Александр Горохов - Приговоренный к власти

• Название: Приговоренный к власти
• Автор: Александр Горохов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-265-2

Герои новой книги Александра Горохова отчаянно рвутся к славе, власти и большим деньгам. Однако погоня за благами жизни принимает извращенные формы и герои попадают в жестокие объятия криминальных разборок, шантажа, убийств и бандитизма. И вырваться из этого мира практически невозможно…

---

— Виктор, а ты не мог бы мне объяснить, за что меня Дмитрий Дмитриевич сегодня так ненавидит?

— Точно не знаю, — качнул головой Охлопьев. — Как-то буркнул, что ты его предал.

— Я? — подивился Лешка. — Странно… А по-честному, ты ему обо мне ничего не говорил?

— О тебе, Леша, у нас с ним разговор за эти годы не заходил. Ты, прости, для нас фигура маленькая. Но сегодня, едва я ему доложил, он тебя разом вспомнил и освирепел. И сказал, что ты всегда был предатель.

— Неясно. Послушай, а ты меня отпустить не можешь?

Охлопьев задумался, нацедил из бутылки последние капли по стаканам и сказал невыразительно:

— Пожалуй, не могу. Хоть у нас арест и чисто символический для вас для всех, но Топорков тебя помнит и может затребовать. Что я тогда скажу?

— Тогда организуй мне побег.

— Это ближе к делу, но нет смысла. Гебе лучше сидеть. Выиграет ГКЧП — так ты ни в чем не виноват, сидел в камере, пока все происходило. Ну а выиграет твоя сторона, тебе опять же почет и слава, ты опять на коне.

— Мне надо быть в Москве, — твердо сказал Лешка. — От этого будет больше пользы. И для меня, и для тебя.

— Логично… Но ты в Москву уже не успеешь. Все решится в ближайшие часы.

— Вот поэтому я и должен там быть, черт тебя дери.

Охлопьев засмеялся.

— А может быть, ты вместе с нами к Белому дому прилетишь на вертолете, а?

— Нет уж. С вами назад в коммунизм я лететь ни на чем не хочу. Я с коммуняками свои игрушки отыграл. Ненавижу я вашу шайку. Так устроишь мне побег или нет?

— Подождем до вечера.

— Выжидаешь ситуацию? — ехидно спросил Лешка.

— Да. Выжидаю. Но тебя я выручу в любом случае, — он встал. — Вторую бутылку я оставлю тебе, чтоб ты не скучал, так что время пролетит быстро. Потерпи немного. Пойдем, я тебя в туалет выведу, а потом выпей и спи до вечера.

Охлопьев толкнул дверь камеры, и Лешка вышел следом за ним. Едва их шаги зазвучали по бетонному покрытию, как из соседней, общей камеры послышались громкие голоса.

— Когда кормить будете, сволочи?! В сортир сводите! Продались капиталу, вам это зачтется!

Они дошли до конца коридора, и Лешка сказал:

— Отпустили бы вы этих стариков.

Охлопьев пожал плечами.

— Они так же опасны, как и ты. Ты не хочешь, чтобы вертолеты летели в Москву, а они хотят, так что разницы между вами никакой.

Лешка зашел в туалет, сделал свои дела, а Охлопьев его терпеливо ждал в коридоре.

Караульный был только один — стоял в самом конце коридора, у дверей.

— Ну, уж и охрана у вас! — засмеялся Лешка, а Охлопьев разозлился.

— Да ты что, не понимаешь, что все это оперетта? Путч этот вонючий — оперетта! Арест старикашек и твой — оперетта! И даже если кровь польется, то и она будет оперетточной! И как в поганой оперетте, произойдет либо восстановление советской власти, либо придет такая же балаганная другая! — и, внезапно сбавив тон, сказал: — Вот эти боковые двери запомни. Если я устрою тебе побег, то побежишь через них. Выскочишь прямо на ремонтный двор, а там к забору… Но пока сиди и жди.

— Ладно, — согласился Лешка.

Охлопьев прикрыл за ним дверь камеры, и Лешка услышал, как с легким скрежетом закрылся засов.

Судя по свету в оконце, утро уже набрало силу, и слышался ровный шелестящий, негромкий шум — начался дождь, легкий, еще летний, и капли ласково стучали о жестяную крышу гауптвахты.

Соседи Лешки по заключению снова принялись было петь патриотические песни, потом их выпустили на оправку, всех разом, и в коридоре они устроили нечто вроде митинга, призывая к комсомольской совести караульных.

Караульные поначалу миролюбиво пообещали всех к вечеру отпустить, напор заключенных от этого только возрос, и тогда их загнали обратно в камеру уже безо всяких церемоний.

Лешка открыл бутылку водки, оставленную Охлопьевым (закуски еще тоже было достаточно), и, попивая потихонечку, принялся размышлять над последней беседой с Охлопьевым. Но размышления эти ни к какому выводу не привели. Видимо, как и везде сейчас в стране — вся периферия послушно ждала, чем кончатся события в центре. От Тихого океана до Балтики ждали, что скажут и что сделают в Москве.

Лешка заснул. Потом проснулся и снова выпил. И снова заснул.

Очнулся, когда в камере была почти полная темнота. Он глянул на часы: 21.17.

Дождь за это время набрал силу, и слышно было, как он гремит по крыше и асфальту.

Но больше… больше не было никаких звуков! Мертвая тишина!

Лешка подошел к двери и толкнул ее. Дверь приоткрылась — она оказалась не заперта.

Отчего-то это испугало Лешку значительно больше, нежели бы он обнаружил себя все так же запертым.

Он осторожно выглянул в коридор, но разглядеть в кромешной тьме ничего не было возможно, и — ни голосов, ни шагов, ничего.

Снаружи все так же шумел ливень.

Лешка задумался. Сидеть в заточении, когда ты не на запоре, было глупо, но что-то во всей этой ситуации ему предельно не нравилось. Гауптвахта пуста — это совершенно ясно. Его сотоварищи по аресту отпущены, когда он спал, — это тоже ясно. Так что же, получалось, что его вежливо не стали будить?

Но в любых ситуациях сидеть здесь и ждать невесть чего, смысла не было.

Он снова вышел в коридор, но повернул не направо, к входным дверям, а налево, к туалету.

Дверь, на которую ему утром указал Охлопьев, он нашел на ощупь, не сразу, но нашел. Она оказалась заложена засовом, но не заперта.

Лешка осторожно открыл ее. Насколько он мог разобраться в густых сумерки, словно пеленой закрытых завесой дождя, — перед ним был ремонтный двор, заставленный списанной, проржавевшей техникой. Откуда-то очень издалека слышались гул моторов и отдельные голоса.

Лешка резко распахнул двери и побежал. Почему он бежал зигзагом и пригнувшись, он не отдавал себе отчета. Надо было добежать до стоявших кучей старых полуразбитых автомобилей, а уж там оглядеться.

Он почувствовал сильный удар — сзади в бок, споткнулся, упал, услышал звук выстрела, вскочил и, не чувствуя никакой боли, метнулся за кузов тягача, стоявшего на земле без колес.

Вторая пуля звякнула о железо и с визгом отрикошетила.

Лешка прижался к кабине тягача, мозг его работал лихорадочно и точно, быстро сортируя информацию.

Пуля из пистолета (это он определил по звуку) слегка задела его. Скорее всего скользнула по ребрам, иначе он бы уже лежал и подыхал. Боли еще не было — она придет позже. В такой темноте, под дождем, его преследовать не станут, если только он сам не начнет метаться, выдавая себя. Стрелял — мог стрелять — караульный у дверей гауптвахты. Но ведь если всех уже выпустили, если двери его камеры тоже были открыты — зачем же стрелять, что за чертовщина такая?

Он попытался выглянуть из-за кабины и что-нибудь разглядеть.

Ничего. Одноэтажное здание местной полковой гауптвахты стояло молчаливое, светло-серое в сумерках, с блестящей мокрой крышей. Около него не было никакого движения.

Внезапно неподалеку, на взлетной площадке, ярко вспыхнули прожектора, высвечивая серебристую, словно живую, сетку дождя. Почти тотчас громко и надрывно взревели моторы, и Лешке даже удалось разглядеть, как завертелись лопасти винта вертолета.

Рев мотора становился все мощнее.

Слегка пригибаясь, Лешка отбежал еще за несколько проржавевших грузовиков и присел на подножку скособочившегося вездехода.

Он почувствовал в правом боку жар, что-то липкое потекло по телу. Попробовал приложить ладонь к ране, и его словно обожгло всего — от затылка до пяток.

«Но все-таки ранение касательное, — подумал он. — Только по костям ударило и шкуру ободрало. Однако и это достаточно опасно!..»

В следующий миг он не сумел отличить, что было вначале звук выстрела, мелькнувшая метрах в десяти тень человека или вспышка этого выстрела. Пуля тупо ткнулась во что-то деревянное около плеча Лешки. Бежать было некуда, преследователь находился рядом и наверняка видел Лешку.

Лешка тяжело свалился с подножки, на которой сидел, с хрипом простонал, издал горлом булькающий звук, потом глубоко, шумно вздохнул, жалобно заскулил и стих. Он лежал долго и терпеливо, понимал. Что преследователь его тоже нетороплив, педантичен и доделывает задуманное до конца.

Только минут через пять, бесконечно растянувшихся в сознании, из-за грузовика появилась перегнутая тень, сделала шаг и остановилась. Руки человека почти касались земли, в правой поблескивал пистолет.

Он очень медленно поднял пистолет, и Лешка сжался, явственно услышав, как щелкнул боек, — но выстрела не последовало. Осечка? Или кончились патроны? Но и у Лешки кончилось столь необходимое в такой ситуации терпение. Забыв про боль, он вскочил и бросился на врага молниеносным прыжком. Кологривов! Лешка вцепился руками в кривую, морщинистую шею, и сворачивал ее набок, выкручивал так, чтоб морда заняла место затылка — над лопатками спины.