Федор Боровский - Рыжий

• Название: Рыжий
• Автор: Федор Боровский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-08-001945

Действие повести происходит на окраине грузинского городка в послевоенные годы. Автор заново переживает впечатления детства и дает оценку событиям давних лет. Его герои задумываются о последствиях совершенных поступков, проходят большую нравственную школу жизни.

---

— Эх, Зураб, Зураб, — сказал дед Ларион. — Как же у тебя рука поднялась?!

— Собаку жалко, — глухо и невнятно пробормотал Зураб Константинович.

— Эх, Зураб, Зураб… А я думал — ты человек.

Дед махнул рукой и пошел вниз вместе с бабкой.

Витька забрал у меня бешено рвущегося Дзагли и понес домой. Дзагли не унимался, и пока в мезонине не хлопнула дверь, все слышалось его злобное рычание. Потом Витька вернулся и отослал сестер. Потом исчезли куда-то ребята. Мы остались вчетвером и молча смотрели, и никто не уходил. Вокруг нас шумел сад, солнечные блики играли на трепещущих листьях, шевелились, колыхались тени на траве — сад был полон торжествующей жизни, движения, и только Рыжий лежал мертвый. Только Рыжий.

Снова тихий шорох, легкие шаги с горы, еще одна живая тень легла на Рыжего, и низкий певучий голос Делии зазвучал горестно над нами:

— Вай, мама[3], горе мне! Зачем ты это сделал?

Она опустилась на колени по другую сторону от Рыжего, напротив меня, и наклонила голову, сложив руки перед грудью. Она смотрела вниз, ресницы широкими тенями легли на щеки; она была бледна, губы ее шевелились. Потом она глубоко вздохнула, перекрестилась и встала. Несколько долгих секунд она непонятно смотрела на отца, глаза ее сияли тихо и печально, потом она резко повернулась, взмахнув длинной юбкой, и убежала.

* * *

Брат с Витькой схоронили Рыжего в лопухах за пакгаузом. Но я на могиле не был. Не мог я стоять над могилой и знать, что там, в земле, лежит и тлеет его бездыханное тело. Так потеря казалась мне не такой бесповоротной и окончательной. А вдруг все это мне только приснилось? А вдруг Рыжий выйдет сейчас из-за угла, запрыгнет на террасу и усядется на своем месте, на углу, подберет лапки, зажмурит глаза и будет дремать, пока не вспомнит про какие-нибудь свои дела или пока кто-нибудь не побеспокоит? Вот бегает Дзагли, почему же и Рыжему не бегать тоже? Впрочем, он бегать не станет, он же кот; сидит где-нибудь на дереве и караулит воробьев.

Это была игра с самим собой. Я все знал, я все помнил, ни на секунду не забывал; душа была как каменная: ничто не задевало, ничто не ранило, ничто не трогало; но я все равно играл, так мне было легче, и потому я не пошел на могилу. Если бы я ее увидел, то не смог бы больше играть.

А дня через два я увидел Эристави сидящим на террасе рядом с дедом Ларионом. Я шел домой. Увидев Зураба Константиновича, я даже вздрогнул. До сих пор я и на гору-то старался не смотреть, а тут…

— Э, бичо, моды як, — позвал меня дед Ларион.

Я подошел.

— Садись.

Я сел на пол возле его ног, чтобы не видеть Зураба Константиновича. Дед Ларион думал о чем-то, посапывая трубкой, и цедил дым сквозь усы; над его головой стояло голубое облачко. Потом он выколотил трубку прямо на пол и вздохнул:

— Люди, помиритесь.

Я отвернулся. Нет, дед Ларион, ты не знаешь сам, что говоришь. Не помирюсь я с этим человеком, хоть убей меня. Я лучше руку положу под топор, чем протяну ему; я лучше откушу себе язык, чем скажу ему слово привета. Не проси меня, дед, не заставляй отказывать. Тяжелый ком встал в груди, я громко сглотнул, но он не проходил. Дед снова вздохнул:

— У него тоже горе.

Да какое у него может быть горе? Пошел он со своим горем… Пусть у него будет самое страшное горе, какое бывает у людей.

— Делия ушла, — сказал дед.

— Куда ушла? — машинально спросил я.

— Из дому ушла. Совсем. Никто не знает куда. Оставила письмо и ушла.

Минуту я смотрел на деда, не понимая, а потом до меня дошло, и сердце упало. Ее легкая походка, ее сияющий взгляд, ее голос, задумчиво плывущий над нашими головами, над городом в вечернем небе… Я глянул на Зураба Константиновича и вдруг увидел, какой он старый. Он сидел, обвиснув на табуретке, и ничего не было высокомерного в его лице. Очень усталое, замкнутое лицо пожилого человека, вот и все. Он поднял голову и пасмурно глянул на меня.

— Прости, если можешь, — сказал он. — Я просто случайно забыл закрыть калитку в сад, и вот… Приходи, рви фрукты, когда захочешь. Вместе с другом и братом.

Я поднялся на ноги. Они покивали мне оба, Зураб Константинович и дед Ларион, прощаясь и отпуская:

— Иди, иди…

И я пошел. Я пошел на могилу Рыжего, разыскал в лопухах придавленный камнем маленький холмик и долго стоял над ним в раздумье и печали. Так кто же виноват в твоей смерти, Рыжий? Неужели этот пожилой несчастный человек, что сидит на террасе рядом с дедом Ларионом? Но ведь если бы я не залез в сад, то ничего и не случилось бы. И значит, я сам и виноват? Пронзительно и сильно понял я, почувствовал душой, сердцем, даже кожей, как невозвратимы, как бесповоротно невозвратимы наши поступки. Что сделано, то сделано, что случилось, то случилось, и ничего нельзя изменить, ничего нельзя вернуть назад. К черту сады, никаких больше не будет садов, да и не в них дело. Я теперь буду думать над каждым своим шагом, над каждым словом. Твоя смерть научила меня. Прощай, Рыжий.

Впервые за эти дни каменного горя я заплакал и до конца поверил в его смерть.

Прощай, Рыжий.

1980 г.

Примечания

1

Батопо — уважаемый господин; обращение к заслуженному, уважаемому человеку (груз.).

2

Бичи — мальчик, парень (груз.).

3

Мама — отец (груз.).