Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

• Название: Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Издательство «ОЛМА-ПРЕСС»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-224-01324-0

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Известный представитель «литературы факта» Николай Зенькович впервые в российской историографии составил хронику жизни М.С. Горбачёва до его избрания на пост Генерального секретаря ЦК КПСС.

В книге много малоизвестных фактов о ставропольском периоде его деятельности, о семейных корнях, работе в комсомольских и партийных органах края. Кто давал М.С. Горбачёву рекомендацию для вступления в КПСС? Кто сидел вместе с ним в одном кабинете на начальных ступенях комсомольской и партийной карьеры? Как сложилась дальнейшая судьба этих людей? Каких результатов достиг будущий генсек и президент за 23 года руководящей работы в крае?

Немало нового узнает читатель и из тех глав, в которых повествуется о деятельности М.С. Горбачёва в качестве «рядового» секретаря ЦК и члена Политбюро.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

А. Коробейников:

— Михаил Сергеевич вспоминает, что в студенческие годы его отличало критическое отношение к происходящему, которое почему-то вдруг притупилось в годы его комсомольской и партийной карьеры на Ставрополье. Да, иногда среди своих он недовольно «бурчал», но редко набирался смелости, чтобы высказаться в широкой аудитории. В первой части книги «Жизнь и реформы» несколько раз приводится мысль, что чуть ли не все его революционные начинания ещё в крайкоме комсомола вызывали тревогу или даже сопротивление в райкомах партии и крайкоме КПСС — настолько они были неординарными. Чистой воды выдумка. Одержимый идеей «восползания наверх», он всегда был очень осторожен и «партийнопослушен».

Михаил Сергеевич любит повторять, что всегда говорит честно и прямо. Но это «почти всегда» — честность только с его точки зрения, а прямота его — весьма избирательна. После каждого Пленума ЦК КПСС надо было готовить доклад на пленум крайкома партии. В ходе работы над ним я как-то в упор задал Горбачёву вопрос:

— Почему вы, Михаил Сергеевич, не выступите на Пленуме ЦК так, как на самом деле считаете необходимым?

— Ну и где я буду после такого выступления? — парировал он.

— Там, где положено быть честному коммунисту, — с народом, — продолжал я. Но Горбачёв как-то сразу «закрывал» тему.

Или другой пример того же порядка. Когда маразм Брежнева стал очевиден даже детям, я «завёл» Горбачёва, что пора уже называть веши своими именами. Но он по-прежнему держался сверхосмотрительно.

— Перестань тянуть меня в болото левачества, — как-то посоветовал он.

— Кто не был левым в восемнадцать лет, тот не имел сердца, а кто остался им после сорока, тот не имеет ума, — пытался возразить я.

— Вот видишь, а сколько тебе?

— Тридцать девять.

— Значит, пора браться за ум…

Все разговоры о независимом характере секретаря крайкома партии Горбачёва — не более чем миф. Вернее, характер у него был, но проявлялся только в отношении подчинённых. Что же касается начальства, то, как говорится, против молодца он сам был овца.

Конечно, все мы, как правило, без исключения были тогда людьми весьма робкого десятка. И всё же встречались у нас в Ставрополье такие, кто был или немножко смелее, или чуть глупее своих коллег — секретарей крайкома партии, которые на такие вот разговоры с Михаилом Сергеевичем не отваживались.

Пусть и наивно, но я верил: сделай он, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, такой мужественный шаг, эхо отозвалось бы по всей стране. Ведь трусость каждого из нас вредила в том масштабе, каким определялась зона деятельности самого носителя этого порока. Трудно припомнить хоть одного крупного партийного деятеля застойного периода, который бы назвал вещи своими именами. А ведь этого так ждали, в этом так нуждалось наше больное общество. И Горбачёв шагал в ногу с этой трусливой колонной.

Коробейников рассказал занятную историю о первой забастовке рабочих на одном из ставропольских заводов. По тем временам забастовка была вызывающей дерзостью и кошмарным ЧП для краевой парторганизации. На бюро крайкома партии Горбачёв и выслушивать не желал аргументов бастующих, требуя немедленно прекратить акцию и наказать зачинщиков по всей строгости.

В. Печенев (о работе над новой редакцией Программы КПСС. М. Горбачёв — второй секретарь ЦК, курировал рабочую группу):

— В отличие от негласно взятой нами линии на некоторую (некоторую, подчёркиваю) деидеологизацию Программы (чтобы поменьше было надоевшей политической трескотни) М. Горбачёв, очевидно, заметив это, стал нас систематически поправлять.

Выразилось это, во-первых, в бесконечных поучениях о необходимости (я цитирую) «обогащения всех разделов новой редакции Программы КПСС ленинскими положениями и мыслями, не ограничиваясь лишь ссылками на В.И. Ленина или обрывками ленинских цитат. Хочу сказать прямо, — добавлял он, — чтобы не было недомолвок, я это высказываю не для того, чтобы «подыграть» Ленину. В этом, вы понимаете, никакой нужды нет. Речь идёт о существе дела: именно сейчас, на этом этапе развития нашего общества, наиболее полно раскрываются главные идеи В.И. Ленина, относящиеся к социализму и коммунизму…» И так далее и тому подобное.

