безоблачный летний день. Тяжелые, поникшие от росы травы льнули к ногам, брюки промокли до колен. По всему болоту, словно прохладные серебристые простыни, белели заросли блестящего, увлажненного росой ваточника и расстилал свои кустики болотный молочай, усыпанный малиновыми цветами. Свежий утренний воздух, переливающееся нежными красками небо, окропленные предрассветной росой цветы и травы — от всего веяло какой-то божественной чистотой. Все, что росло и дышало вокруг, казалось, радостно пело, ликовало, напоминая утренние трели птиц, взмывающих в прохладную высь. На востоке по шафранному небу начало разливаться бледное, желтое, как вино, солнечное сияние, золотя душистые луга и верхушки тополей в роще. Нил недоумевал, почему он не приходит сюда чаще в этот ранний час, чтобы встречать день, пока люди с их вечной суетой не испортили все, пока утро еще полно незапятнанной прелести, словно дар, доставшийся нам от славного, давно минувшего прошлого.

Под уступами вдоль болота Нил обнаружил заросли диких роз, их пунцовые бутоны как раз начинали распускаться. И лепестки тех, что уже раскрылись, словно огнем горели — такой цвет бывает у роз лишь до полудня, он рожден утренним солнцем, утренней влагой и до того ярок, что неминуемо должен поблекнуть, ибо никакой накал, подобно накалу чувств, не может держаться долго. Нил вынул нож и начал срезать жесткие, унизанные красными шипами стебли.

Он нарвет букет для прекрасной дамы, букет, срезанный на утренней заре, букет из роз, едва очнувшихся от сна, беззащитных в своей пронзительной прелести. Он положит букет у одного из окон ее спальни. И когда она распахнет ставни, чтобы впустить свет, она увидит розы и, кто знает, может быть… может быть, любуясь ими, она почувствует неприязнь к таким грубым животным, как Фрэнк Элингер.