Николай Чиндяйкин - Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

• Название: Не уймусь, не свихнусь, не оглохну
• Автор: Николай Чиндяйкин
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-94663-164-8

Дневник — это особый способ разговаривать: говоришь — и тебя не перебивают, не переспрашивают. Необходимость такого разговора возникает при появлении редкостного счастливого сочетания внешних обстоятельств и внутренних возможностей человека. Когда жизнь дарит окружение талантливых личностей и человек, чувствуя удачу судьбы, воспринимает это не как возможность интересной жизни, а ищет свою роль в данной композиции, осмысливает свое положение. У Николая Чиндяйкина хватило внутреннего такта и благородства вовремя понять значение мощных личностей, с которыми довелось ему жить и работать.

Дневник Николая Чиндяйкина — иногда просто хроника, с повседневными наблюдениями, мемуарными вкраплениями, разного рода созерцаниями и зарисовками, но чаще всего «течение ежедневного воображения».

Обрывистые, короткие записи — это состояния, запечатленные на бумаге, важные и случайные, подчас не совсем отчетливые. Но сквозь эти состояния ощущаешь жизнь времени, его ритм.

---

Неуправляемость стихийная, кабатинство. (Порой мне кажется, что это даже не театральные, а общего порядка проблемы, которые, к сожалению, приходится решать в театре. Но решать надо!)

12 ноября 1991 г., Модена

Встреча с журналистами в муниципалитете.

13 стационарных театров на Италию. 4 театра в Модене. Театр Сторки, Театр коммунале, Сан Джаминиано.

(Театр коммунале хотят тоже сделать стационарным.)

Пьетро Валенти. — «Хочу подчеркнуть. Факт сотрудничества с театром Васильева — это для нас очень важно. Три недели, проведенные в Москве, свидетельствуют о новых явлениях театральной Европы. В феврале 92-го года Васильев обещал приехать для семинара. Очень хочется продолжать совместную работу с театром Васильева».

Тьерри. — «После Троянок» два года преподавал в театральной школе в Бельгии. Там начал работать над «Бесами». К сожалению, поздно узнали о поездке. Поездка дала возможность проверить свои мысли о Достоевском. Очень приятно было работать с актерами театра Васильева. Его театр мне особенно нравится. Я люблю этот именно театр. Работать над «Бесами» — не значит работать над романом, это значит работать над собой. Это работа, которой нужно много отдать. Нужно пересмотреть способ мышления. В России мы, западные люди, чувствуем некоторую зависимость… Россия имеет богатство, в отличие от Запада. Души — вот чего нам не хватает сейчас. Для нас это не просто поездка, это ПАЛОМНИЧЕСТВО, это общая дорога к Достоевскому. Он не в конце этой дороги, он — в пути. Для меня все это стало на редкость важным. Для нас это возможность измениться. Основа этой работы: действия и ситуации. Языковой барьер… мы не могли бы так глубоко работать над текстом. Мы стали искать движения тела, которые идут в согласии с движениями души. Это опасная работа. Притом речь здесь идет об импровизации.

Закрытые двери очень опасны для актеров.

Они очень смелые актеры, и у них есть свои мотивации.

Надо знать об этом, чтобы смотреть этюд.

Вопрос. — Почему все-таки Достоевский, и почему г-н Сальмон любит театр Васильева?

Ответ. — Он хочет работать над душой и духовностью человека, и вообще искать то, что может изменить собственно артиста.

Ответ на второй вопрос, о театре Васильева. — Я много читал о нем, но никогда ничего не видел, и мои друзья говорили, что мне надо с ним встретиться. Я видел позднее его работу, она меня взволновала. У меня такое впечатление, что мы оба ищем одно и то же. Театр — как жизнь. Конечно, он больше меня, важнее меня. Но мне казалось, что я смог бы работать с его актерами, потому что у нас есть что-то общее.

Патрик де Клер, композитор.

Я тоже ответил на несколько вопросов… Постарался несколько раз упомянуть «Школу драматического искусства» и т. д. Хотя и без того о Васильеве говорили с большим почтением и даже более, как о Мэтре.

Вообще беседа прошла очень мило, даже сердечно.

Потом шел, размышлял о наших актерах… о тех, которых знал раньше и с кем работаю сегодня… этой ночью вдруг приснился мне дядя Саша Щеголев, царствие ему небесное. Приснился в своем обычном мрачном (немного актерски мрачном) нестроении. Будто мы ждем Сальмона на репетиции, и он с нами. Потом он встал и говорит: «Я все-таки народный артист», — и ушел.

Что же это за беда, в чем причина? Наверное, мне не докопаться. Неужели я за собой просто этого не замечаю, не вижу… или не видел, когда был просто артистом? Может быть… Во всяком случае сейчас, когда я вспоминаю шефа и наши разные потрясения во время поездок, очень его понимаю.

Может быть, во многом это и не театральные вопросы… не чисто театральные. Вопросы общего воспитания… среды. Общего культурного уровня страны, где мы живем.