Михаил Сергеевич упорно писал нам через три месяца, вернувшись из отпуска и изучив в конце октября (и в целом высоко одобрив «теоретический и идейно-политический» уровень нашего текста): «О К. Марксе и Ф. Энгельсе говорится всего в одной фразе…» А ведь «в действительности они открыли важнейшие законы общества»! И далее: «В условиях, когда на ленинизм ведутся нападки, есть стремление изобразить его как чисто русское явление, нельзя ограничиваться теми характеристиками, которые записаны в тексте. Важно показать вклад В.И. Ленина в теорию марксизма, в теорию научного коммунизма, имеющий, безусловно, международное значение». И далее он добавлял, я думаю, вполне искренне: «Поистине историческим, теоретическим подвигом Ленина были: теория империализма, теория социалистической революции, теория построения социализма». И особенно подчёркивал, используя одну из любимых цитат Ю.В. Андропова (ставшую ключевой в его сочинённом нами докладе многолетней давности), что, «возможно, следовало бы развернуть ленинскую мысль о том, что социализм живой, творческий «не создаётся по указке сверху», а представляет живое творчество масс. Эту ведущую ленинскую мысль важно в полном объёме применить и развивать к совершенствованию развитого социализма» (слово «развитого» было вписано им в машинописный текст его диктовки знаменитым коричневым карандашом! — несмотря на создаваемую явную стилистическую корявость).

Наверное, это слово, вписанное коричневым карандашом, и есть собственное творчество М.С. Горбачёва. Всё остальное — не его, оно создано помощниками. Заявляю это как человек, шесть лет проведший на Старой площади. Проекты всевозможных отзывов на партийные документы делали именно помощники. А шефы лишь подписывали.

Впрочем, возможно, что Михаил Сергеевич искренне разделял положения тезисов, подготовленных его помощниками. Прозрел по отношению к Ленину он только к шестидесяти годам.

М. Горбачёв:

«Жизнь, чем больше и глубже соприкасался я с ней, всё больше побуждала меня к размышлениям, поискам ответа. Наши публикации на эти темы мало что содержали нового на этот счёт. Творческая мысль не только не поощрялась, наоборот, всячески подавлялась. (Ну, да, хотя бы в истории со ставропольским доцентом Садыковым. Но кто подавлял? — Н.3.). Как член ЦК КПСС, я имел доступ к книгам западных политиков, политологов, теоретиков, выпускавшимся московским издательством «Прогресс». По сей день стоят на полке в моей библиотеке двухтомник Л. Арагона «Параллельная история СССР», Р. Гароди «За французскую модель социализма», Дж. Боффы «История Советского Союза», вышедшие позже тома фундаментальной «Истории марксизма», книги о П. Тольятти, известные тетради А. Грамши и т.д. Их чтение давало возможность познакомиться с другими взглядами и на историю, и на современные процессы, происходящие в странах по обе стороны от линии идеологического раскола».

«Образных выражений от него наслышались…»

A. Коробейников:

— Давно подмечено: когда вожди, лишённые внутренней культуры, чувствуют, что авторитет их имени становится своего рода движущей силой популярности, они перестают работать над собой. Тогда наступает «пробуксовка» мысли, всё чаще в ход идут такие «аргументы», как грубость и даже нецензурщина. Кое-кого из партийных руководителей Горбачёв осуждает за то, что они позволяли себе материться. Не знаю, матерился ли Михаил Сергеевич при иных обстоятельствах, но в кругу своих коллег он делал это довольно часто и, прямо скажем, искусно. Поскольку аргументы найти труднее, чем «живое народное слово», то образных выражений от него наслышались…

B. Печенев:

— Вернёмся к той памятной ночи, в которую три группы, созданные поздним воскресным вечером 10 марта 1985 года, писали к утреннему заседанию Политбюро три материала, подлежащих утверждению: некролог; обращение к партии и народу; а главное — доклад нового генсека на Пленуме ЦК КПСС, который по каким-то причинам решено было созвать в небывало рекордные сроки — в 17.00 11 марта. Доклад писали, если не ошибаюсь, четыре человека: А. Лукьянов (он подарил, кстати, мне текст этого доклада через несколько дней с автографом), В. Медведев, В. Загладин и А. Александров-Агентов.

Все мы уже знали, кто будет выступать с этим докладом: М. Горбачёв. Кстати, когда мы с А. Вольским получали своё задание от М. Горбачёва («Напишите о нём, — сказал Михаил Сергеевич подходящим к случаю торжественно-печальным тоном, — ёмко и достойно». И, подумав, добавил: «Как он того и заслуживает»), Аркадий Иванович, заглядывая в печальные глаза Горбачёва, доверительно спросил его: «Михаил Сергеевич, а доклад на Пленуме вы будете делать?» — «Аркадий, не вые…я! — к моему удивлению, «дипломатично» ответил Горбачёв (до этого мне не приходилось слышать от него крепких выражений). — Делай своё дело». И мы с Вольским удалились.