Юрий Цеханович - О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум

• Название: О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
• Автор: Юрий Цеханович
• Издательство: Средне-Уральское Книжное Издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Книгу Ю. Цехановича «О маленьких рыбаках и больших рыбах» можно отнести к таким книгам, с героями которых не хочется расставаться. Она написана живо, увлекательно, с хорошим теплым юмором. Рассказ в ней идет от лица мальчика, события развертываются в небольшом дореволюционном городке.

Два друга, Шурик и Федя, страстно увлекаются ужением рыбы. Они мечтают ловить «не каких-нибудь там сорожек, окуньков и прочую мелочь, а щук больших, лещей, голавлей этак фунтов в десять...»

В различные переделки попадают мальчики из-за своего увлечения, но не отказываются от него. После первой, плачевно закончившейся рыбалки, после одной страшной ночи на плотах друзья решают, что просто так, без знания дела рыбы не поймаешь.

Из разговоров со старшими они узнают, в каких местах водятся окуни и щуки, по каким приметам эти места можно найти, на какую приманку и какой удочкой лучше поймать ту или иную рыбу.

Дождавшись лета, друзья отправляются на поиски заветных мест.

Весело, интересно проходит жизнь у мальчиков. Сколько нового узнают они! Сколько чудесных мгновений переживают, знакомясь с окружающей их природой! Шире, значительнее становится их мир, ежедневно раздвигаются его границы.

Приключения Шурика и Феди и составляют содержание этой книги.

Рисунки Екатерины Гилевой.

---

Вся эта разношерстная публика сидела, собравшись в кучку, на диване и на стульях и весело о чем-то разговаривала.

На наше появление сперва никто не обратил внимания. Я сделал Мише знак рукой. Миша вскочил и, прежде чем я успел что-нибудь ему сказать, обхватил одной рукой меня, а другой Федю и так подвел нас к дивану и сказал торжественно, выпятив губы:

— Паша, позволь тебе представить моих новых друзей!

— Очень рада! Надеюсь, что твои друзья будут и нашими общими друзьями! — благосклонно и также не без некоторой торжественности ответила Паша, старшая из сестер Закатаевых, очень похожая лицом на Мишу.

Остальные присутствующие замолчали и, как мне показалось, с любопытством и насмешливо на нас смотрели.

Федя покраснел, как рак, и несколько раз одернул свою курточку, да и я сконфузился.

Впрочем, как только церемония представления была окончена, разговор и смех возобновились, и на нас уже никто не обращал внимания.

Мы с Федей скромно уселись в сторонке и молча смотрели и слушали. Сначала шел разговор о каком-то не известном мне певце. Потом стали петь хором: «Реве та стогне Днипр широкий». Хором управлял тот самый пожилой человек с висячими усами, который был похож на сельского учителя.

В разгар пения в комнату вошел еще один гость — невысокий молодой человек с веселыми смеющимися глазами на красивом лице и светлыми кудрявыми волосами. Он был в высоких сапогах и в кожаной куртке, из-под которой виднелся ворот вышитой рубахи.

Навстречу вошедшему посыпались приветствия и восклицания:

— Петрусь!

— Милый Петрусь!

— Наконец-то!

— Что давно не был?

— Да как ты добрался до города?

Отвечая направо и налево всем сразу, Петрусь пожимал протянутые к нему руки. Здороваясь с Пашей, он спросил:

— Состоится?

— Непременно.

— Ну, то-то же. Было бы обидно, если бы не состоялось, — и, обращаясь ко всем, он сообщил: — Одиннадцать верст по зажорам да по грязи пешком прошел! А через Сну не знаю, как и перебрался, чуть под лед не угадал! — и, снова повернувшись к Паше, добавил: — Какой человек был! Интереснейший тип! Он мне кое-что новенькое привез.

— Ну, хорошо, Петрусь, об этом после расскажете, — с некоторым неудовольствием сказала Паша. — А сейчас давайте петь с нами!

— Петрусь, спойте «Ручейки», — попросил кто-то, и его со всех сторон поддержали: «Ручейки», Петрусь! Спойте «Ручейки»! И кто-то уже совал в руки Петруся гитару.

— Да что вы, ребята, право! Помилосердствуйте!.. Ведь я только что с дороги, устал, руки, ноги трясутся. У меня и голос пропал. Вот послушайте! — и Петрусь, взяв себя двумя пальцами за подбородок, очень натурально заблеял бараном: — Бэ-э-э!

— Разве таким голосом возможно петь? Надо прочистить? — сказал он и вдруг басисто кашлянул: — Кха! — потом несколькими тонами выше: — Кхо! — и совсем высоко: — Кхи! — и при этом глаза у него сделались по-мальчишески озорными.

— Не дурачьтесь, Петрусь! — сказала Паша. — Спойте же нам.

Петрусь послушался. Он сел на стул и стал настраивать гитару.

— Он нам будет петь свои стихи, — сказал мне потихоньку Миша. — Он сам сочинил их и положил на музыку.

Петрусь пробежал пальцами по струнам. Лицо его сделалось серьезным, но глаза все еще смеялись.

— Бегут ручьи веселые... — запел он низким, приятным, как говорят, «бархатным» баритоном.

