Евгений Долматовский - Добровольцы

• Название: Добровольцы
• Автор: Евгений Долматовский
• Жанр: Поэзия

---

Евгений Аронович Долматовский ДОБРОВОЛЬЦЫ

Глава первая ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Меня обступают друзья и подруги,
Без них не сумел бы вести я рассказ
О жизни и смерти, любви и разлуке,
О трудной эпохе, взлелеявшей нас.

В дорогу! Поставлена первая веха,
Исчеркан пока только первый листок.
Тридцатые годы двадцатого века —
Моих «Добровольцев» далекий исток.

В Москве ослепительно жаркое лето,
Котлами асфальтными полдень дымится,
И в небо над городом серого цвета,
Меж белым и синим исчезла граница.

На новый автобус глазеет Тверская,
Сбегая под горку к Охотному ряду
Еще без деревьев, еще не такая,
Как нынче, — открытая сердцу и взгляду.

«Лоскутной гостиницы» старое зданье
Стоит на Манежной. Изгибами улиц
Сюда пробираемся, как на свиданье,
Бодрясь и робея, спеша и волнуясь.

Здесь шахты контора. Толпа молодежи
У входа гудит. Невтерпеж комсомольцам;
Известно друзьям и родителям тоже,
Что строить метро ты пришел добровольцем,

А тут медицинский осмотр — вот досада! —
Встает на пути. Волноваться не надо.
Гостиничный номер и узок и душен,
И в этом преддверии Метростроя
На древний диван из потертого плюша
Присели четыре еще не героя.

Четыре юнца торопливо разделись
Чего вы боитесь, признайтесь, ребята?
У самого рослого оспа на теле,
Как дождик оставила след рябоватый.

Второй худосочен. Цыплячьи ключицы,
И плечи сутулые — все как угроза,
что он для подземных работ не годится
и тело бело как весною береза.

А третий могуч. Под пушистою кожей,
Как камушки мускулы ходят покато.
Сидит он спокойный, немного похожий
На тех молодцов, что смеются с плакатов.

Четвертым был я. Но не стоит об этом…
Одним рождены мы Октябрьским рассветом.
Для нашей души настоящая пытка
Что мы не успели в амурские дали,
Что домну без нас запустила Магнитка
И на Днепрострой мы чуть-чуть опоздали.

«Давайте знакомиться — Коля Кайтанов», —
Назвался высокий. И тут же чуть слышен
Худышка поведал как важную тайну
Что он парикмахер — Алеша Акишин.

А третий назвался Уфимцевым Славой,
Высокий, широкий, крутой, неприступный.
(До локтя на левой руке и на правой
Сердца и Русалки наколоты крупно.)

С путевкой Сокольнического райкома
Пришел он, воспитанник детского дома.
Чего ж пред осмотром ему волноваться?
Возьмут непременно. Лишь глянут — и точка!
А мы уже знаем, что парню семнадцать,
И могут не взять: не хватает годочка.

Акишин к врачу отправляется первым.
Идет как на казнь, распрощавшись со всеми.
И доктору ясно — расшатаны нервы
И слабые легкие. Трудное племя!

Короткое детство совпало с разрухой,
Прошло по дорогам, историей взрытым,
Макуху грызя, шелушась золотухой,
С большой головой, с кривоногим рахитом.

Осталось поставить лишь крест на анкете:
Старик отобрать самых крепких обязан.
Но, слезы в глазах пациента заметив,
Смущается доктор и медлит с отказом.

«Послушайте, юноша! Вам не под силу
Такая работа. Я просто не вправе…
Вернитесь на прежнюю службу, мой милый.
Ну кто Вас такого-то в шахту направил?»

«Я сам, понимаете, сам! Добровольно!
Пустите под землю меня! Я здоровый!»
И доктор перо отложил и невольно
Задумался над незадачею новой.

Он выслушал сотни сердец. Проходили
Сквозь руки сухие и быстрые эти
Шахтеры с отметами угольной пыли,
Бежавшие в город кулацкие дети,
Сезонники из Пошехонья и даже
Искатели льгот и рабочего стажа.