Когда происходят такие актерские «закидоны», вроде Ч., я даже как-то поражаюсь скорее, чем возмущаюсь… Мне думается, почему же она себя-то не жалеет, свою карьеру, судьбу. Ведь ясно, что человек себя прежде всего уничтожает собственным хамством. Не в том даже смысле, что работу потеряет, театр потеряет, в конце концов, бог с ним, с театром. Но ведь вот эти минуты, часы, дни… это же и есть ее жизнь. И все это время (дни нашей жизни) собственными руками — на помойку, в дерьмо… Глупо… И в обычной-то жизни расточительно, где-нибудь в n-ском театре, неизвестно с каким режиссером, но здесь ведь однозначно — интереснейший, нетривиально мыслящий, новый, просто как монетка новый, сегодняшний делатель театра! Это же так интересно!

Не понимаю…

Помню, шеф как-то давно-давно сказал по какому-то поводу: все актеры мечтают о хорошей режиссуре, только об этом и говорят, но стоит появиться режиссеру, который попытается работать по-настоящему, — они бросают его…

Нет. Я и тогда понимал, о чем он… но теперь, мне кажется, ПОНИМАЮ ВПОЛНЕ.

14 ноября 1991 г.

Суббота.

Работали обычно с 2-х до ужина, потом с 20.00 был прогон с публикой приглашенной.

Только что закончилось. Тьерри очень доволен и так естественно этого не скрывает…

Есть надежда… Все постучали по дереву.

16 ноября 1991 г., Модена

Еду в Парму. Сейчас утро… В поезде много народа (т. е. не как у нас, как у них много). Моросит дождь. Еще зеленая листва… Но с тех пор как мы приехали, уже прихватило желтизной… Конец ноября все-таки.

Настроение хорошее.

17-го генеральная со зрителями. 18-го, 19-го играли на публику, и сегодня последний спектакль. Завтра утром в Милан и оттуда в 13.15 летим в Москву. Вот и все, вот и конец.

Тьерри доволен. Принимают, действительно, очень хорошо. Франко Квадри обещал статью (он был дважды). Наверное, прессы будет много. Тьерри загорелся возможным продолжением работы.

Пару дней назад прилетала Маша Прохорова. По ее словам судя, меня ждет много суеты с берлинским проектом. По крайней мере, как я понял, пока там ничего не сделано. И все-таки возьму сейчас каникулы, на недельку хотя бы.

Я устал. Странная усталость… Физически чувствую себя неплохо… Делаю хороший тренаж ежедневно… Но…

Дождь за окном. Свежесть. Странно, какая зеленая трава в ноябре.

Получил факс от Васильева и ему отправил вчера. Он очень интересуется обстановкой, разговорами, прессой… Ответил длинным, подробным и спокойным описанием…

20 ноября 1991 г.

Итак, 20-го сыграли последний спектакль в Модене. Принимали очень бурно.

Для меня был просто праздничный вечер: приехала почти вся группа верхнего этажа (…) во главе с Мод. Сильвия, Кристина, Фернандо, Ви, Зе.

Обнялись, как родные братья. Мне, конечно, очень хотелось, чтобы им понравилась наша работа.

Говорили очень хорошие слова. А Мод, по-моему, кривить душой не умеет. Для них это было интересно. Жалко, что мало пообщались, они уезжали сразу после спектакля.

А у нас продолжался праздник. Сначала одаривали всех подарками. Каждому — персональный подарок… Мне, например, кожаный футляр для трубки и зажигалку специальную для трубки. Людмиле одеяло (которое она хотела купить, но слишком дорого показалось), и т. д. А всему театру преподнесли пишущую машинку «0livetti». И сами радовались, как дети, нашей реакции на каждый подарок.

Потом в ресторане прощальный ужин. Прощальные слова, полные любви и надежды на будущее.

Господи, как это тяжело — прощаться с добрыми, милыми, искренними друзьями. Были, конечно, и слезы и рыдания. Я почти не спал всю ночь. Утром в 8.00 выехали в Милан на двух машинах. Пьетро лично провожал, Мари и милая наша Россана. Все плакали.

В самолете пили мартини и страдали Москва встретила, как и положено столице рушащейся империи, сурово и голодно. Здесь страшно. Сегодня был на базаре. Это… ужас. Как жить? Как тут жить7

Несколько дней отдыхаю. 28-го возвращается из Парижа Васильев.

23 ноября 1991 г., Москва

1992

Берлинский проект.

Подключился сразу после приезда из Италии, на организацию ушло колоссальное время и силы. Теперь все движется. Немцы приехали 2 января. Группа 14 человек актеров, всего группа 23 человека, наших пока 22 (потом будет меньше). Работаем в «Уране», который смогли как-то приготовить к работе. Главная проблема — холод и… голод (кормим в ресторане «Будапешт», дорого и очень невкусно и т. д.). Итак, работа пошла. Расписание, как всегда, жесткое. С 10.30 утра до 12.30 почти ночи (и позже, конечно). Позади четыре дня. Показали много работ (нашими порядка 20) и уже совместных 4.

7 января 1952 г., Москва, Рождество

Ф. М. Достоевский, «Идиот».

Сцена Аглаи и Настасьи.

«Как надо относиться к теме „труда“ в этой сцене?

Здесь два аспекта, с моральной точки зрения и на самом деле.

Когда Аглая говорит с Настасьей Филипповной на тему труда, это моральный разговор, давайте уточним эти два слова — мораль и нравственность.