Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

• Название: Земля имеет форму чемодана
• Автор: Владимир Орлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-082202-7

Причудливый и остроумный, фантасмагорический и совершенно нереальный, овеваемый мистическим холодком потустороннего, новый роман классика современной литературы Владимира Орлова заставляет увидеть окружающую нас привычную обыденность иными глазами.

«Земля имеет форму чемодана» — своего рода приглашение в яркий феерический мир, полный необычных загадок и неожиданных решений.

Книга по праву пополнит коллекцию почитателей таланта знаменитого писателя!

---

Сейчас же вспомнил: а каннибалы? А пираты? Поспишь тут! И выбрал простейшее решение. Закопаться в песок. Отдохнуть. Успокоиться. И обдумать: что с ним и как быть дальше. При подлётах вертушек солнце так било Куропёлкину в глаза, что он не смог определить, какой страны были эти тяжёлые стрекозы. То, что они не принадлежали Вашингтону, Куропёлкин всё же понял.

Солнце тем временем потихоньку перебиралось по небу вдоль берега с китами, левыми от Куропёлкина, опускаясь при этом к грубостям и несуразностям Земли. Стало быть, прямо перед Куропёлкиным был Север (интересно, где находился Северный полюс на Чемодане Бавыкина?)… Тут с предполагаемого Востока потянул ветерок. И завоняло. Вспомнилось сразу, из детства, слышанное от кого-то из вернувшихся в Волокушку «от хозяина»: «Один американец засунул в жопу палец и вытащил оттуда говна четыре пуда…»

Но при чём тут американец?

Завоняло знакомой Куропёлкину московской канализацией.

Кое-какие догадки Куропёлкин тут же запретил себе выстраивать.

Но всё же…

Запрещённые догадки не думали подчиняться разуму Куропёлкина и дерзили ему назло. А может, они были вызваны чувствами самосохранения, в нём, как ни странно, не истреблёнными.

«А киты? — соображал Куропёлкин. — Мы-то в Москве ко всему привыкли. И всё выдюжим. И запахи, и лекарства, и пищевые добавки, и курс рубля, и егэ, и братьев Фурсенко, и золотые голоса с фанерными шарманками, а киты-то, нежные создания природы… Они-то как? Им-то как?» Не из них ли, в частности, приготовляют тончайшего свойства шедевры парфюма? И вот теперь не с ним ли, Куропёлкиным, через пробоину Бавыкина в среду обитания китов попали отвратительные отходы людских привычек и удовольствий? Они-то наверняка вызвали у китов физические, погибельные страдания и душевную тоску, подтолкнувшую водных млекопитающих к групповому самоубийству? Или — в случае их выброса на горячий песок — к публичному самосожжению.

Тоскливо стало и на душе Куропёлкина (донимали бы его в детстве столовыми ложками рыбьего жира, тоска его могла быть сейчас менее острой). А так он лежал в горячем ещё песке с чувством вины. Если бы он не стал рассказывать Нине Аркадьевне сюжет «Золотого осла» (а он на самом деле и не стал рассказывать, брал теперь на себя лишнее), может, эти морские скотины и резвились бы сейчас в своей стихии, здоровые и мордатые, и испускали бы из себя петергофские фонтаны. И всё же Нина Аркадьевна была прекрасна — и в проходах по опочивальне, и в алькове, и даже когда она, возвысившись над подданными, повелевала в гневе:

— В Люк! В Люк негодяя! В Люк!

Конечно, он поступил тогда не благородно, но жалеть о чём-либо сейчас не собирался. Тем более что ужасы воображённого им мусороперерабатывающего производства его миновали.

Будем считать, что миновали…

91

А солнце при этих его мыслях опустилось в нагретое им, солнцем, место. И быстро стало темнеть.

Каша соображений продолжала вариться в голове Куропёлкина. Выбраться на прогулку ему было лень. Вся энергия удалилась из него в песок. Из новых соображений явилось такое. А не у подножия ли вулкана он расположился? Так горяч был песок. Куропёлкин видел в киносюжетах. В песке ли, в иной ли мягкой почве неподалёку от вулкана туземцы тушили мясо, коптили рыбу, варили яйца вкрутую, запекали птицу. Да, именно так. Куропёлкин обеспокоился. А может, в акте запекания яиц преступника и заключался воспитательный смысл Люка, и вовсе не в порче курортной местности запахами городских отбросов. После придирчивой проверки Куропёлкин убедился в том, что, даже если его мысль о назначении Люка верна, в случае с ним никаких перевоспитаний не добились. Но скорее всего мысль была глупостью. Зато зашевелилось другое беспокойство. А вдруг что-нибудь учинит Луна с её приливами и отливами? А насчёт их, здешних, Куропёлкин представления не имел. И надо было бы, наверное, выбраться куда-нибудь повыше, на террасы леска с пальмами. Но там могли квартировать ползучие ядовитые гады. Или хуже того — лениво-безобидные на вид удавы, каким наверняка надоело переваривать мохнатых мартышек.

Но эти мысли Куропёлкина проглотила лень. «Что будет, то будет! — решил Куропёлкин. — Дождусь экологов, а там посмотрим…»

И заснул в тепле странного своего путешествия. Не сняв Башмака и грелки-галоши.

92

Но разбудили его вовсе не экологи.