А нынче растрепаны и горласты,
Пошли эти самые энтузиасты.
«Вот странные люди! Зачем это надо
Под землю, на самое трудное дело?

С такими ни удержу нету, ни сладу!
Жаль мы изучаем не душу, а тело».
«Ступайте домой!» — «Не уйду, не просите!»
«Ну, ладно, еще пожалеете сами…
Я вам разрешаю, я просто вредитель…
Теперь берегитесь: мы в сговоре с Вами!»

«Спасибо, спасибо!» — И пулею к двери,
Туда, где, нагие, на плюше потертом
Сидим мы втроем, сомневаясь и веря,
Гадая, что сделает доктор с четвертым.

Кайтанов пошел на осмотр. Он спокоен,
Как перед атакой испытанный воин.
Первейший арбатский драчун и задира,
Он полон достоинств и даже раздетый.
(Мы сразу увидели в нем бригадира,
И он, вероятно, почувствовал это.)

А доктор все пишет свои заключенья,
В старинной манере перо нажимая,
Причин учащенного сердцебиенья,
Пожалуй, как следует не понимая.

Я позже узнал ощущенье полета,
Но мы его в праздничный день испытали,
Когда проходные открылись ворота
И мы наконец-то шахтерами стали.

Великое время заборов дощатых,
Звезды автогенной и пыли цементной.
В брезентовых робах проходят девчата,
И наше волненье им слишком заметно.

Осыпали смехом, как мелкою дробью,
Но Коля на них посмотрел исподлобья —
И только одна продолжала смеяться,
Противясь какой-то неведомой силе,
Опасной, когда тебе лишь 18.

Была эта девушка широколица,
Со вздернутой маленькой верхней губою,
На острую шутку, видать, мастерица,
Курноса, румяна, довольна собою.

Сквозь этот веселый огонь, как в атаку,
Мы шли вчетвером, улыбаясь неловко,
Средь ящиков, бочек и рельсов к бараку,
Где каждый по списку получит спецовку.

Глава вторая МОСКОВСКИЕ ШАХТЕРЫ

Отчаянный первый набор комсомольский —
Пока за душою одна лишь отвага.
Спускаясь под землю по лестнице скользкой,
Акишин чуть-чуть не сорвался, бедняга.

Мгновенье одно — непременно бы рухнул!
Он вскрикнул, и голос рассыпался звонко.
Но вдруг он почувствовал жесткую руку,
Его подхватившую, словно котенка.

Никто из товарищей виду не подал,
Что крик его слышал иль робость заметил.
Вступив сапогами в подземную воду,
Мы начали шлепать по лужам, как дети.

Нас Коля Кайтанов повел за собою
Как будто с рожденья знакомой дорогой.
Когда мы уже подходили к забою,
Столкнулся он с девушкой важной и строгой.

Постой, не она ли над нами смеялась
На шахтном дворе в окруженьи подружек?
Отчаянно из под платка выбивались
Кудряшки ее наподобие стружек.

Кто мог бы подумать: она звеньевая
И мы у нее в подчинении будем!
Спокойно, как будто бы не узнавая,
Как будто впервые увиденным людям,
Она нам сказала: «Беритесь ребятки,
Довольно гуляли, пора и за дело.
Сначала используем вас на откатке».
И нас это слово обидой задело:
Ведь мы добровольцы, бойцы пятилетки!
Нам горы ворочать — и этого мало!
А тут полюбуйтесь — толкать вагонетки
Насмешница эта нам всем приказала.

Как будто уже изготовившись к драке,
Уфимцев пошел ей навстречу по-бычьи.
Но Коля Кайтанов в мерцающем мраке
Стоял неподвижно — само безразличье,
Начальнице бросив ехидное слово:
«Мы, детка, на всякое дело готовы!»

В ответ звеньевая, горда своей властью,
Прикрикнула весело: «Хлопцы, дружнее!»
На чье-нибудь горе, на чье-нибудь счастье
На узкой дорожке мы встретились с нею.

Всю смену мы так вагонетки катали
Уфимцев со мною, Кайтанов с Алешей
И легким нам труд показался вначале,
И тяжесть породы — пуховою ношей.

Где шахта расширена, около клети,
Нас встретил один человек низкорослый.
Держался он так, будто в шахте лишь дети,
А он здесь, представьте, единственный взрослый.

Приветливо щуря горячие глазки,
Он буркнул: — «Орлы!» — и проследовал дальше.
Но юность в такой не нуждается ласке,
Легко отличая душевность от фальши.
В ту ночь заместитель начальника шахты
Запомнился новым шахтерам едва ли.

По доскам настеленным, мокрым и шатким,
Мы так до утра вагонетки катали —
Туда и обратно, к стволу и забою.
Кто первым нагрузит? Кто первым вернется?

Не знал я, что небо видать голубое
Со звездами ночью и днем из колодца.
Там возле ствола, как при вечном рассвете,
Наверх подавая звонки то и дело,
Сидела сигнальщица в красном берете,
Принцесса подземного царства сидела.

В тяжелом резиновом комбинезоне,
Она оставалась и тонкой и хрупкой
И гладила, словно собаку, ладонью
Большой телефон с неуклюжею трубкой.

Таинственны эти наивные брови,
Опасны ресниц осторожные взлеты…
Напарник мой Слава стал сразу суровей,
Как будто от новой внезапной заботы.

И мы по причинам особого рода,
Друг другу о них не промолвив ни слова,
Спешили катить вагонетку с породой,
Чтоб с этою девушкой встретиться снова.

И смена у нас не прошла — пролетела.
Но, выйдя опять вчетвером на поверхность,
Мы все ощутили, как бродит по телу
Усталость. Но так и должно быть, наверно.

Однако она, как прибой, нарастала
И шумом глухим наливалась нам в уши,
И так нам тепло, так уютно нам стало
В пропахшем сосновою свежестью душе!

Мы в струи воды погружались, как в дрему,
На миг удивившись потерянной силе,
И, словно ко дну опускаясь морскому,
В потоках вились, колыхались и плыли.

На цыпочках, боком вошли в раздевалку.
Где в шкафчиках нас ожидала одежда,
И вышли на площадь, шагая вразвалку:
Рабочие люди — народа надежда!

Стоял у подъезда гостиницы старой
И вслед нам смотрел сквозь очки роговые
В квадратных штанах иностранец с сигарой,
Москву посетивший, должно быть, впервые.

Платком он протер окуляры от пыли.
«Зачем при невежестве и бедноте их
Весь город строительством разворотили?
Что выйдет из их большевистской затеи?»

А мы улыбались спокойно и гордо.
Неся по Москве свое званье «рабочий»
Не после победы, не после рекорда —
Лишь после одной метростроевской ночи.

Казалось нам, встречный любой и прохожий
Узнает строителей с первого взгляда:
Наверное, мы на героев похожи —
Не просто четыре юнца, а бригада.

Конечно, нам только мерещилось это,
Однако прищуренным глазом за нами
Следил из окна своего кабинета
Тот карлик, что в шахте назвал нас орлами,

Товарищ Оглотков.
Еще и теперь я
Понять не могу — говорю вам по чести, —
Откуда в нем столько взялось недоверья,
Прикрытого тонкою пленкою лести.

Он думал: «Какие счастливые лица!
А может они из враждебного класса?
Хотят в пролетарском котле провариться?
Но нет! Их не скроет рабочая масса».

А мы уходили по улицам узким,
Усталые, сонные, тихо шагали.
Нам встретилась девушка в ситцевой блузке,
И мы ее даже сперва не узнали.

Такая прозрачность в чертах ее тонких —
Огнем опалит или вьюгой закружит?
И женщины строгость и робость девчонки,
И что-то мальчишеское к тому же!

Принцесса подземного царства! И Слава
Зашел осторожным движением справа.
«Куда вы спешите?» — «Иду за подружкой,
Ее вы, наверное, знаете, Лелю?»
«Позвольте, пожалуйста, взять вас под ручку!»
«Какие вы быстрые! Ой, не позволю!»

Сказала она, что зовут ее Машей
И скучно одной ей в компании нашей.
Конечно, гурьбою за Лелей зашли мы,
Жила она рядом — на старой Волхонке.
И долго бродили мы, смехом счастливым
Звеня в нашей милой арбатской сторонке.

Глава третья