Я много раз потом слышал эту песенку и запомнил ее всю. Вот что пел Петрусь:

Бегут ручьи веселые,
весенние ручьи,
Беспечные, беспутные,
свободные, ничьи.
Играет с ними солнышко,
смеясь, их манит даль. —
Вперед! Того, что пройдено
и что прошло, — не жаль!
Сливаются, расходятся,
торопятся, снуют,
Живут в движенье радостном
и ничего не ждут, —
Пускай сегодня ж вечером
их высушит мороз.
Счастливые. Не ведают
ни страхов, ни угроз!
Живут, в лучах рожденные
живут и жить зовут.
И все вперед, без удержу,
бегут, бегут, бегут...

При первых же словах песенки я весь насторожился и замер. Постой, что ж это такое? Ведь он поет как раз о том, что я чувствовал сегодня, когда мы шли сюда. Ведь это мои слова, то есть я сказал бы их, если бы сумел. Да, да, вот именно — беспечные, беспутные, свободные — и бегут, бегут куда-то вперед, без удержу и без оглядки. И даль их манит... Ведь и меня она манит, и кажется, что там, в этой дали, и есть что-то самое хорошее. И как безотчетно весел и бодр напев песенки, так и нам сегодня с Федей было весело, и мы смеялись, сами не зная над чем...

Когда Петрусь кончил, я перевел дух и глубоко вздохнул, а кругом опять все заговорили и засмеялись.

II

Из коридорчика в комнату заглянуло знакомое женское лицо в круглых очках.

— Девочки, накрывайте на стол. Сейчас будем завтракать. Миша и Коля, идите помогать мне!

Это была Елизавета Михайловна, мать всего многочисленного семейства Закатаевых. Отец их, земский фельдшер, давно умер.

За завтраком было шумно и весело. Громадный пирог с рисом и яйцами, налитушки с творогом и гора сдобных булочек уничтожались с непостижимой быстротой. Среди общей беспредметной болтовни то на одном, то на другом конце большого обеденного стола вдруг завязывались оживленные разговоры, быстро переходившие в спор. Упоминались какие-то непонятные слова: капитализм, экономисты, оппортунизм. Но как только спор разгорался, Паша двумя-тремя словами его прекращала, и спорщики, торопливо скомкав последнюю фразу, умолкали или переходили на другую тему. Вообще я заметил, что Паша верховодила в семье Закатаевых и среди их гостей.

Когда завтрак подходил к концу, пришло еще несколько человек — два ученика учительской семинарии, высокая тонкая гимназистка и еще кто-то.

После завтрака Паша сказала нам:

— Ну, мальчики, теперь идите к себе, а мы будем заниматься.

— Провале-ву, как говорят французы, — сказал дурачливо Петрусь и озорно поглядел на нас.

По коридорчику Миша провел нас в свою комнату.

— Что они там будут делать? — спросил я Мишу.

— Они будут заниматься. У нас работает кружок самообразования, — сказал Миша и добавил значительно: — Только вы никому об этом не говорите. Никому! Понимаете?

Признаться, я плохо понял. «Как странно, — подумал я, — кружок самообразования! Зачем он им понадобился? Ведь все они и так образованные. И почему нельзя никому говорить о кружке? Что за секрет?»

Но почему-то я постеснялся расспросить Мишу подробнее.

А Миша сказал торжественно:

— Итак, приступим к нашему делу. Чтобы наше собрание прошло последовательно и организованно, выберем председателя и секретаря.

Надо уж сразу сказать: хотя мы и выбрали и председателя (Мишу) и секретаря (Федю) и даже докладчик у нас был (я), наше собрание прошло все же непоследовательно и неорганизованно. Прежде всего, из доклада моего так ничего и не вышло. Оказалось (странная вещь), что разговаривать или рассказывать что-нибудь — это одно, а «докладывать», когда на тебя смотрят и ждут, что ты скажешь, — это совсем другое дело. Как-то и язык во рту начинает плохо ворочаться, и нужные слова забываются. Словом, доклад свой я закончил в полторы минуты. Начались прения, то есть разговоры и споры. Спорил я азартно, да и Миша оказался горячим спорщиком. И только Федя, который по своему спокойному характеру спорил мало, время от времени направлял наши споры. Пожалуй, он и был председателем.

Часа два-три мы так проговорили и, наконец, устали и выдохлись. В «постановлении» мы записали, что организуем «общество дальних плаваний на лодке», что надо достать у кого-нибудь лодку, сделать палатку, парус, достать бечевку, карту Сны, котелок, чайник, топорик и так далее, что во время плавания начальником, «который управляет всеми делами», будет наш председатель Миша, я буду капитаном лодки, которого «все должны слушаться пока в лодке» (я был очень доволен этой должностью), а Федя — экономом и казначеем.

«Постановления» были записаны, когда было уже около шести часов вечера. Мы с Федей решили идти домой.

Когда мы одевались в коридорчике, из большой комнаты было слышно, как о чем-то горячо и очень серьезно говорил Петрусь. Потом несколько голосов сразу перебили его и заговорили вместе, но всех их покрыл властный голос Паши, призывавший к порядку, и снова послышался голос Петруся. «Вот у них настоящее собрание», — подумал я, и мне уже было ясно, откуда Миша узнал, что собрание следует вести «последовательно и организованно».

III

Прошли каникулы, а через полтора месяца кончились учебные занятия и экзамены. За это время мы с Федей часто бывали у Закатаевых и скоро совсем освоились с ними и чувствовали себя у них как дома.

У Закатаевых по-прежнему собиралась молодежь, а по воскресеньям приезжал Петрусь, пел свои «Ручейки», и в этот день обязательно проходили занятия таинственного «кружка», а нас троих Паша неукоснительно отсылала «к себе». С каждой новой встречей Петрусь нравился мне все больше и больше.