Вячеслав Лопатин - Суворов

• Название: Суворов
• Автор: Вячеслав Лопатин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03571-3

Книга В.С. Лопатина «Суворов» — третья по счету биография великого полководца, выпущенная в серии «ЖЗЛ». Можно ли сказать что-то новое о генералиссимусе, стоящем среди первых военачальников мира?

Автор считает, что можно. Ведь если одни называли князя Италийского, графа Суворова-Рымникского полудиким героем, кровожадным Аттилой и вандалом, то другие считали его Рембрандтом тактики, волшебником войны и спасителем Европы. Но кем же был на самом деле этот легендарный полководец?

На основе архивных документов и воспоминаний современников В.С. Лопатин переосмысливает некоторые известные постулаты, убедительно доказывает несостоятельность ряда растиражированных легенд, всесторонне анализирует взаимоотношения А.В. Суворова с его выдающимися современниками — в частности со светлейшим князем Г.А. Потемкиным, императрицей Екатериной Великой, императором Павлом Петровичем. Это позволяет читателю увидеть великого полководца в новом свете, получить более глубокое представление о его жизни и деятельности, о той роли, которую Александр Васильевич сыграл в российской и мировой истории.

---

Двадцать восьмого апреля до Петербурга докатилась новость: французы объявили войну австрийцам. 3 мая 1792 года польские магнаты Браницкий, Ржевусский и Щенсны-Потоцкий опубликовали в местечке Тарговицы акт конфедерации. Согласно договорам Россия была гарантом польской конституции, радикально измененной ровно год назад. Екатерина получила формальный повод отплатить антирусской партии. На поддержку конфедерации были двинуты корпуса под командованием М.В. Каховского и М.Н. Кречетникова. Кречетников без сопротивления занял Вильно, а Каховский на пути к Варшаве разбил польские войска.

Еще в конце февраля Александр Васильевич почувствовал неприязнь к себе членов триумвирата. «Крайне берегитесь Репнина, — наставляет он Хвостова. — Для Репнина должно быть в бессменном карауле… Только я ему истинное противостояние». Когда же открылись военные действия во Франции и Польше, Суворов встревожился не на шутку. «Усердная моя и простодушная служба родила мне завистников безсмертных, — читаем в его письме Турчанинову от 21 июня. — Ныне 50 лет практики обратили меня в класс захребетников… Далек от тебя смертный, о Мать Отечества! Повели вкусить приятный конец хоть пред эскадроном!» В тот же день — еще одно письмо тому же адресату: «Во всю мою жизнь я был всегда в употреблении; ныне, к постьщности моей, я захребетник! Здесь всеместно в лутчем течении! Генерал-майор Князь Щербатов — достойный мой преемник. Окропляю слезами освященнейшие стопы».

Через Турчанинова Суворов передает прошение императрице: «Высочайшую милость всеподданнейше приемлю смелость испросить, чтоб быть мне употреблену с каким отделением войск в Польше, как тамо действия произходят и хотя бы оные приняли скорый конец».

Старый друг исполнил просьбу. «Ея Величество, прочитав письмо Ваше, соизволила мне отозваться, что Польские дела не стоят того, чтоб Вас употребить, — сообщает он 24 июня, — и что употребление Вас требует важнейших предметов, нежели Польское дело. Прилагаю при сем Высочайший Ея отзыв для единственного Вашего только сведения: "Польские дела не требуют Графа Суворова. Поляки просят уже перемирия, дабы уложить, как впредь быть. Екатерина"».

Александр Васильевич потрясен отказом. 20 июля он пишет Хвостову:

«Глаза очень болят при слабом здоровье… Весьма наскучило о сих материях писать и без нужды не буду. Да будет воля Божия и Матери отечества. Смертный помнит смерть, она мне не далека.

Сего [года] 23 ч[исла] октября 50 лет в службе; тогда не лутче ли кончить мне непорочный карьер? Бежать от мира в какую деревню, где мне довольно в год содержания 1000 руб., готовить душу на переселение, ежели вовсе мне употребления предусмотрено не будет…

Здесь за мною бес, в С.-Петербурге 70 бесов, разве быть самому бесом?»

Он вспоминает свою службу у Потемкина: «Прежде против меня бес Князь Григорий Александрович, но с благодеяними, ныне без них 7 бесов: Луцифер Мартинист, Асмодей Благочестивый, Астарот Иван-Царевич с прочими бесятами без щоту». Имена самых страшных демонов он присваивает своим главным соперникам — Репнину и Салтыковым. Но герой устоит против козней завистников и недоброхотов: «Надлежит исподволь разогнуться, круто подняться вверх… Изготовься, атакуй честно, разумно, смело! Царь жалует, псарь не жалует!.. Достоинство выше старшинства, практика выше пробы; не сули журавля в поле, дай синицу в руке… Но ближе абшид, чуж[ая] служба, смерть — всё равно, только не захребетник… Я ползать не могу, вались хоть Вавилон».

Как поразительно созвучна эта исповедь с мыслями другого русского гения — Пушкина, родившегося за год до смерти великого полководца и, возможно, названного в его честь: «Я могу быть подданным, даже рабом, — но холопом и шутом не буду и у царя небесного! Да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином! Неприятна зависимость; особенно когда лет 20 человек был независимым… Царь любит, да псарь не любит». Чувство собственного достоинства выступает у двух великих Александров осознанной чертой национального характера. Можно только гадать, каким вывел бы Пушкин знаменитого тезку, если бы ему удалось осуществить свой замысел написать «Историю Суворова».

Летом 1792 года кампания в Польше и Литве шла успешно. Король Станислав Август заявил о своем переходе на сторону тарговичан. В середине июля было заключено перемирие. На Рейне французы потерпели поражение от австрийцев. В августе прусские войска перешли границу Франции.

Суворову кажется, что близится затишье: «Марсовы дела польские кончены, и Король приступает к Конфедерации, отчего будет прежняя конституция. Кутузов с 18 000 к французам… и Репнин на образ Тешенского комиссионера. Турки… спокойны. С королем прусским утвердительный трактат. С Готтами (шведами. — В. Л.) тишина. Принц Брауншвейгский вступил в французские границы, и будет тож, что с Польшею».

Но европейские дела запутывались всё сильнее. 30 июля в Париже бунтующие толпы захватили дворец Тюильри, погибли швейцарцы — стража короля. Сам Людовик XVI вынужден был надеть красный фригийский колпак — символ революционеров-санкюлотов. Это его не спасло — король и его семья были арестованы, монархия низвержена. А вскоре Европу потрясло известие: австро-прусские войска, предводимые герцогом Брауншвейгским, при селении Вальми разбиты толпами плохо обученных французских добровольцев. Командовал французами генерал Дюмурье — тот самый, которого Суворов в 1771 году разгромил в Польше.

В какой-то момент полководцу кажется, что триумвират во главе с «гугнивым Фаготом» (так называл он Репнина за гнусавый голос) обрек его на бессрочные строительные работы. 11 октября он пишет Турчанинову: «В сих трудах и сокращающейся жизни оставь меня в покое, о, Фальгот, воспитанный при дворе и министре и от того приобретенными качествами препобеждающий грубого солдата! Не довольно ли уже ты меня унизил?.. Петр Иванович, исторгайте меня в поле. Херсон моя участь. Тут я потерян Великой Императрице!»

Он мысленно окидывает взором свою службу и делает заключение: Репнин был и остается его главным соперником:

«Один меня недавно спросил: Кто наглее и скрытнее князя Репнина?

Мне С[вятого] Андрея — "Ежели расточать милости, что останется при мире?"

П[ринц] Де Линь — "Ежели так откладывать, у нас никто служить не будет".

Я ранен. — Поносит меня громогласно… и умирающему мне отдает благодушный кондолеанс (соболезнование. — В. Л.).

Я под Измаил. — Простодушно: "Право, не его дело крепости брать. Увидите"…

— "Оставляете Суворова: поведет армию в Царьград или сгубит! Вы увидите"[24]».

Заканчивая перечень козней Репнина, Суворов подводит итог: «С Графом Николаем Ивановичем меня сплел женихом. Стравил меня со всеми и страшнее… Я ему зла не желаю, другом его не буду, разве в Шведенберговом раю[25]».

Петрушевский полагает, что Суворов просто перенес на князя Николая Васильевича раздражение, с которым он недавно обрушивался на Потемкина. Но тогда почему он постоянно предупреждает Хвостова о том, что Репнин опасен из-за своих масонских связей, что его надо «остеречься по мартинитству»?

Еще осенью 1790 года, в разгар угроз, приходивших из Лондона и Берлина, Екатерина обратила внимание на московский кружок розенкрейцеров, руководимый Николаем Ивановичем Новиковым. Ведущую роль в прусской политике играли масоны. Члены новиковского кружка по имени своего духовного учителя, мистика Сен-Мартена, звались мартинистами, но организационно подчинялись берлинским «братьям». После смерти Потемкина императрица приняла решительные меры. В апреле 1792 года Новиков был арестован. Следователей интересовали связи московских и берлинских масонов с наследником российского престола.

«Сношения с цесаревичем и его берлинскими друзьями, конечно, и погубили Новикова, подвергнув разгрому весь кружок, — делает вывод крупнейший авторитет по русскому масонству Г.В. Вернадский. — Екатерина не могла без достаточных улик тронуть влиятельных закулисных столпов масонской партии, вроде князя Репнина… Она долго искала причину для ареста даже поручика Новикова».

Хотя следствие велось втайне, некоторые сведения всё же проникали в общество. Знал о деле Новикова и Суворов. «Новиков цельно естли у Соловков. Калкуну[26] Шувалову быть у скворцов, а оратору Репнину у сов», — делится он слухами с Хвостовым.

Вместо Соловков Новиков был заключен в Шлиссельбургскую крепость. Увлекавшийся всем французским граф Андрей Петрович Шувалов оказался «у скворцов», то есть ушел в мир иной. Оратор князь Николай Васильевич Репнин потерял влияние при дворе и вскоре очутился «у сов» — вдалеке от столицы.

Екатерина продолжала внимательно изучать списки российских «вольных каменщиков». 18 октября Храповицкий занес в дневник ее слова: «Сказывать мне изволили, что "всех Мартинистов обманывал бывший в нашей службе Поручик Шредер. Удивишься, кто подписали присягу на его листе… Всё найдено в бумагах Новикова"».