Разбудили резко, грубо, силовым усилием патрульного мента («Этого — в вытрезвитель!») или копа. Все они одинаковые.

Фонарём плеснули в глаза.

Небо было чёрное. Куропёлкин успел увидеть звёзды. Карибы. Или Мексиканский залив.

Эко его занесло.

Приказано было встать.

Сам виноват. Вылез по пояс из тепла приютившего его песка на свежий воздух, и вот — пожалуйста…

Хорошо хоть не Сомали. Хорошо хоть не пираты.

А кто? Эти, что ли, лучше? Рожи бандитские, смуглые. Усы, как лопасти вертолёта. Чёрные тараканы. Латиносы.

У берега покачивался катер береговой охраны.

Двое латиносов, с «калашниковыми» для устрашения врагов, жестами повелели Куропёлкину идти к катеру. Друг с другом общались на испанском. Или на португальском. Кто их знает… Куропёлкин не знал. Форма подсказала: не кубинцы. А жаль. Кубинцы могли знать хоть какие-нибудь русские слова. Не судьба. Стало быть, предстояло оставаться глухонемым. Латиносы по дороге к катеру веселились, обсуждая обувь Куропёлкина, наверняка допускали оскорблявшие пленника шутки, но могли ли они обидеть глухонемого и скорее всего — умственно отсталого. Впрочем, матерные слова он расслышал бы и понял бы их, но словарный запас конвоиров был удивительно беден. Латиносы были однолики, но у одного из них Куропёлкин углядел рыжие пятна на виске и в усах. «Подпалый», — определил Куропёлкин. Именно Подпалый показался ему старшим на катере. Латиносы о чём-то спросили Куропёлкина, но поняли, что от его мычания толку выйдет мало. Болтали друг с другом. Подпалый выложил на столик фотографии и стал тыкать в них пальцем. Черноусый, в тексте старой румбы — Кукарача, с доводами старшего согласился. Куропёлкин изловчился взглянуть на снимки. Так. Латиносы разглядывали знакомый уже Куропёлкину берег с двумя рядами замерших китов и идиота в тельняшке на песке, раскинувшего руки на манер распятого страстотерпца.

93

Кукарача подтолкнул Куропёлкина к пристенному столику с фотографиями, сделанными с высоты и укрупненными, выкрикнул что-то Куропёлкину, проворонившему подлёт вертушек (видимо: мол, это ты?), Куропёлкин кивнул. Подпалый тотчас связался по рации, надо полагать, с начальством, сообщил, кого они изловили среди китов. Тут же Куропёлкину был отдан приказ раздеться. При этом с особым ожиданием и даже удовольствием сторожевые люди смотрели на его обувь. Куропёлкин покачал головой, мол, стесняюсь оказаться голым. Тогда с него уже без слов содрали тельняшку, и Кукарача удивлённо — радостно вскричал:

— Песо!

94

В руке у него покачивался целлофановый пакет с расчётной суммой, выданной Куропёлкину мироедом Верчуновым в день прощания с ночным клубом «Прапорщики в грибных местах».

Возмущение, а по-иному — нервное потрясение, чуть было не вернуло Куропёлкину голос. Но он проявил силу воли и не заговорил. Обследовали сейчас же джинсы и трусы возвращённого к жизни утопленника. Трусы обыкновенные, домашние, всё же были оставлены Куропёлкину, скорее всего, он попал на берег страны католиков, морально устойчивых. Джинсы же были изувечены ножом и бритвами, однако никаких тайников с кладами в них не обнаружили, и обрезки их полетели в воду. Куропёлкин, а к нему так и не вернулись голос и слух, бросился к воде, будто бы желая вернуть штаны, но был остановлен ударом Кукарачи. Однако изловчился сбросить в воду спасательный круг. Теперь Подпалый и Кукарача (Куропёлкин был уже уверен, что Кукарача состоит исключительно из фуражки и усов) принялись изучать десерт.

То есть Башмак и шлёпанец из резиновой грелки.

Для новых беспокойств у Куропёлкина причин вроде бы уже не было. Одно его насторожило. Обнаружив упаковку с песо, по мнению Куропёлкина заметно потолстевшую (возможно, Верчунов ощутил в подбрюшье рези совести и отправил своему бывшему артисту премию, но каким способом?), Подпалый о находке начальству по рации заявлений не сделал, а со значением поглядел в глаза Кукарачи. Возможно, послал понятный тому пиратский сигнал.

Кукарача кивнул и принялся изучать Башмак. Не забыл и нож. Действия Кукарачи (тот сразу прошептал: «…инглиш…») вызвали яростное возмущение Куропёлкина. А главное — сострадание к заслуженному предмету обуви и спутнику Куропёлкина в неведомом прежде путешествии, по сути своей — первооткрывателю.

Однако Башмак повёл себя вполне прилично. Выдержал пытки и ни единой медной монеты из себя не выпустил. А вот когда Кукарача с Подпалым воздвигли на столике дизайн-проект из синей резиновой грелки, Куропёлкин разволновался. А из-за чего, собственно? Да, для удобства передвижений по песку он в «пятку» шлёпанца стелькой или чуть ли не каблуком всё же вместил (засунул) нераспечатанную пачку (колоду) подарочных открыток с фотографиями ловкопорхающей мамзели. И вот теперь пальцы Кукарачи явно нащупали пачку, выволокли её из резинового чрева, и Кукарача снова имел повод вскричать: